, как их арестовала «карманная» финская полиция — и Мишеля, и бывшего с ним американского корреспондента. Сопротивляться было глупо — ну не стрелять же, в самом деле, в законную власть.Арестантов посадили на извозчика, доставили в участок, где попросили открыть саквояжи.В саквояжах было запасное белье и разные дорожные мелочи. Но полицейские ищейки беглым осмотром не удовлетворились, взвешивая саквояжи в руках и о чем-то оживленно меж собой переговариваясь по-фински. Хотя прекрасно могли изъясняться по-русски, так как до недавнего времени пребывали в составе Российской империи. Но ныне, обретя независимость, финны зазнались, всячески подчеркивая свою обособленность.Один из полицейских, по виду и манерам бывший царский жандарм, взвесил на руках саквояжи, выбрав тот, что показался ему тяжелее, обстучал со всех сторон, ухмыльнулся, ухватил, с хрустом рванул подкладку, открыв второе дно. Под материалом и картоном были спрятаны свертки. Он вытащил их, развернул. На стол, блестя и стукаясь, посыпались какие-то стекляшки.Бриллианты!!Так вот что вез друг Советской власти! И, выходит, он тоже, коли ехал с ним!— Ну те-с, судари, и как все это понимать? — спросил «жандарм» по-русски. — Контрабанда-с!Мишель почувствовал, что краснеет. Вот уж не думал не гадал, что он, дворянин, офицер и к тому же следователь, будет причастен к перевозу контрабанды. Но по всему выходит, что так оно и есть!Джон Рид в отличие от него не стушевался — видно, точно был «проверенный товарищ», да и знал, что везет.— Я иностранец, — громко, с напором, сказал Джон Рид. — Я требую, чтобы сюда прибыл американский консул!Мишель перевел.Финны оживленно загалдели меж собой. Но за консулом не побежали — не то было время.— Мы теперь сопроводим вас в тюрьму да проверим, может быть, вы мало что контрабандисты, а еще и шпионы, — злобно сказал давешний «жандарм». — Коли так, то не взыщите, судари, — отправим вас на виселицу!Крикнули стражу.Арестантов обыскали. У американца нашли какую-то бумагу на английском. Мишель перевел. Бумага удостоверяла, что Джон Рид состоит в коммунистической партии Соединенных Американских Штатов.У Мишеля ничего, кроме удостоверения, при себе не было.У них отобрали все вещи, сняли ремни, на которых они могли повеситься, и сопроводили в крепость.— Зря ваш Ленин дал финнам свободу! — сказал ворчливо по-английски Джон Рид.— Не разговаривать! — прикрикнули на них.Как прибыли в камеру, американский писатель быстро обустроился на деревянных нарах — как видно, уже имел сей опыт. Мишелю тоже приходилось сидеть, еще при Временном правительстве, в питерских Крестах, вместе с арестованными большевиками, средь которых были почти все их нынешние главари.— Буржуазные холуи! Контрики!.. — ругался почем зря Джон Рид.Причем самые обидные слова произносил исключительно по-русски.— В расход их всех!..— Послушайте, куда вы везли эти бриллианты? — перебил его Мишель.— В Соединенные Американские Штаты, — ответил Джон Рид. — Поддержать рабочий класс Америки. Теперь, когда у нас есть пример России, мы тоже хотим сделать у себя революцию! Мировую революцию!«Ну да, понятно... А ведь и повесят», — подумал про себя Мишель...Томительно потекли дни. Финны относились к арестантам вполне сносно, по крайней мере их не били и не ставили к стенке, как если бы они были в ЧК. Единственно, что томило Мишеля, так это неизвестность — что там с Анной и Марией? А ну как их теперь арестовали и отправили на Лубянку?— Ничего, мировой пролетариат не оставит нас в беде! — успокаивал Мишеля Джон Рид. — Помяните мое слово!И ведь верно — Советы предъявили финнам ноту и, не успокоившись одной ею, арестовали в Петрограде и Москве финских профессоров, коих обвинили в злостном саботаже.Новая власть шла к своей цели прямо, не утруждая себя долгими дипломатическими переговорами и прочими отрыжками прошлой жизни. Тем паче что своих северных соседей за силу не почитала.— Коли финны не отпустят наших товарищей, мы непременно поставим к стенке всю эту контрреволюционную финскую сволочь! — пообещал в беседе с иностранным корреспондентом Ленин. — А мало будет — так штыки к ним оборотим!Что было немедленно доведено до сведения другой стороны.Конфликтовать с Россией финны не решились, посчитав это не пустыми угрозами, так как именно теперь Красная армия громила другую бывшую российскую колонию — Польшу, грозя пушками уже самой Варшаве.Арестантов вызвали из камеры и вернули им вещи.— Вы свободны, но обязаны покинуть пределы Финляндии в двадцать четыре часа! — объявили им.— Здесь не все, — ворчливо сказал Джон Рид, осматривая вещи.— Что-то пропало?— Да! Бриллианты!— Они принадлежали вам?— Нет, американскому пролетариату!— Но почему тогда вы о них не объявили на границе и почему прятали в двойном дне? — хитро поинтересовались финские полицейские.— Вы есть буржуи недорезанные! — выругался по-русски американский писатель...Их отпустили. Впрочем, для Мишеля это ровным счетом ничего не значило — ему, ей-богу, лучше было бы остаться в финской тюрьме... Глава 7 Брошь, что уж говорить, была чудо как хороша — изящная, с большим сапфиром посередке да двумя помельче по краям... Да и диадема золотая, усыпанная тридцатью мелкими бриллиантами, тоже... Хорош товар, нечего сказать, да уж больно плата непомерна!Нет, не прост тот саксонский купец Гольдман, что в Санкт-Петербург товар свой драгоценный привез. Ох не прост! Сколь, к примеру, этот браслет может стоить в далеком городе Антверпене или на островах аглицких?.. А здесь он за него вдесятеро ломит!— Но, майн либе фройнд Карл, — сладко улыбается, расшаркивается купец, — путь к вам не близок да опасен — снега, волки, людишки разбойные в лесах, через коих можно легко товаров да и жизни самой лишиться!— Так-то оно так! — согласно кивает хранитель царской Рентереи, сам камни сквозь лупу разглядывая. — Снега много, и волки имеются, и разбойнички в лесах шалят... Но не в десять же раз за то цену ломить!И свою называет.Ахает Герхард Гольдман, глаза круглит, руками всплескивает, чуть волосы на себе клоками не рвет.— А-яй!.. Разорить меня хочешь, майн либе фройнд?!— Чай, по миру не пойдешь! — ворчит Карл. — Чай, останется чего на разживу-то!Брошь-то ему купить хочется — хороша вещица, в самый раз для Императрицы, но больно уж переплачивать жаль.Торгуется Карл, будто для себя покупает, хоть не для себя — для Рентереи. Видно, постарел, коли так жаден стал. Ранее, когда унтером служил да ничего за душой не имел, кроме казенного платья и палаша, то ничего ему не жаль было, даже жизни.— Ладно, набавлю малость, да только ты боле не проси!..Торгуются купцы, горячатся, шапками на русский манер о стол стучат, на двух языках ругательски ругаются.— Ах, майн фройнд Карл, разве так торговлю ведут? То есть грабеж на большой дороге!— А хошь бы и так! А хошь бы и грабеж!.. Мое слово последнее — полушки боле не дам! — рубит сплеча Карл, будто палашом головы вражьи наотмашь сечет. — Не для того я к Рентерее приставлен, чтобы деньги Государыни по ветру пущать! Коли ты не уступишь, так я сейчас к персам пойду да с ними в четверть цены сторгуюсь. У них такого добра сколь душе угодно!..Врет Карл и не поперхнется — у купцов персидских, верно, каменья во множестве имеются, да только огранка и оправы иные, не европейские.— Скинь, Герхард, не жалей, может, и столкуемся!Но нет, не уступает ему саксонский купец!А Карл — не набавляет!Так и расстались они ни с чем! Уж было собрался саксонский купец обратно в свою Германию ехать. Да ладно, нашлись добрые люди, подсказали, растолковали, что теперь делать надобно...— Эх, голова ты садова!.. Ты в дверь-то не ломись, коль она заперта, ты с заднего крыльца сунься! Чай, на Карле свет клином не сошелся, чай, и иные советчики у Государыни нашей имеются.И хоть не бесплатен был совет, да окупился сторицей! Свели Герхарда с важными людьми, коих он одарил щедро подарками, дабы они за него пред Государыней похлопотали.Те подарки взяли, обещав слово за него замолвить. Да, улучив момент удобный, шепнули царице:— Ныне богатый саксонский купец в Санкт-Петербург пожаловал с сундуками, товарами драгоценными полными, да все никак сторговаться с Карлом Фирлефанцем, что Рентереей заведует, не может!— А что так? — подивилась Екатерина Алексеевна.— Не дает Карл цены! Надобно, чтобы он нас пред лицом просвещенной Европы не позорил, за каждую копейку торгуясь, будто человек подлого сословия в мясном ряду — чай, не нищие мы! Да и неверно сие! Коли теперь тот купец ни с чем возвернется, то иные сюда уж боле не поедут, отчего станем мы терпеть убыток!И тут же, поклонившись, передали Государыне в подарок бриллиантовое колье и к нему кольцо.Екатерина Алексеевна подарок благосклонно приняла да Карла Фирлефанца к себе призвала. Спросила строго:— Верно ли сказали мне, будто ты с купцом иноземным никак сторговаться не можешь? Отчего ж так?— Дюже много просит, — вздохнул Карл.А сам на Государыню во все глаза глядит да видит на ней то самое, что он хотел да не купил, колье!— А товар-то его хорош? — интересуется Екатерина Алексеевна.— Врать не стану — товар добрый, — признается Карл.— Ну так не рядись — дай сколь просят! Нам не пристало над каждой полушкой трястись! Не порть мне политику!Понял ли?Поклонился Карл.— Да после, как дело завершишь, сопроводи гостя в Рентерею, дабы показать ему, что в сокровищнице нашей имеется, и все ларцы отомкни — пусть глядит, удивляется...Вновь поклонился Карл.А все ж таки всего подряд покупать не стал — только самое лучшее, но и не торговался уже. Лишь расписку взял:«Сего месяца генваря, двадцать третьего дня, одна тысяча семьсот шестьдесят третьего года от Рождества Христова, получено у саксонского ювелира Гольдмана: диадема золотая, весом полфунта, что усыпана тридцатью мелкими бриллиантами, брошь сапфировая с камнем посредине да двумя помельче по краям, ожерелье золотое... За кои уплачено из казны царской девять тысяч золотых рублей, да сверх того дано сорок шкурок куницы, сорок соболей, да тридцать белки...»А уж после гостя в Рентерею сопроводил, где, как велено было, все ларцы один за другим отомкнул — смотри, купец, удивляйся, за погляд, чай, денег не берут!Герхард Гольдман глядел да ахал!А чем боле ахал, тем сильнее у него глаза разгорались. Отродясь он таких сокровищ не видывал, хоть всю жизнь свою при драгоценностях состоял!Откуда богатства сии?— Из Персии, из Индии и из самого Китая, — отвечал Карл. — К примеру, сей великий изумруд поднесен был царю Петру Алексеевичу Муртаза-пашой, а этот привезен с далекого острова Цейлона посольством русским...Глядит Гольдман — глаза разбегаются!А как прознал двор про то, что купил Карл Фирлефанц для Государыни Императрицы у купца саксонского несколько вещиц, кои она на ближайшем балу надеть соизволила, тут и другие покупатели подоспели да весь товар скупили, на цены уж не глядя.Посчитал Герхард барыш да подивился — в Европе-то он вдесятеро меньше взял...А посчитав — крепко задумался... Глава 8 Разговор был короток. И грозен.— Как же так, товарищ Фирфанцев?.. Революция доверила вам ответственное дело, а вы...А что он?..— Вы понимаете, что из-за вас пострадал американский пролетариат, а может быть, вся мировая революция?..Этого Мишель решительно не понимал, так как считал, что всякая революция случается по воле народных масс и рока, а не посредством каких-то контрабандных бриллиантов. Вспомнить хотя бы Великую французскую революцию, да и нынешний русский бунт тоже. При чем здесь бриллианты?Или они на него одного желают списать неуспех всей их мировой революции?— Товарищ Рид, конечно, вас пытался выгораживать, но это ровным счетом ничего не значит. Товарищ Рид иностранец и не вполне понимает текущий момент, когда мировая контра, объединившись, желает удушить нас, подобно ядовитой гидре...Опять слова!.. Они все время на митингах, в их газетах, в разговорах сыпят, будто бисером, словами. Видно, им так легче уверовать в свою правоту.— Сдается мне, товарищ Фирфанцев, что мы пригрели на своей груди форменную контру!Это ведь про него... Это его они пригрели на своей пролетарской груди.У Мишеля, хоть он вида не подал, мурашки по спине побежали. Он знал, что за этим может последовать, он уже стоял в расстрельном подвале в ожидании залпа. Он уже видел направленные ему в глаза винтовочные дула и видел сваленные в стороне штабелем трупы.— Вас, конечно, рекомендовал товарищ Дзержинский, но он тоже мог ошибиться, и я поставлю вопрос...В кабинет ввалился взъерошенный, запыхавшийся человек в кожаной тужурке.— Ага, вот вы где, товарищ Варенников! — закричал он с самого порога. — Нам немедля эшелон отправлять, а Кузмичев в тифу свалился, того гляди, богу душу отдаст. Кому теперь командовать?— Сам и командуй!— Я по иной части. Так что давай мне заместо Кузмича другого верного человека.— Где ж я тебе людей возьму? — всплеснул руками Варенников. — У меня нынче нет никого — все в разгоне!— А это не моего ума дело!.. Тебе надлежит обеспечить меня сопровождением — так будь любезен! Эшелон на стрелке стоит — как хочешь выворачивайся, а человека мне дай!— Ты войди в положение, товарищ Глушков, у меня всего десять человек, а груз кажный божий день, где мне на него людей напастись? — забормотал Варенников.Но Глушков его не слушал.— Ответственно заявляю, что снимаю с себя всякую ответственность за задержку эшелона, считая это позорным и безответственным фактом! Коли за людей отвечаешь ты, так и отвечай по всей строгости революционных законов! Развели, понимаешь, тут форменный саботаж!Варенников, услышав обвинение в саботаже, заметно побледнел, забегал во все стороны глазами.Вставать к стенке вдвоем с Варенниковым было уже веселее.— Чего скалишься, контра! — зло зыркнул в сторону Мишеля Варенников.Да вдруг помягчел.— Вот что, товарищ Фирфанцев, пролетарская революция не карает оступившихся, коли не усматривает в их проступке злого умысла. Хочу тебе протянуть руку помощи, хочу дать шанс доказать свою преданность новой власти.Теперь надобно срочный груз в Ревель сопроводить, так коли ты согласен, то поступаешь в распоряжение товарища Глушкова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26