Г. Дугина, знаю что мать его недавно умерла). Добавляли к этому и "ученики", и даже родители учеников. Помню на дне рождения Кости Чувашева мать его и отец последнего общались с Дугиным по меньшей мере как с пророком, явившимся огласить прибытие Мессии. После нескольких рюмок прорывались и нотки уже мессианинского церемониала. Безусловно, Дугин как интеллектуал и эрудит превосходил любую отдельно взятую фигуру российского мира. В 1995-97 годах мы с ним устраивали пресс-конференции НационалБольшевистской Партии, обычно на Хлебном переулке в помещении института Америки и Канады, куда нас любезно пускала Н. А. Яковлева. Демократка, она тем не менее предоставляла слово нам-идеологическим противникам. Первое время журналисты стекались на нас как мухи на мёд, однако быстро похладели. Причина была простая, с нами невозможно было себя проявить. Все каверзные вопросы, припасённые этими, считающими себя "острыми" и "крутыми", юношами, девушками, дядями и тётями, легко парировались нашими несокрушимым тандемом. У Дугина были знания, у меня наглое остроумие, сенсационная полемичность. Так что журналисты не могли с нами отличиться. Когда я не мог квалифицированно ответить на вопрос, я отфутболивал его "пасом" Дугину. "Я полагаю, что доктор Дугин более квалифицирован чтобы ответить на этот вопрос". "Доктор Дугин"-намеренно звучало как "Доктор Геббельс". Конечно Дугин не был доктором чего-либо. Его в своё время вышибли со второго курса Московского Авиационного. Неотразимый и вдохновенный в статьях, Дугин одиноко терялся на телевидении, вдруг становился сухим и неинтересным, заходил слишком издалека, пока он объяснял преамбулу, ведущий отбирал у него микрофон. Дугин не вписывался в мгновенные рамки телевидения, в его поверхностную сенсационность. Наилучшим образом он общался с массами на своих лекциях: как правило он был занимательно интересен. Хороши также его передачи для радио 101, в одной из них-радиопостановке о бароне Унгерне я участвовал, исполнял роль Унгерна. Дугин раздал нам, участникам, листки с текстом, подчеркнув наши роли-и всё. Передача шла прямо в эфир. Сценаристом он оказался отличным.
Для революционера у него не хватило характера. Человек книжный, с очень лимитированным жизненным опытом, Александр Гельевич родился в 1962 году в Москве и выезжал из Москвы считанные разы. Сын мамы-профессорши и папы-полковника он с самого начала жизни оказался среди привилегированных. Может быть характеризован как отпрыск столичной служилой буржуазии. Его капризы и таланты приводили его и в шиздом. Некоторое время был он бардом: хвалился что написал песню "Пиздец проклятому совдепу". Рано, ещё юношей познакомился с кружком Евгения Головина, объединявшим таких нестандартных людей как Гейдар Джемаль, и (до отъезда его в Америку)-писатель Юрий Мамлеев. Головин-переводчик с французского (когда-то до отъезда за границу с ним меня познакомил художник В. Бахчанян, я читал в рукописи ещё переведённую Головиным "Вторую песню Мальдорора"), персонаж московского underground(a), говорят, заставил юношу Дугина учить языки. К счастью для него, Дугин подчинялся Головину и тем самым заложил основы своего сегодняшнего богатства: эрудиции. По русским книгам приобрести эрудицию было невозможно, имеющиеся переводные источники были скудны, объекты для перевода избраны тенденциозно. Совершенно не было материалов по истории Великих Национальных Движений Европы: по национал-социализму и по фашизму. Когда грянула перестройка-в 1986 году Дугину было всего лишь 24 года. В 1988 году в чёрной рубашке и с портупеей (я его уже таким не застал, но так как все "памятники" ходили в портупеях... то, полагаю, не отстал и Дугин) Александр Гельевич вошёл в Совет "Памяти". Предполагаю, что он произвёл там фурор (его затмевал старший учитель и не меньший эрудит Гейдар Джемаль, но Джемаль не русский, ему доверия не было) и вызвал чувство ревности и опасения за своё место у вождя Дмитрия Васильева-"Дим Димыча". Никто больше в "Памяти" таким обширным багажом знаний о фашизме не обладал. Юный Дугин стал читать лекции "памятникам". Посему пребывание Дугина и Джемаля в этой организации оказалось кратковременным. Оба позднее сказали мне, что их заложил Баркашов, якобы записал на кассету злые и нетрезвые высказывания Дугина о Дим Димыче и дал их послушать вождю. Вождь изгнал обоих эрудитов-интеллектуалов из организации. Думаю вся "Память" вдохнула с облегчением. Интеллектуалы всегда источник сомнений и волнений для жизни политической партии. А если они ещё и эрудиты, тогда совсем плохо.
С момента основания газеты "День" в 1990 Дугин стал сотрудничать с газетой Проханова. Первые три года газета успела стать настоящим форумом идей. Рядом с "Кириллом и Мефодием фашизма", там нашли место и идеологи мусульманского движения. Шамиль Султанов исполнял обязанности заместителя редактора и вёл мусульманскую полосу в газете, правда тогда ещё между Россией и мусульманским миром не лежала Чечня. Гейдар Джемаль был частым автором газеты "День".
Издательская деятельность Дугина (я думаю его издательская продукция, включая его собственные книги, вряд ли превышает 20 книжек) поначалу давала ему значительные средства, однако шоковая терапия Гайдара разорила его в 1992-ом, как и многих других любителей издательского рынка. Потому он перебивался с хлеба на воду, когда мы с ним познакомились. Квартира, правда, расположена была в элитном центре, три сталинские комнаты. Ползал по паркетам головастый как дочка Маркса и Энгельса ребёнок Даша (я тотчас назвал ребёнка "маленький монстр"), у Дугина были редкие книги и компьютер. Сегодня я думаю, что он преувеличивал свою бедность того времени, возможно, ему было неловко передо мной. Ведь у меня вообще ничего не было: ни квартиры, ни прописки, ни общегражданского паспорта. Возможно, после того как я уходил он с отвращением выбрасывал сардельки в помойное ведро и ел мясо? Шучу...
Он познакомился со мной в 1992-ом, стал вместе со мной отцом-основателем партии. Долгое время, однако, его деятельность в партии носила скорее характер советов, он наблюдал и советовал. Оживился он только тогда, когда увидел, что у партии есть кадры, и не в количестве нескольких учеников, но многие десятки способных пацанов только в московской организации. Вот тут, я увидел как у него-в переносном смысле-закапала слюна из пасти... Учить Дугин любил и любил иметь учеников. Справедливости ради следует сказать, что первые годы личный состав партии пополнялся за счёт фанатов Лимонова, Летова и Дугина. То, что мы сделали в литературе, в музыке, в ... ну, назовем дугинские труды "философией"-привлекло к нам ребят. Позднее, в 1999, к нам пошли люди привлеченные уже имиджем самой партии. В "Книге мёртвых" я вспоминаю сцену у пивной палатки у метро "Арбатская" когда длинногривый, в длинном пальто, Дугин говорит мне: "Вам Эдуард, войну и кшатрию надлежит вести людей, я же-жрец, маг, Мерлин-моя роль женская-объяснять и утешать". По моим воспоминаниям это была весна 1995 года-он тогда фактически предложил мне партнёрство. Я поверил тогда в серьёзность происходящего. Я всегда принимал себя всерьёз, потому сподобился прожить нелёгкую, но чёткую, цельную и сильную жизнь. Александр Гельевич, возможно, выбрал в начале такую же жизнь, как и я, но не вытянул. Не по силам оказалась отвечать за свой базар. Но отцом-основателем партии он является. И тут всякий ревизионизм не уместен. Глупо было бы выпихнуть Дугина из истории НБП. Идеологический вклад он внёс: его контрибуция-правые идеи, которые он знал хорошо. И правые сказки: их он рассказывал в "Лимонке" до самой весны 1998 года. Как-то я сказал, что Дугин не был идеологом НБП, но был сказочником партии: действительно, он умел с популяризаторским блеском рассказать сказки. Правые легенды подавались им незабываемо. Все мы навсегда запомнили опубликованную в "Элементах" его притчу о героях, называемых монголами "люди длинной воли". О тех, кто достойно умел пройти весь путь жизни воином, а не только краткую часть его. Сам Александр Гельевич оказался человеком короткой воли.
ГЛАВА VIII. БУНКЕР.
В середине декабря в обстановке всё большего давления на нас, выживания нас Чикиным из помещения в "Советской России", мы написали письмо московскому мэру. В письме я и Дугин просили дать помещения для редакции "Лимонки" и "Элементов". Письмо Лужкову было лишь одним из проведённых запланированных действий по добычи помещения. Я не очень надеялся, что результат от письма будет. Но ещё до Нового Года от Лужкова позвонили. Позвонили Дугину, так как у него был телефон, а я жил в это время у метро "Академическая" на улице Гримау-в квартире без телефона, но спросили меня. Через несколько дней нас принял глава Москомимущества Олег Михайлович Толкачёв. Белая рубашка, волосатые руки, седые волосы,-Толкачёв обращался исключительно ко мне и с большим уважением. Он предлагал мне купить помещение и очень удивился, когда я сообщил, что не имею достаточно денег для этого. Сошлись на том, что Москомимущество предложит нам в аренду несколько помещений, мы выберем и "мы оформим Вам помещение, Эдуард, по самой низкой цене". Далее Олег Михайлович пустился в рассуждение о том, что власть и искусство всегда шли рука об руку, что Достоевский воспитывал наследника царя. Когда мы вышли,-Дугин поделился со мной, что не понял параллель Толкачёва до конца. "Если Вы, Эдуард,-Достоевский, то кто наследник? Лужков, очевидно, отец государь. Они Вас очень высоко ценят, Эдуард Вениаминович!"-заключил Дугин с некоторой завистью. А когда я посетовал на то, что почему же в таком случае, если ценят, нам не дают помещение бесплатно, Дугин заверил что 17 рублей в год за квадратный метр,-о такой цене говорил Толкачёв,-это и есть бесплатно. Дугин меня не уверил до конца в том что мы получили наилучшее из возможных предложение. Увы, я оказался прав в своих опасениях: уже через год арендная плата за квадратный метр, даже самая низкая, взлетела в десятки и более раз. Во всяком случае нам стало невмоготу платить аренду (ведь доходов у политической партии быть не может и у радикальной газеты, тем паче,-какие доходы!) и через некоторое время наши отношения с Москомимуществом осложнились. Мы даже оказались друг против друга в Арбитражном суде в 1997 году. Впрочем, их сторона вскоре отозвала свой иск к нам. Мы выбрали одно из четырёх первых же предложенных нам помещений. Можно было, разумеется, не торопясь выбрать и лучшее, чем полуподвальное помещение на 2-й Фрунзенской дом 7, но ведь нам срочно нужно было работать, строить партию, делать газету. Пока что газета приезжала из Твери ко мне в квартиру на улице Гримау (за исключением той части, которую брал на распространение "Логос-М"), а уж оттуда я с помощью Тараса развозил её по распространителям. Там шесть пачек у нас брал симпатичный украинец Мусиенко из отдела распространения газеты "Правда", их надо было отвозить аккуратно по нашему прежнему адресу-на ул. Правды, рядом с газетой "Советская Россия". Две пачки брали помещающиеся во дворе напротив Елисеевского магазина, в подвале-военные-отставники, они недолго владели небольшим распространительским агентством. Я помню себя, выходящего из метро на Пушкинской площади, в гололёд несу восемь пачек газет, по четыре в руке, т.е. 800 газет! Жилы рвались. Зато какое наслаждение, когда продолжая путь, я загружался в метро уже только с 600 газетами!
При первом посещении бункер наш меня напугал. Тёмный, подслеповатый, бегают огромные тараканы, бродят полупьяные слесаря в брезентовых робах. При этом слесаря почему-то назывались "газовщики" и никак не хотели съезжать. Их впустила в помещение директриса ЖЕКа-вульгарная горластая тётка, Дугин убедил меня, что мы владеем богатством в центре Москвы. Только в конце февраля 1995 года мы оформили нужные документы и получили помещение в аренду на десять лет. С криками, чуть ли не с дракой, я лично выгнал газовщиков. Пришёл Сергей Мелентьев, брат жены Дугина и поставил на входную дверь наш замок. Так мы и вступили во владение помещением. Долгое время у помещения не было имени. Наконец устоялось два имени: "бункер" предложенное мной и "штаб"-само собой укоренившееся, неизвестно кем брошенное. Дугин забрался в самую глубь помещения: взял себе две вполне цивилизованные комнаты, повесил там свои правые плакаты, поставил замок.
Пришли первые массовые национал-большевики. Первая волна. Некоторые до сих пор в партии. Художник Кирилл Охапкин и отставной прапорщик Виктор Пестов, студент, он тогда только поступил на 1-ый курс Строительного Института-Василий Сафронов. Пришёл, правда долго у нас не удержался -странноватый беженец из ЛДПР-Дима Ларионов (впоследствии сидел в тюрьме), пришёл лысый симпатяга молодой Проваторов. Впоследствии, правда, он от нас ушёл, не сойдясь в характере с Карагодиным. Пришёл анархист Цветков вместе с анархистом Димой Костенко, а с ними красивый мелкий анархист Алексей и некрасивая девочка с косами и выпученными глазами. Пришёл Миша Хорс-17-летний студент МГУ, факультет геологии, задержался в НБП надолго, ездил в азиатский поход, был в последствии охранником после Разукова. Но женился в 1998 и постепенно дезертировал. Пришёл Данила Дубшин-качок и спортсмен. Пришла Лаура Ильина.
Мы решили пробить дверь на боковую улочку, расширить окно. Все вышеперечисленные, к ним даже прибавился "Паук"-лидер "Коррозии металла" и моя женя Наталия Медведева собрались, и подняв тучи пыли стали строителями. Кто-то срывал со стен фанерит, большинство занялось перестелением полов в большом зале, руководил нами всеми художник Миша Рошняк. Его привёл Дугин. Рошняк составил первый план перестройки бункера и первую смету. Решено было сделать ремонт по минимуму. Такой, какой делают бедные художники в своих мастерских. В "Анатомии Героя" я описал эти дни свежо и с чувством. На второй заряд свежести у меня сегодня не хватает эмоций. все эмоции отнимает тюрьма. Но в контексте Истории Партии Бункер на 2-ой Фрунзенской очень важен, его обойти нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35