"Я за Ельцина, или за Жириновского?" Я объяснил им, что я независимый кандидат и объяснил свою позицию. И это была ошибка, которую я осознал поздно, уже к концу избирательной кампании. Надо было отвечать "за Жириновского" и они бы голосовали за меня. Я проводил среди них исследовательскую работу. У хозяйки квартиры, которую мы сняли в Твери, я попытался выяснить, почему она "за Жириновского". Однако натолкнулся на полное недоумение этой женщины объяснить внятно почему: получалось, что Ельцин обманул её с пенсией. Вероятно, она имела ввиду удар по всему народу гайдаровской шоковой терапии. Я понял из общения с гражданами-пенсионерами, что они живут и действуют по силуэту: нюансы им недоступны, потому как люди с близорукостью или дальнозоркостью, с дефектом зрения, они видят только общий силуэт. Никаких нюансов. Ещё тогда, восемь лет назад, понял, что, увы, эта именно ориентирующаяся по силуэту группа населения выбирает нам режим, главу государства и состав ГосДумы. Полуслепые, именно они ведут общество.
Ещё я понял разительное отличие выборов 89 и 90 годов в Верховные Советы России и СССР от выборов 1993 года. На тех выборах народ мог избрать известного им человека из имевшегося в наличии набора известных людей: вот на тех выборах я выиграл бы обязательно. К 1993 году этот расклад уже не работал: уже были в наличии определённые политические силы, представленные и символизированные теми или иными индивидуумами. До известной степени пенсионеры были правы, голосуя "за Ельцина", или "за Жириновского". Однако своей неспособностью воспринимать нюансы, детали, именно они, - пенсионеры, обрекли нашу избирательную систему на безальтернативность: либо жёлтый, либо розовый слон, либо серый, только этих зверей они видели в бюллетене. То, что рядом стоит нормального формата разумный человек или партия, избиратели, различающие только слонов, просто разглядеть не могли.
Наш коллектив, помимо холерика Тараса и майора Шлыкова туда входили ещё четверо - пятеро офицеров Академии и НИИ ПВО и 5 - 6 студентов, коллектив заставлял меня учить историю Тверской области, её статистические бюллетени. А надо было банально принадлежать к партии одного из слонов. Избиратели пенсионеры Тверской области выбрали розового слона КПРФ, а его представляла журналистка из Ржева Астраханкина. Её и выбрали.
С этими новыми уроками и впечатлениями я иногда приезжал в Москву. Я приходил к Дугину на Долгоруковскую и возбуждённо рассказывал ему о своём тверском опыте. Дугин качал головой, ругался, ругал "быдло", кормил меня сардельками, жил он тогда достаточно стеснённо. Я был шокирован деревенской отсталостью избирателей города Твери, ставил чуть выше здорового, как мне казалось, избирателя Тверской провинции, страшился ужасного засилья пенсионерщины. "Саша, ведь пенсионеры учились в советских школах! У нас у всех есть образование, почему такое впечатление, что они явились из крепостного права?" Тогда ни он ни я не знали ответа на этот вопрос. Только недавно я сформулировал понятие "русского адата". И пенсионеры оказались из крепостного права, 130 лет слишком немного, чтобы изменить психологическую структуру человека... Однажды, уже перед самими выборами, я уезжал в Тверь в последний раз, я сказал Дугину, что если проиграю выборы, то нужно будет создавать совершенно новую партию, нужно будет создавать нового человека. Но зайти на него нужно будет не с политики, но со стороны эстетики, что нужно будет испортить им детей, брать детей и воспитывать их в партии. Это был первый словесный эскиз НБП, описание какой она будет. А свидетельство о регистрации Рабко получил ещё в сентябре. Кстати даже среди учредителей первой ячейки меня нет. Там есть женщина, познакомившая меня с Тарасом Рабко: Татьяна Соловьёва, так что она крёстная мать НБП. Название партии мы взяли от неудавшегося летом Национал-Большевистского Фронта. Оно могло быть другим. И это может быть случайность, что мы назвали партию именно так. Теперь уже деваться некуда. Столько отсиженных коллективно тюремных дней уже позади, несколько павших в борьбе роковой товарищей НБП. Теперь эти буквы освещены кровью и страданиями. Менять их нельзя никогда. Табу. Никогда нельзя менять флаг.
Набросав первый словесный эскиз партии я ещё раз попросил Дугина, чтобы он помог мне. Он, расхаживая по комнате, поведал мне, что со времени своего ухода из "Памяти" поклялся не участвовать в политических организациях. Но он, разумеется, поможет мне с воспитанием людей, только не хочет занимать никакой должности в партии.
Я уехал в Тверь и проиграл выборы. Затем через Москву срочно улетел в Париж, где Наташа запила и её избили и изнасиловали. Результатом этого быстрого отъезда было определённое охлаждение ко мне моей тверской команды. Они обиделись. Во всяком случае, так сообщил мне позднее Тарас. Я исправил ошибку - съездил в Тверь позднее и пил с ребятами, сидел и вспоминал. Объяснил. Тема спешного отъезда из Твери всплывёт в феврале 1997 года, когда мы будем ссориться с Рабко в Екатеринбурге, подводя итоги. Отец основатель Рабко к тому времени фактически покинет партию.
Я улетел спасать Наташу 17 декабря 1993 года. Вблизи всё выглядело трагично, но менее страшно, чем в 1992, когда Наташу ударили шесть раз отвёрткой по лицу и сломали руку. В этот раз синяки почти сошли, а изнасилование не было видно. Звучит цинично, но фактически верно. Я запер её на ключ на несколько дней, и выходил. Вскоре из Москвы позвонил Александр Никишин, глава издательства "Конец Века" и предложил написать книгу о Жириновском. Никишина возмутило то, что Жириновский получил такое бешеное количество депутатских мест в Государственной Думе, он желал остановить Жириновского. Я сказал ему, что Жириновский получил свои места по праву сильного, и это нормально. Я хотел бы тоже остановить Жириновского, но по причинам, противоположным тем, по которым его желал остановить либерал Никишин. Я ведь работал с Жириновским и знал закулисную сторону ЛДПР. Бескрайний цинизм и полное безразличие Владимира Вольфовича к судьбе России и русских, его умелое приспособленчество, мимикрия националиста, всё это делало его тогда опасным человеком. Мы договорились, что я срочно мобилизуюсь и напишу книгу. Тираж предполагался 200 тысяч экземпляров. Никишин набрал денег на издание отовсюду. Помню, что вошёл тогда в долю даже главный редактор "Аргументов и фактов", Старков. Книгу я создал довольно быстро. И потому что хорошо знал материал, и потому что хорошо думал над феноменом Жириновского. Деньги же от книги я намеревался истратить на издание газеты. Я отлично назвал своё произведение "Лимонов против Жириновского". Издательство "Конец Века" помещалось в здании "Независимой газеты" на 1-ом этаже, в одной комнате.
Издатель обыкновенно существо одновременно тщеславное, прижимистое, капризное, истеричное. Саша Никишин не оказался исключением. Высокий, худой блондин из технарей, он обязан мне тем, что ещё в нашу первую встречу я навёл его на автора Суворова (Резуна). Я посоветовал ему издать "Аквариум". Он последовал совету и наварил на Суворове немало денег, потому что благодаря моей наводке, стал первым издателем Суворова. 26 марта 1994 года он привёз меня из аэропорта в свою квартиру недалеко от Останкино, в сверхмногоэтажке на противоположной стороне от Останкинской башни. Никишин набрал номер Резуна в Лондоне и дал мне трубку. Суворов-Резун наградил меня многочисленными комплиментами, я его тоже - мой комплимент был такой: "Я дал бы Вам Нобелевскую премию по литература и расстрелял бы как предателя Родины". Компания вокруг никишинского стола (пришёл Шаталов, по-моему была ещё Шохина из "Независимой газеты", до этого она работала в "Знамени", когда "Знамя" опубликовало мою книгу "У нас была великая эпоха") слышала разговор с Резуном и предложила чтобы я и Суворов сделали совместную книгу "Переписка из двух углов". Из этой полупьяной затеи (Резун у себя в Лондоне хлестал джин) ничего не вышло, я этого не захотел. Никишин продержал меня у себя только одну ночь. Квартира у него была обширная, четыре комнаты, но я думаю, он побоялся оставлять меня под одной крышей со своей молодой женой. Потому на следующее утро он отвёз меня в разрушеный дом на Каланчёвке. Жителей дома эвакуировали несколько лет тому назад и потому дом был разграблен и оголён до самых балок. В подъезде, где обитала подруга Никишина, Лена Пестрякова, была обитаема только ещё одна квартира. Света в подъезде не было, а правая часть лестничной площадки была лишена дверей. И полов. Ступив в темноте вправо, можно было пролететь с третьего этажа до подвала. Там я поселился благодаря моему щедрому издателю-либералу. Впрочем, вскоре я привык к жизни в этом разграбленном доме и полюбил приглашать туда иностранных корреспондентов. Как правило они много фотографировали и спешили убраться до темноты.
Мы заранее договорились с Никишиным о порядке оплаты. Однако всякий раз повторялась одна и та же сцена: декларация Никишина о том что "книга идёт медленно", или "книга не продаётся", попытка уговорить меня переделать условия договора, заявление о том, что денег у него вообще нет, одни долги и только после этого со вздохом откуда-то приносились деньги, и отсчитывались. Он был одним из самых трудных моих издателей.
Помимо издателя - жмота и истерика у меня обнаружилась ещё одна проблема. Два моих партнёра Дугин и Рабко оказались друг другу противопоказаны. Один: высокомерный с манией величия поддерживаемой женой и "учениками", эрудит и поэт (он поэтизировал последовательно фашизм, православие, староверие, математику Ляпунова), тогда ему было 32 года. Второй - мальчик-мажор из провинции сын well to do родителей из провинциальной номенклатуры, холерик, работоспособный и ленивый, быстро схватывающий, студент, поверхностный и жизненно ловкий пацан 19 лет. Они стали враждовать. Как-то в гостях у художника Виграновского, у того был отличный портрет барона Унгерна, пьяный Дугин разбил тарелку на голове у Тараса Рабко. Тарас разумно вытерпел обиду. Он был из города Кимры, вообще-то ему обид выносить не полагалось по кодексу кимрян, кимричан. Все они, кого я знал, - были драчливые и криминальные ребята. Впрочем, Дугин в подпитии тоже был не подарок, однажды он вызвал (во время первой неудачной поездки в Смоленск) в таком состоянии на кулачный бой Кирилла Охапкина и изрядно намял ему бока. Дугин и Робко терпели друг друга ради меня. И ради общего дела. Однако вражда между ними развивалась всё равно. Просто есть противоположные люди.
Летом 1994 года мы твёрдо решили издавать "Лимонку". В начале июня пришёл в квартиру на Каланчёвку Дима Кедрин с женой дизайнером Катей Леонович. Дима развернул принесённый рулон, и извлёк оттуда макет "Лимонки" и мы разложили его на полу. И наклонились над ним. Наташа, уже приехавшая из Парижа на ПМЖ со мной, дабы прожить финальное менее года вместе, Тарас. Логотип Лимонки был написан прописью, граната рядом с логотипом уже существовала, но показалась мне слишком мелкой, и я попросил увеличить гранату. Уже существовали придуманные мною рубрики, в частности "как надо понимать". Текст "зеркала" газеты был вклеен почему-то французский. Правда впоследствии, когда было решено, что макетом и её вёрсткой будет заниматься Костя Чувашев, он поставил условием, что сделает новый логотип. Потому от макета Кедрина осталась только общая концепция.
Чувашева нашёл Дугин. Чувашев был учеником Александра Гельевича, он однажды явился к нему сам. Представился, как студент полиграфического института и макетист. Отец Кости был преподавателем полиграфического института, одна рука у отца была искусственная, в чёрной перчатке. Сам Костя, носатый, маленький, странноватый блондин, талантливый малый, сделал нам первые 33 номера газеты, т.е. делал её почти полтора года, до первой размолвки Дугина со мной, происшедшей в феврале 1996 года. Впрочем, все эти события произойдут ещё не скоро.
В настоящем, то есть летом 1994 года, мы сбились в одну команду. Собирались мы или у Дугина, а потом всё чаще в его комнате в помещении редакции "Советская Россия". Комнату выделил Дугину мой бывший босс редактор Валентин Чикин. Я работал для "Савраски" куда больше Дугина, в 1992 году в мой первый визит в "савраску" Чикин предлагал мне любой кабинет на выбор, но я почему-то не воспользовался предложением. Теперь и "Советская Россия" полностью ушла под Зюганова. А так как Зюганов кинул меня, то я с Зюгановым стал врагом. Такова была моя раскладка ситуации, по моим понятиям того времени. "Савраска" располагалась на улице Правды, близко к Савёловскому вокзалу. Почти вся советская пресса была расположена там в однообразном, колбасой идущем здании с подъездами и вывесками газет. Я проходил в савраску по удостоверению "Советской России", оно было написано до 31 декабря 1994 года.
ГЛАВА V. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ОБСТАНОВКА РФ К ЛЕТУ 1994 ГОДА.
Государственный кризис 1993 года выиграли для Ельцина всего лишь 80 бойцов из отряда "Витязь". Ельцин мог после этого делать со страной всё что пожелает. Его относительной незлобливостью или же тем, что он под давлением американцев захотел соблюсти парламентские церемонии объясняется тот факт, что он разрешил выборы декабря 1993 года? Это мы не знаем сегодня. Ельцин даже позволил в конце-концов участвовать в выборах Компартии РФ. Позиция Жириновского (невмешательства в кризис) заранее обеспечила ему и его ЛДПР участие в выборах. Была временно запрещена деятельность тех партий, что активно участвовали в событиях (впрочем, Зюганов лично активно подстрекал народные массы с балкона Белого Дома, а вот его партию к выборам допустили, возможно по совету американцев): "Союза офицеров", "Фронта Национального Спасения", "Трудовой России", "Русского Национального Единства" и некоторые другие организации помельче. Приязнь и сочувствие населения досталось на выборах КПРФ, ЛДПР и Аграриям-то есть тем, кто заместил отлучённых от урн бунтовщиков. Именно этим и объясняется баснословное количество депутатов ЛДПР появившихся в Государственной Думе 1-го созыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35