Андрей Ильин: «Мастер сыскного дела»

Андрей Ильин
Мастер сыскного дела


300 лет спустя – 04



OCR Денис
«Андрей Ильин. 300 лет спустя»: Эксмо; Москва; 2005

ISBN 5-699-10640-5 Аннотация По указанию государыни Екатерины Алексеевны Карл Фирле — фанц, хранитель сокровищ царских, и сын его Яков сопровождали обоз с драгоценностями из императорской «рентереи». Напали на них в дороге лихие люди. Только «атаманы» у этих разбойников не простые: саксонский ювелир Гольдман да отставной капрал Фридрих Леммер. Опознали их позже в Санкт-Петербурге и Карл, и Яков. А отчаянный Леммер Якова еще и унижать взялся! Дуэль при шпагах — другого варианта нет! Только вот победителя ждет не слава и восхищение красавиц, а императорские казематы... И Мишель Фирфанцев в смутные годы Гражданской войны тоже с расхитителями государственной казны вынужден сражаться. Жизнь у него вообще сложная: то в финской тюрьме окажется, то в польский концлагерь угодит. А сокровища государевой «рентереи» на миллиард царских рублей по-прежнему не найдены. Вроде вышел Фирфанцев на след пропавших драгоценностей, а они опять растаяли как дым... И в наше время Мишель-Герхард фон Штольц, он же Мишка Шутов, ищет следы тех же самых сокровищ. Только без особой удачи. Точнее, наоборот, с кучей неприятностей: его обвинили в убийстве академика Анохина-Зентовича, милиция ею «прессует» и угрожает совершенно конкретно. В общем, как ни говори, а всегда тяжело жилось в России честным мастерам сыскного дела! Андрей ИльинМастер сыскного дела Глава 1 Худой сон Карлу приснился — будто стоит он на площади Красной, сам ни жив ни мертв, а вкруг него честной народ подобно морю волнуется, гудит — крови ждет. Пред ними, под самой стеной — помост, на помосте — плаха, вкруг плахи палач в длиннополом кафтане топчется — вострым топором играет. А подле плахи, на коленки опустившись да голову на колоду положив, старик стоит в дорогом платье иноземного покроя — государев ювелир и хранитель сокровищницы царской, что Рентереей прозывается, — Густав Фирлефанц. Батюшка его...И знает Карл, что вот теперь тятеньке его голову рубить станут, и на помощь броситься хочет, да не может, оттого что ноги его будто к земле приросли.Стоит — глядит, да видит, как палач, на ладони поплевав, топор свой вознес, да крякнув, — на колоду опустил.Хряснул топор по деревяшке да по шее батюшки его.Отпрыгнула голова.Покатилась по помосту...Свят, свят!!Да только батюшка его, Густав Фирлефанц, головы своей лишившись, не упал, а вдруг, оперевшись на колоду, встал, поднялся на ноги да, как есть, безголовый, руку правую простер и стал манить пальцем к себе Карла. И была на плечах его, там, где шее быть надлежит, — пустая дырка, а голова, под помостом в грязи валяясь, рожи корчить стала да громко звать:— Иди ко мне!Кричит, гримасничает голова.Тут жуть одолела Карла, так что волосы под шапкой зашевелились, будто живые, и хотел он, себя не помня, прочь бежать, но ни повернуться, ни с места сдвинуться не мог, а народ, что подле него стоял, шумел страшно и ногами топал...В смертном ужасе закричал Карл, да тут и проснулся!.. Нет площади, и плахи нет с топором... Дома он, в постели, в ночной рубахе и колпаке. Весь от привидевшегося кошмара в холодном поту.Уф!..И хоть проснулся Карл, а все ему мерещится, как батюшка его покойный к себе призывает, да слышится, как толпа вкруг него волнуется.А ведь так и есть! И не кажется ему, а действительно слышит он крики и топот!.. Какже так?..Завертел Карл во все стороны головой, выпростал ноги из-под одеяла да пошел к окну, откуда шум доносился. Отдернул занавеску, глянул.Бегут по улице солдаты, да не строем, как им по артикулу положено, а вразнобой, будто подлое сословие. Торопятся. У кого ружья, у кого факелы в руках зажженные, хоть на улице, несмотря на полночь, светло, почти как днем.Десять человек пробежало, да вдогонку им еще пять.Что случилось?.. Не война ли?.. Али, того не лучше — потоп? Уж не Нева ли из берегов выливаться стала?.. Да ведь никакого ветра нет!.А все-таки что-то неладно.Забеспокоился Карл и, как есть, в рубахе и колпаке ночном, на первый этаж заспешил, где сын его Яков обитал. К спальне его подошел, стукнул костяшками пальцев.Тотчас же открылась дверь. На пороге сын его Яков встал, уже одетый.— Слышишь ли? — с тревогой спросил отец.— Как не слышать, коль под самыми окнами топочут! — кивнул Яков.— Худо дело. Не иначе бунт!Да вспомнил, как сам, в унтерском звании пребывая, в дворцовом перевороте участвовал, государыню Елизавету Петровну на трон возводил, через что себе и потомкам своим дворянство выслужил.Вновь, отскакивая эхом от стен, затопали по булыгам тяжелые шаги. Теперь солдат уж не меньше роты было, а впереди, придерживая рукой шпагу, бежал офицер и подле него барабанщик.— Никак свершилось?!. — тихо ахнул, крестясь, Карл.— Что? — то ли не услышал, то ли не понял Яков.— То самое!То самое, чего все ждали!.. Почитай неделю уж по Петербургу бродили пьяные гвардейские офицеры, в открытую ругая Государя и грозя ему скорой расправой.— Ужо попомним палки с муштрой! — злобно кричали гвардейцы, грозя небу кулаками.Да плача, рассказывали случайным собеседникам, как Злодей прилюдно, на парадном обеде по случаю заключения мира с Фридрихом, приказал бранить супругу свою Екатерину да сам, не сдержавшись, обратился к ней с обидными словами, коими люди подлого сословия падших девок потчуют. И все то слышали!..Но не пьяные речи гвардейцев удивляли, а то, что никто на них доносов не чинил и за речи сии злые, супротив Государя направленные, не арестовывал, в крепость не волок и на каторгу не ссылал! А напротив, слушали одобрительно да почти в открытую шептались, что Государь ненавистному Фридриху продался, русское оружие супротив союзных австрияков оборотив, так сверх того удумал отлучить всех придворных дам от мужей их и перевенчать с другими по своему выбору, а для примера сам первый развестись с женой своей Катериной, дабы жениться на Лизаветке Воронцовой!И ноне, видно, пробил срок — взбунтовалась гвардия.Свят, свят!.. — перекрестился Карл. Что-то теперь будет? Коли Государь заговорщиков одолеет, то встанут по площадям плахи да виселицы, ручьями польется кровь людская, а коли заговорщики верх возьмут, то прежних придворных взашей погонят да в кандалы закуют. А с ними и служителя Рентереи, что будто пес цепной сокровища царские охраняет, никого к ним не допущая.Вот и думай-гадай: к заговорщикам примкнуть — да через то головы лишиться, али Государю верным остаться да все, что ни нажил — потерять? Как же быть?..Да знать бы, кто ныне трон шатает?Открыл Карл окно, слушает, что на улице делается.Тут сызнова солдаты бегут-топочут.— Эй, служивые! — кричит им Карл, из окна высунувшись. — Куда торопитесь, аль беда какая стряслась?— То ране беда была, а ныне веселье, — кричат на ходу солдаты. — Ныне мы Екатерину на трон сажаем!Вона как!.. Выходит, не кто-нибудь иной, а супружница против мужа своего пошла, дабы короны его лишить! Да ведь и одолеет, оттого что не ждет Государь с той стороны удара!— Собираться надобно! — вздыхает Карл.— Куда это, на ночь глядя? — дивится Яков.— Во дворец! Кто первым туда прибудет — тому и вера, тот и хорош! Пока сберемся да приедем, там уж ясно будет, кто над кем верх взял. Коли усидел Государь — поклон ему отобьем, чай шея не переломится. А коли низвергли его, пред новой правительницей ране других повинимся да на верность ей присягнем!А ежели здесь остаться — так беды не миновать!..Не узнать Карла — осторожен с годами стал. Как матушку Елизавету Петровну на царство сажал — сам черт ему был не брат, никого и ничего не боялся, первым солдат за собой увлекая! Да только тогда он всего лишь унтером был, у коего за душой, окромя ран да наград, и нет ничего, а ныне — хранитель Рентереи!Охает Карл да причитает, платье надевая, с испугу руками в рукава не попадая. Кричит:— Ты вот что, Яков! Ты сейчас же в мастерскую беги да украшения собери, из тех, что побогаче, негоже во дворец с пустыми руками являться!.. Да не скупись, коль примут их, так сторицей они окупятся!Ушел Яков.А Карл все не успокоится, все в платье путается да думает-гадает, как быть ему. Сам себя пугает, да сам же и успокаивает:— Ничего, как-нибудь — Бог милостив!..И то сказать, на него лишь, на Господа, уповать остается.Карлу... Ас ним и Руси всей... Глава 2 — ...Номер две тысячи тридцать три... Золотые часы — здоровые, почитай, фунт весу, луковицей, фирмы Павла Буре.Хороши часы, что и говорить...Застучал «Ундервуд», вколачивая в серую бумагу синие буквы и цифры.— Теперича номер две тысячи тридцать четыре. Канделябр, кажись, весь серебряный, потому как тяжелющий, в виде голой бабы, коя самую свою срамотищу ладошкой прикрывает.Прыснули барышни-машинистки.Хмыкнул Валериан Христофорович.Да и Мишель тоже, не сдержавшись, улыбнулся.— Чего вы? — обиделся Паша-кочегар.— Не баба то.— А кто ж тогда, коли не баба?— Древнегреческая богиня любви и красоты Афродита, — ответил Мишель.Паша-кочегар повертел в руках канделябр:— Ну, не знаю. Тока я в Греции тоже бывал, когда в десятом году на броненосце «Мстислав» в их Средиземноморское море ходил, так не видал, чтобы там кто голяком ходил!Привязал к канделябру бумажную бирку, поставил на полку.— Номер две тысячи тридцать пять...«Инвентарные номера» с первого по две тысячи тридцать пятый включительно были изъяты сотрудниками Чрезвычайной Экспертной комиссии не далее как сегодня утром в домах по улице Пятницкой. Квартиры, брошенные «сбежавшими за границу буржуями», значились в обходном списке — две были разграблены начисто, а вот в других, что были вскрыты с помощью дворников, сыскалось множество ценных вещей, кои теперь пересчитывались и включались в опись.— Номер две тысячи тридцать...В комнату сунулась всклокоченная голова.— Товарищ Фирфанцев — есть тута такой?— Есть! — привычно уже откликаясь на слово «товарищ», крикнул Мишель.— Вас к себе Алексей Максимович немедля требуют!Ну вот, с одной стороны, «товарищ», с другой — старорежимное «требуют». Ладно хоть без "с", хоть не требуют-с...Мишель встал, по прежней, еще военной привычке одергивая гражданский пиджак.Валериан Христофорович с тревогой глянул на него.Вызов к начальству и всегда-то, а в нынешние революционные времена тем паче, мог сулить что угодно.— Продолжайте опись, — распорядился Мишель, выходя. И уже закрывая дверь, услышал возмущенный голос Паши-кочегара:— Глянь-ка, а у этой бабы каменной, видать, как грузили, руки по самые плечи обломали.И тут же дружный хохот:— Какая же это баба, это, сударь, — Венера Милосская...Мишель взбежал на второй этаж. Экспортный фонд был небольшой — меньше сотни работников. Встал пред дверью, на которой была укреплена табличка «Пешков». Постучал.— Вхо-одите, коли пришли! — пробасили из-за двери. Мишель вошел.За столом, заваленным папками, сидел глава Чрезвычайной Экспертной Комиссии Алексей Максимович Пешков. Великий пролетарский писатель.— А!.. Мишель Алексеевич!.. Милости про-ошу! О-очень, о-ченьрад!Встал навстречу, пожал протянутую руку:— Что же ныне составил ваш улов?Будто про рыбалку спросил.— Как обычно — золото, бриллианты, картины, — ответил Мишель.— Это хо-орошо-о! — проокал Горький. — Про-летариату теперь требуется мно-го зо-лота.Указал на стул. Мишель сел.— Я ведь во-от по-чему вас по-звал, — сказал Алексей Максимович, пододвигая к себе телефон и крутя ручку. — Барышня?.. Барышня?.. Co-едините меня с Ч К.Мишель настороженно замер.Судя по всему, ответил внутренний коммутатор.— Дайте два девятнадцать! — попросил Горький.И, прикрыв мембрану ладонью, прошептал:— Уж не по-онимаю, зачем вы им могли понадобиться...Оторвал ладонь.— Феликс Эдмундович... до-ро-гой вы мо-й чело-век!..Глянул с прищуром на Мишеля:— Ну как же, как же, во-т он, здесь, про-тив меня сидит.Протянул трубку, шепнул:— Дзержинский!Мишель, чувствуя, как у него холодеет в груди, перехватил трубку, прижал ее к уху:— Слушаю.— Товарищ Фирфанцев?— Так точно! — отчего-то по-военному ответил Мишель.— Зайдите, пожалуйста, в ВЧК, в комнату семнадцать. Нет, не на Лубянку, на Лубянке вам лучше не появляться.И Дзержинский назвал адрес... Глава 3 Бедна Русь — нищие на папертях, да и повсюду, на каждом шагу, подаяния просят, крыши изб прошлогодней соломой крыты, на улицах голытьба. Все так!.. Вот только не понять, отчего сюда столь купцов со всего мира едут?Далек путь в новую русскую столицу, морем-то куда ближе, да только не зимой. Зимой по всему морю Балтийскому шторма бушуют, топя и разбивая в щепу о донные камни купеческие кочи. Вот и плетутся через всю Европу караваны, нагруженные французскими изысканными винами, богатыми тканями, хитроумным инструментом да модными безделушками для дам и кавалеров. А уж из России, обратным ходом, везут лен, пеньку да иное, купленное за бесценок, сырье для европейских мастеровых. Иные зимой только, когда товаров мало и от того цены в рост идут и торгуют.Вот и ныне идет в Санкт-Петербург из Европы большой, возов на полтораста, караван, при собственной охране, нанятой купцами в Польше. Поодиночке-то по Руси никто не ездит — нет таких храбрецов, а кто был, те косточки свои белые по лесам да полям разбросали.Охранять караван подрядился отставной капрал и отчаянный рубака Фридрих Леммер, который собрал из такого же, как он, отставного отребья ватагу да, вооружив ее, стал наниматься защищать, не щадя живота своего, иноземных купцов, коим дорога была в Москву и Петербург, а кому и того дале — в Персию и Индию.Покуда собирался караван, Фридрих, засев со своими людьми в придорожной харчевне, предавался безудержной гульбе, колотя посуду и подвернувшихся под горячую руку людишек. Горе тому, кого в сей миг в харчевню занесет, — быть ему опоенным, а коли пить откажется — битым!А как купцы из Германии, Голландии, Франции, Англии, а бывало, и из самой далекой Ишпании с Португалией в одно место съедутся, тут уж гульбе конец! Тут Фридрих последнюю бутыль о землю бил и дале пощады не знал, и коли кого при чарке заставал, то колотил нещадно, так что кости и ребра будто щепки хрустели, а после отправлял на все четыре стороны, благословляя пинком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26