– Блюмляйн с задумчивым видом сделал паузу, потом щелкнул пальцами; марионетка подбежал мелкими шажками, согнул колени и поставил маленькую серебряную шкатулку на вельветовую подушечку. Руководитель отщелкнул крышку и вынул ингалятор. – Дозу?
– Премного благодарю, нет.
Блюмляйн кивнул и на несколько секунд откинулся в кресле.
– Так-то лучше. – Холодные голубые глаза, колющие зрачки. – Суть дела. В случае необходимости я переключу вас на обеспечение исполнения плана Скотта и доведу его до завершения во имя великого блага клада. – Он бросил быстрый взгляд в сторону сцены, и в тот момент Хойст поняла, что, несмотря на все заявления о частной неприкосновенности, он считал, что Селекционеры или Армия могут иметь наблюдателей, подкупать его собственных марионеток. – Что вы об этом думаете?
Ой! Ой! Поршия вздрогнула, потрясенная открывающейся перспективой. Это могло означать рост до уровня самого Блюмляйна – управленческого уровня планетарного масштаба, – разыграй она правильно карту. Почти сексуальное возбуждение. Тогда никто не сможет тронуть меня! Контролировать механизмы… Она мгновенно погасила мысль, прежде чем та обрела форму. Сперва самое главное. Цена могла оказаться высокой, слишком велик соблазн у Блюмляйна разобраться с ней, прежде чем она сама станет угрозой…
Беря себя в руки, она слегка кивнула и подняла стакан.
– Сперва я должна убедиться, что имею санкцию Директората, – начала она, не смотря на сцену. – Затем, когда ее получу, последую генеральному плану U.Скотта, но непосредственные мероприятия на месте предпочитаю вести лично, а не контролируя процесс на особом уровне субординации. Не считаю, что можно достаточно туго ухватить акцию за хвост, если пытаться осуществлять управление на расстоянии: каждый уровень властных полномочий добавляет задержки и вносит дополнительный риск ошибки. План имеет слишком много неопределенностей, чтобы доверить командование младшему кукольнику, не обладающему всей полнотой картины. И я считаю личное руководство э-э… более приемлемым.
ЛЮБИТЕЛЬНИЦА РАЗВЛЕЧЕНИЙ
«Центрис Магна» представлял собой скучную среднестатистическую астероидную колонию, созданную в классическом стиле и не зависящую от генераторов гравитации: алмазная пятидесятикилометровая труба с диаметром основной оси восемь километров, вращающаяся внутри пустотелой скорлупы из углеродистого хондрита где-то в дебрях внутреннего пояса «Септагона IV». Ядро занимали вспомогательные службы, в то время как внешние слои, с высоким уровнем силы тяжести, в основном предназначались для парков и зон отдыха. Многоуровневые жилые помещения располагались в цилиндрах со средней силой тяжести. Бесконечно повторяемая модель государственного устройства среди сотен мирков в системе Септагона, принявшей большинство беженцев с Москвы.
Через три года после прибытия Среда научилась ненавидеть новое место, а гнетущая бедность свербела в носу ежеминутно и ежедневно.
– Среда? – Голос отца приглушен приоткрытой дверью в спальню; если ее закрыть, можно заблокироваться полностью, если она…
– Среда? Ты где?
От сосредоточенности высунув язык, она старательно затягивала шнурки. Здесь. Она встала. Ботинки. Новые. Почти до колена, блестящие, как черные зеркала, поверх обтягивающих легинсов из клона шкуры пантеры. «Здесь, пап». Пусть поищет. Последний взгляд в зеркальное окно, подтверждающее, что все подобрано в тон: кроваво-красные губы, бледная кожа, прямые черные волосы. Она взяла куртку, погладила ее, активируя, затем вытянула руки и дождалась, когда та займет свое место и туго обтянет локти и плечи. Почти готова… – Среда, иди сюда.
– Иду, – вздохнув, крикнула она. И тихо себе: – Пока, комната.
– До свидания, – ответила спальня, приглушая свет, когда Среда, чувствуя себя высокой и слегка неустойчивой в новой обуви, открыла дверь и вышла в гостиную, где ее должен был ждать отец.
Моррис, как она и предполагала, был там. Большое открытое помещение с лестницей на бельэтаж над кухней обеспечивало ему место, откуда сверху он мог взирать на кавардак, царивший в пространстве общего пользования. Джереми старательно уничтожал порядок, наведенный домохранительницей, выстроив замысловатую пылевую лестницу из ярко окрашенных фототропических снежинок в центре антикварного стола, за которым, по настоянию отца, семья периодически собиралась для формального приема пищи. Пылевая лестница предстала перед Средой, как только дверь полностью открылась. Отец уставился в стену; застывшие, пока он оглядывал дочь, древние воплощения божества выглядели невероятно спокойными в сияющей глубине перспективы.
– Что на тебе? – слабо спросил он.
– Сэмми устраивает вечеринку, – ответила она раздраженно (едва не добавив: «Как общаться, если ты никуда не выходишь?» – но решила оставить это на последнюю минуту). – Иду с Алоис и Мирой.
Что было не совсем правдой: она не договаривалась с Мирой, и Алоис не договаривалась с ней, но они обе будут там, и какое действительно дело, с кем она идет, если это займет лишь десять минут, а уходит она на всю ночь?
– Впервые в новых ботинках. – Отец вздохнул. Выглядел он неважно: бледная кожа, мешки под глазами. Слишком много учится. Учится, учится, учится – казалось, это все, что он делал, забравшись на крышу кухни, как спятивший филин. Сильные препараты не помогали, ему действительно трудно было приспособиться. – Надеюсь, у меня есть время поговорить с тобой? – спросил он устало. – Надолго уходишь?
– На всю ночь, – ответила она. Дрожа от нетерпения, постукивала каблуками по полу: чумовые ботинки, черные, блестящие, со шнуровкой до колена и серебряной отделкой. Дизайн она отыскала в архиве исторической одежды и потратила много дней, переводя его в программу для домашней фабрики. Сколько стоил материал, отцу она даже не сказала: реальная искусственно выращенная кожа, похожая на содранную коровью шкуру, заставляющая некоторых произносить «ик», когда скажешь им, что носишь. – Люблю потанцевать. – Еще одна маленькая ложь, но папе, похоже, казалось, что он ее контролирует, и не хотелось давать ему повод усомниться в этом, намного проще производить невинные воздухотрясения.
– Хм. – Моррис отвел взгляд и, заметно нервничая, встал. – Не можешь подождать? Мы с мамой завтра уйдем на весь день. Присядешь?
– Ладно. – Среда выдвинула стул, стоящий у обеденного стола, и оседлала его лицом к спинке, скрестив на ней руки. – Что еще?
– Мы… Мы с мамой… э-э… – Разволновавшись, он запнулся. – Переживаем за тебя.
– Ой, с чего вдруг? – Среда посмотрела отцу прямо в глаза. – Я и сама могу о себе позаботиться.
– Но, видишь ли… – Он взял себя в руки и вымолвил наконец-таки: – Твои школьные дела.
– Да-а? – Лицо окаменело в предчувствии.
– По мнению мистера Тайлеранда, ты не уживаешься с другими детьми. Он, то есть, они… э-э… попечительский совет, беспокоятся о тебе, называют это «привитием норм культуры поведения».
– Ого, здорово, – огрызнулась Среда. – Я… я пойду, – быстро произнесла она, голос задрожал, она не смогла продолжить.
– Нам нужно будет поговорить, – крикнул он ей вдогонку, не делая попыток двинуться за ней. – Ты не можешь убегать от этого вечно!
Да могу, смотри: три шага – и мимо кухонной двери, еще один тройной прыжок (три вращения лодыжки в новых ботинках) бросил ее к тамбуру выравнивания давления. Пульс бешено бился, она ударила по разблокиратору и вручную открыла дверь, затем нырнула в общий проход с его тускло зеленым ковром и бирюзовыми стенами. В полумраке – главное освещение настроено на сумеречный уровень, – не считая пары небольших эксплуатационных роботов, никого не было. С началом движения ее, как плащом, окутала черная мгла разочарования и злости. Большинство дверей с обеих сторон запечатаны; пустующие – иногда разгерметизированные – квартиры; это был подуровень дешевого жилья, только малоимущие беженцы не стеснялись такого. Тупик, как и ее перспективы на будущее. «Перспективы» – какие? Из среднего класса ее семья опустилась до статуса нищих иммигрантов: отсутствие возможностей, презрение ко всему, привезенному из их провинциальных задворок, вроде имплантатов Среды и Джереми, стоивших полугодичного дохода родителей на «Старом Ньюфе» и ставших старым хламом по прибытии сюда.
– Сраный социальный совет, – выругалась она. – Гребаное полицейское мышление.
Но «Центрис Магна» обладал и определенными достоинствами: и квартира больше, чем дома, и событий больше. Да и одногодок больше тоже. Но и плохого хватало, и если бы кто-нибудь поинтересовался у Среды, то она бы ответила, что плохое перевешивает хорошее по значимости. А ее действительно не спрашивали, хотелось ли ей участвовать в странном культурном ритуале под названием «посещение школы», отнимавшем половину свободного времени, в заведении, переполненном имбицилами, садистами-социопатами, бандитами и воющими маньяками, и ходить туда последующие три года, прежде чем власти выпустят ее. Особенно если в московской системе к пятнадцати годам она считалась уже два года совершеннолетней, а на Септагоне не покидают стены школы, пока не исполнится двадцать два.
«Центрис Магна» – составная часть Септагона, свободно спаренной связки красных карликов без обитаемых планет, – была основана столетия назад. Возможно, этакая неуклюжая шутка Эсхатона: группа так называемого Общества космических колонистов обнаружила себя единственными обитателями холодного, едва сформировавшегося астероида с годовым запасом кислорода и каким-то тяжелым инженерным оборудованием в придачу. После почти столетия кровопролитного и окончательного подавления последних сторонников свободы воли, Септагон приблизился к форме цивилизации, единственно возможной в таком враждебном окружении, которая означала интенсивное обучение, военный призыв в службы материально-технического обеспечения и нулевую терпимость к тем, кто считает повешение по отдельности лучше, чем повешение скопом. Среда, будучи одной из немногих, выросших на вспомогательной станции, поддерживаемой планетой со стабильной биосферой, не ходила в школу или другие характерные для планет общественные места, и ей трудно было к этому привыкнуть. Особенно когда образовательные власти, бросив на нее беглый взгляд, классифицировали ее беженкой с чужой и, предположительно, отсталой планеты и запихнули в школу для отстающих.
Никто в первый год и не интересовался, счастлива ли она. Счастлива ли, если большинство тех, кого она знала, теперь в нескольких световых минутах, разбросаны по всей солнечной системе? Счастлива с сестричками Боне, готовыми при любой возможности исподтишка применить физическую силу? Счастлива, когда первый же, кому она доверилась, развернул ее частную жизнь вокруг общественной как рваный парашют? Счастлива, вкручиваемая наподобие кресторезьбового винта: ее диалект – предмет насмешек, утраченный дом – тема уродских грубых шуток? Счастлива сидеть на бесконечно нудных уроках на темы, которые она усвоила годы назад, в которых разбиралась лучше учителей, малопонимающих и вдобавок неверно излагавших суть? Счастлива?
Счастьем было обнаружить, что школьную наблюдательную сеть подвергли промывке мозгов, чтобы та игнорировала людей в специфической одежде желто-зеленых оттенков и отслеживала людей в черном. Счастье – заметить, что Эллис приторговывал бутлегерскими пилюлями блаженства, приток которых он смог обеспечить с помощью биохимического оборудования, которое она изучала в школе три года назад, в пятнадцатилетнем возрасте. Счастье – найти пару приятелей-неудачников без дурного запаха изо рта и похвальбы насчет воскрешения своих бренных останков на утро после. Счастье – узнать, где находятся слепые точки камер, не быть замеченной невидимыми противниками, а также обвиненной в фантазировании и членовредительстве, если кричишь о помощи.
Она не смела думать в этом смысле насчет папы с мамой, вполне приноровившихся к условиям места, где они могли получить хоть какую-то оплачиваемую работу, чтобы суметь выехать из трущоб или, возможно, даже эмигрировать в более богатый и крупный хаб. Бессмысленно обращаться с ней как с ребенком, пока ей не стукнет тридцать – возраст совершеннолетия на Септагоне. Или…
«Оп-па, – подумала она осматриваясь. – Не очень-то умно, не так ли?» Самоанализ расстроил Среду, что отчасти неплохо.
Малопосещаемый коридор жилой зоны имел наблюдательную систему и экзогенную поддержку. Девушка обогнула два угла, выбрав кратчайший путь Через заброшенный корпоративный «муравейник» к отдаленному полюсу, где намечалась вечеринка. Сэмми и ее банда (отнюдь не школьное хулиганье, но арбитры модности и клевости, которые никогда бы не позволили Среде забыть, как осчастливили ее своим приглашением) устраивали такое и раньше: занимали брошенную квартиру, или офисную зону, или даже производственный блок, вычищали их, после чего приносили туда левую выпивку, наркоту и музыку. Съезжающих в периферийные зоны предупреждали: подвальный уровень – одна из старейших застроек в колонии, давно заброшенная и поставленная в очередь на реструктуризацию через несколько лет.
Среда шла не глядя по сторонам, придерживаясь схемы маршрута, нервически переправленной ей Джонни де Виттом днем раньше и хранящейся в кэш-памяти: мигающее кольцо на указательном пальце определяло путь. В тумане самопоглощения она не заметила ни сгустившегося сумрака, ни почти полного отсутствия пешеходных дорожек, ни в большинстве своем разбитых коридорных осветительных полос. Она была одна, и никого больше в поле зрения. Под ногами какие-то обломки, осколки панелей, груды запыленного эксплуатационного оборудования. Отсутствующие двери в стене ощерились сгнившими зубами – весь сектор выглядел небезопасным, протекающим. Теперь это заставило ее задуматься. «Эй, Джонни! – тихо позвала она. – Джонни!» Аляповатый коротышка, начисто лишенный вкуса к одежде, он мог бы стать классическим шутом, если бы был поумнее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58