"ты должен понять меня, Эдуард. Ну ты понимаешь, Эдуард. Эдуард, тут дело такое, меня никто не просил, но мне дали понять"...
Выпускник Тверского ГУ, выпускник аспирантуры, Тарас Адамович Рабко в свои 25 лет имел только два дефекта, два пятна на репутации. Он был одно время подозреваемом в убийстве девочки-модели, некой Яны. Её тело было обнаружено в соседнем, с домом где Тарас снимал квартиру в доме, а у Тараса в записной книжке обнаружили её телефон. Одно время люди с Петровки угрожающе требовали от Тараса сознаться, он зашивал карманы и боялся ходить по улицам. Второе пятно: учредитель "Лимонки". Он хотел чтобы мы нашли себе другого учредителя.
Я изругал Рабко, потому что боялся, что в атмосфере внимания к нам и недовольства нами, созданной севастопольской акцией власти могут воспользоваться возможностью. Когда мы сдадим документы на перерегистрацию газеты на другого учредителя власти могут не перерегистрировать газету, а закрыть её к чёртовой матери под любым предлогом. Даже не закрыть, а просто замотать регистрацию. Ходи потом, доказывай... Но, к концу 1999 года газету успешно перерегистрировали на Сергея Аксёнова.
Таким образом если в 1998 году ушёл в историческое небытие отец-основатель Национал - Большевистской партии Александр Гельевич Дугин широколицый, и с бородой. То в 1999 году, к концу года отбыл из анналов Национал - Большевизма и второй отец-основатель: Тарас Адамович Рабко. К Концу 1999 года Эдуард Вениаминович Савенко /Лимонов/ остался фактически единственным вождём партии, новые лица хотя и появлялись, но вырастали медленно. А Егор Фёдорович Летов находился и находится все эти годы в некоей магнитной прострации, плавая телом над Российской территорией где-то в районе Омска. Летов понятие даже не материальное, он не некто, но нечто. Пусть таковым и будет. Да и надежд на то, что будет другим, мало.
28 января 2000 года, за день до встречи ребят из 3-й пересыльной тюрьмы, крошечная Настя возвращаясь домой увидела в нашей спальне свет. Было где-то 19.30 или около. Она решила что я дома. Но в это время свет в спальне погас. Поравнявшись с другой гранью нашего дома, на эту сторону выходит другая комната нашей квартиры, - гостиная она же и кухня. Настя увидела свет и там, и он тоже потух. У больницы стояла группа мужчин и смотрела на наши окна. Поднявшись на лифте (он останавливается между 8 и 9 этажами) Настя отметила двоих мужчин с рюкзаками на 8 этаже. Всё это привело её и меня к выводу, что в нашей квартире в наше отсутствие кто-то побывал. А так как ничего не было похищено и не было следов взлома, то вывод мог быть один: у нас побывали, чтобы что-то оставить: патроны, наркотики. Звукозаписывающее устройство. На моём билете в метро я позже увидел дату моего вхождения в метро Фрунзенская в этот день: 19.31. Очевидно за мною следили, и тотчас как я вошёл в метро команду из моей квартиры отозвали. А ещё более вероятно: крошечная Настя спугнула их и наружное наблюдение предупредило коллег "Сваливайте!"
Освобождение "севастопольцев" из тюрьмы отвлекло меня от моих таинственных посетителей. Но в начале февраля я опять вспомнил о них. Позвонил Сергею Беляку, со времени его защиты наших ребят в деле против Михалкова, мы сблизились, и попросил совета что делать?
Мы пришли к выводу, что ко мне с визитом приходили какие-то службы. Вряд ли они хотели что-либо взять у меня, скорее хотели оставить. Либо жучки, ведь ясно, что такая активная организация как Национал Большевистская Партия их должна была очень и очень интересовать, потому что вероятнее всего поставили жучки. "Эдуард, они могли закатить тебе под ванну пару патронов, потом когда надо будет тебя посадить - им останется только "найти" у тебя патроны. Ты должен себя обезопасить, - напиши письма Патрушеву и Рушайло, чтобы на всякий случай у тебя были копии этих писем как алиби." Так посоветовал мне Беляк.
От себя же я добавил самодеятельности. Я позвонил генералу Зотову. Самого эго не было на месте, никто не брал трубку. Тогда я позвонил его секретарше. "Генерал Зотов уже не работает", - сказала она. "А кто вместо него теперь?" - спросил я, простодушно. Первому встречному она бы ни за что не сказала. Но она помнила мой визит к её боссу, помнила как легко, пошучивая, разговаривали мы при ней о Лаврентии Павловиче Берии, её босс провожал Лимонова из кабинета. Потому она поколебавшись, сказала "Пронин, Владимир Васильевич" "А как его номер телефона? Я хотел бы с ним встретиться." Она дала мне номер его телефона. Я позвони Пронину. (Есть Пронин В. В. и в МВД. Только что он стал главой московских милиционеров)
"Владимир Васильевич, это Лимонов Вас беспокоит. Я встречался с вашим предшественником, генералом Зотовым. Хотелось бы встретиться с Вами и познакомиться."
Тишина. Он думал. Он понял так, что возможно я был информатором Зотова. Он сказал: "Можно конечно. Вы где с ним обычно встречались?"
"У Вас на Фуркасовом. В его кабинете"
Тишина. Он думал. Решил. "Лучше не здесь, у нас тут... ремонт идёт. Лучше где-нибудь на улице."
"Тогда давайте рядом с Вами у музея Маяковского."
Он молчал. "Это где Голова?"
"Да-да у Головы" Мы договорились о времени. "А как я вас узнаю?"
"Я буду в куртке и при галстуке"
"А я буду в чёрной рваной куртке и в очках"
"Я Вас узнаю", - сказал он. "Вы человек известный"
Если я не ошибаюсь это случилось 7 Февраля 2000 года.
Была оттепель. Потому он и собирался придти в куртке. Мы с Николаем пришли чуть раньше. Рядом с головой мужик простого вида торговал значками. Ещё один разложил, у головы, на чёрном камне ограждения, книги. Рядом ведь был магазин "Библио-глобус". Торговцы узнали меня и приветствовали. Предложили отхлебнуть из чекушки, которую только что купили и собирались выпить по случаю оттепели. Я подумал и выпил. Глоток. Держа в руке сотовый телефон, в другой атташе-кейс, длинное пальто, шапка, - появился, беседуя, конторский тип. Мы с Николаем переглянулись. Тип даже не взглянул на нас и пошёл за голову, к самому зданию музея, обошёл его вышел у головы и пошёл в сторону "Библио-глобуса". Почти тотчас появился : галстук и живот впереди в раструбе расстёгнутой бежевой куртки наш генерал. Чуть выше меня ростом., откормленный с широкой физиономией, свалявшиеся бурые волосы военного. В руке сотовый телефон. Он направился сразу ко мне.
Мы поздоровались. Я рассказал ему о том, что ко мне в квартиру наведывались люди. Спросил, не его ил это люди? Генерал промычал нечто неопределённое. Не бросился отрицать, сказал мне, что выяснит. От головы Маяковского мы пошли во двор музея, зашли с его тыльной стороны стали ближе у служебного входа и продолжили разговор.
"Вы наверное получили от Вашего предшественника генерала Зотова все бумаги по нашей организации",б - поинтересовался я.
"По долгу службы мы интересуемся и Вами", пожал он плечами. Сделал такое выражение, что мол, что поделаешь, приходится и Вами. Вообще вид у генерала был неактивный, он не инициировал чего-либо, а был лишь готов к приёму. Информации. Предложенной.
"Вы наверное знаете историю создания НБП. Из горстки интеллектуалов, возглавляемых мною и философом Дугиным мы превратились в самую массовую радикальную партию России."
Генерал скептически кивал головой. Медленно. И растирал ногой в ботинке подёрнутую льдом лужу.
" В России трудно стало работать политическим партиям" - пожаловался я. "Слишком много ограничений. Не там стал, не там плюнул во время митинга, привлекают к ответственности. Вы не поверите, но меня вызывали к следователю Московского ФСБ по поводу скандирования мною в микрофоне на митинге в ноябре слова "Ре-во-люция!"
"А чего Вы хотели? Должен быть порядок..." сказал он.
"мы никогда не нарушали закон Российской Федерации, не нарушаем и сейчас и не будем нарушать... Потому мы всё чаще переносим нашу борьбу за пределы РФ, в те страны СНГ, где попираются права русских..."
Генералу возможно всё это было неинтересно. Но он стоял, не уходил. И не высказывал нетерпения. Может быть он думал, что всё это затравка и после затравки я ему кого-нибудь выдам?
"В частности особенно успешными были наши действия в Латвии, где национал-большевики сумели добиться огласки "дела Кононова", Вы знаете речь идёт о старике-партизане подрывнике, латвийцы обвиняют его в "преступлении" совершённом в 1944 году. Национал - Большевистская Партия раскрутила Кононова. Мы занимались Кононовым с самого дня его ареста в августе 1998 года. Мы устраивали пикеты, разрисовывали поезда."
"Это Ваши люди только что атаковали латвийское посольство?" прервал он меня.
"Сочувствующие. Мы приказа не отдавали."
"И сочувствующие сидели в Севастополе, а наш МИД был вынужден вытаскивать их оттуда ..." - заметил он скептически.
"Нет, там сидели члены Национал - Большевистской Партии. Видите ли, Владимир Васильевич, что же мы за страна такая если добровольно сдали город-герой, символ русского сопротивления в войнах 1854 и в 1941-ом. За восемь лет единственная партия которая осмелилась дать отпор наглой оккупации это мы - НБП."
"Границы уже определены. Поздно.", сказал он.
"Кем определены? Ведь не нами? Севастополь нужно отстоять, иначе грош нам цена как нации, Владимир Васильевич..."
"Ну это не вам решать, и не мне, это прерогатива государства", сказал он.
"Между прочим, мы НБП делаем за Вас Вашу работу. Вы должны были бы нам платить..."
"Ну да... Ещё что... Вы только усложняете отношения России с нашими соседями."
"Наши соседи, пока вы их стараетесь умаслить и не раздражать... живут с головой повёрнутой на Запад и один за одним бегут в НАТО. Наши соседи, - вся Европа приходила к нам с Наполеоном и Гитлером и придут ещё..."
Шагах в десяти белокурая бестия Николай, такого белого цвета никакой краской не добьёшься, а у него - свои, - топтался ботинками по лужам. Время от времени генерал искоса поглядывал на него. Сотовый генерал сунул в карман куртки.
"Владимир Васильевич",сказал я "Не надо нас подслушивать, разрабатывать, надо с нами дружить. Давайте работать вместе."
Он ухмыльнулся и покачал головой.
"Погодите возмущаться. Есть же сферы куда государство не может вмешиваться, нельзя уронить престиж, наехать на посольства, организовать манифестации здесь и там, хоть в Латвии, хоть на Украине, а мы это можем! А государство пусть нас официально порицает, мы будем выражением гнева русского народа."
Тут уж он посмотрел на часы. Хотя я и по сей день считаю что моё предложение было разумным. В своё время то, что я ему предложил - делал спецотдел КГБ. Сегодня это могли бы делать мы. Уж через несколько дней после нашей встречи с генералом - прочеченские демонстранты измывались над российским флагом в Пазнани. МИД ограничился нотой протеста. Поляки равнодушно пропустили ноту мимо ушей. Ночью к посольству (ещё раньше ноты) пробрались сочувствующие НБП и бросили на территорию Молотов-Коктейль. Так как здание посольства, - бетонный куб, - стоит недалеко от ограды, посередине асфальтового поля, ущерб был минимальный, но всё равно сгорели видеокамеры и дерево. Затем НБП устроили у посольства Польши демонстрации. Итог ночного нападения "сочувствующих" - не менее трёх десятков статей в российских СМИ.
Пронин тогда удалился, вскоре после моего предложения о сотрудничестве. На следующий день я написал ему официальное письмо по поводу посещения моей квартиры неизвестными, а копии письма отослал Патрушеву и Рушайло. По линии МВД была даже попытка начать расследование., во всяком случае ко мне явился из 6 отделения милиции - по месту жительства юный участковый Родион с письмом от начальства, от начальника 6 отделения. Мне не хотелось напрягать крошечную Настю, её бы стали тягать давать показания, а ей ещё не хватало нескольких месяцев до 18 лет, потому я от расследования отказался. К тому же я не верил, что расследование обнаружит что-либо. Ведь два расследования: и два уголовных дела по нападению на меня 18 сентября 1996 года и дело по взрыву помещения редакции "Лимонки" 14 июня 1997 года так ничем и не закончилось.
Мне было ясно, что после позора РНЕ (Московские власти не дали Баркашову провести съезд Русского национального Единства в Измайлово) РНЕ вступила в стадию распада и разложения. Авторитет Баркашова, побоявшегося вступить в конфронтацию с московской милицией у концертного комплекса Измайлово был низок как никогда. Мне стало вдруг так же ясно, что цель которую мы себе ставили все эти годы - догнать и перегнать РНЕ по численности, по организованности, по влиянию на молодёжь, уже внезапно достигнута. Недекларированное никем, но реально существовавшее соревнование с РНЕ и мы выиграли. Я был и рад достигнув цели. И не рад, потому что мы остались одни. Баркашов своим авторитетом хоть как-то скрепил организацию. Теперь же, я предвидел, - РНЕ начнёт стремительно распадаться. Эпоха парадных фотографий с портупеями кончилась. Свирепые лица, вытаращенные зрачки, и форма, новую эпоху не впечатляли. Нужно было представить дела. А дел у РНЕ никаких не было.
Нужен был съезд партии. Чтобы поговорить о требованиях эпохи, о новой тактике, или лучше о новых тактиках, об ошибках РНЕ и "Трудовой России". Помимо всех этих тем, Фёдоров прожужжал мне все уши: нужно принять новую программу, Эдуард! И попытаться получить общероссийскую регистрацию с новой программой. Программу Фёдоров сочинил сам и показал мне её стесняясь. Так как я уже давно относился к бумажкам скептически, то я проглядел программу и осведомился лишь о том откуда Фёдоров скомпилировал текст. Узнав что частично из программы КПРФ я удовлетворился. Съезд решено было провести так, чтобы участники съезда могли бы выйти на шествие и митинг 23 февраля в день закрытия съезда. Таким образом заезд должен был состояться 21 февраля вечером в пансионат "Зорька" под Москвой, работа съезда должна было начаться утром 22 февраля, утром 23 февраля участники съезда должны были выехать в Москву.
Записывая всё это в Лефортовской крепости в ожидании окончания следствия и суда, я предвижу, что на суде ещё будет обсуждаться и III Всероссийский Съезд Национал - Большевистской Партии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35