" На нас даже союзники поначалу смотрели неодобрительно, чего кричите! Но скоро поняли преимущество возмутительно шумной колонны перед смурной и сонной, покорно плывущей под хрипящие остатки советской музыки на истерзанной кассете. И робко стали кричать свои "кричалки".
3 октября я не остался в окрестностях Белого Дома на ночь. Ребята остались дежурить. Ночью к их костру много раз подходил Анпилов, садился, долго разговаривал. Полагаю, они его покорили. У многих языки были подвешены очень неплохо. У Цветкова, у Макса Суркова. Дугин был в тот вечер с нами. Все было "отлично, отлично",-последнее "отлично"-из дугиновского жаргона, его любимое.
De facto, наше сотрудничество с Анпиловым таким образом началось на год раньше официального подписания соглашения между нами осенью 1997 года. Сотрудничество это, в основном совместные публичные мероприятия-многому научило Национал-Большевиков. До нашего романа с "Трудовой Россией" мы не знали толком, как правильно оформить уведомление о проведении митинга, куда его отнести, когда. Мы понятия не имели о маршрутах, о совещаниях с властями и ментами в мэрии перед мероприятиями,-обо всей канительной бюрократии уличной политической жизни. Мы учились у анпиловцев, а они учились у нас (правда, наш пример не во всем годился им, встречался всегда в штыки, и если адаптировались наши методы, то поздно).
В деле проведения шествий и митингов или пикетов есть множество каверзных мелочей. Их нужно знать. Вплоть до такой чепухи, что в уведомление следует внести марку и номер автомобиля на котором будут ехать ваши динамики. Если вовремя не проверить матюгальники и не заменить батарейки, то Ваша акция никем не будет услышана и так далее. Всему этому, также как и спорам с московскими управами, ментами, префектами о маршрутах мы научились у "Трудовой России". Там было немало отличных людей среди них. Неказистых с виду, пожилых, но добрых душой, яростных, отзывчивых. Одна "баба Оля" чего стоит! Когда летом 1998 на Горбатом мосту сидели шахтёры, баба Оля кормила их-носила им в ведре гречневую кашу. Газеты, не утруждая себя доказательствами называли анпиловцев "люмпенами", но на самом деле это были москвичи и даже не совсем уж такие простые и рабочие, как хотелось бы Виктору Ивановичу. Это были москвичи ошалевшие от внезапного наступления нового мира, зловещего и преступного. Взамен того мира, в котором они прожили большую часть своей жизни. Ошаление. Такой у них часто и был вид. Одетые в простую, неказистую одежду, с корявыми, помятыми жизнью лицами. Лосьонов по бедности они не употребляли, многим жизнь наделала рваных морщин и поубавила волос. К тому же идти на целый день на улицу (а многие приезжали из Подмосковья)-нужна сумка, одеться нужно в разношёрстные ботинки или кеды, одежду выбираешь поудобнее, да ту которую не жалко, вдруг потасовка или упадёшь. Анпиловцы всегда выглядели как бедные провинциалы, это не парад из тысяч Немцовых и хакамад, это-народные массы. Остались самые смелые или самые отчаявшиеся. После октября 1993 года народ напугали так, что "массовые выступления трудящихся" (как это называли в советское время)-прекратились. Собрать от двух до пяти тысяч человек было большой удачей. Анпилов втайне мечтал о 20 тысячах, с которыми он мог прорваться в Кремль. Я уже вспоминал мою с ним беседу в автомобиле (он был за рулём), когда я спроил его: не кажется ли ему, что мы могли взятьвласть 23 февраля 92 года и 17 марта 92 года, а также 9 мая 93 года, в те дни под знамёна оппозиции собралось до 500 тысяч человек. Он сказал что да, его мучают воспоминания об этом могуществе. Мы согласились с тем, что не имели нужного опыта и, потому только он не призвал массы на штурм Кремля. Спустя четыре года Анпилов мечтал о двадцати тысячах. Сейчас я полагаю он мечтает о пяти.
С 1995 года, когда закончился очередной виток дружбы Виктора Ивановича с Геннадием Андреевичем в большие праздники оппозиционных митингов в Москве бывало три или четыре. КПРФ и присоединившиеся к ним профсоюзы собирались вместе и шли по своему маршруту и обычно проводили свой митинг на Лубянке или на Театральной площади. Анпилов, Терехов и мы-Национал-Большевики собирались на Октябрьской, шли по Дмитровке, на Болотную площадь, оттуда через мост входили к Кремлю со стороны Васильевского спуска и там проводили митинг. Был ещё один маршрут: шли от Пушкинской вниз по Тверской, а проводили митинг у памятника Жукову, рядом с Кремлём. Совсем уж малочисленные группы коммунистов, партии-секты под руководством Пригарина и Крючкова держались особняком и от нас и от Зюганова. Они часто шли по следам или зюгановцев или нашего шествия. Но с временным прмежутком, всякий раз уговаривая власть сократить этот промежуток, в надежде застать на месте наших и отколоть от нас людей.
Между тем обстановку в стране можно было охарактеризовать как застойно-реакционную. Причём КПРФ отказавшись от смелой борьбы с режимом, адаптировав тактикуподставления бумажных протестов в колёса власти, объективно эту власть поощряла. Вялая хмурая реакция надела пока ещё не тесный намордник на страну, но уже намордник, а КПРФ больше боролась с нами-радикалами и "провокаторами"-чем с ленивым удавом власти, каждый сезон заглатывающим ещё несколько кусков нашей свободы. Своим бездействием самая крупная оппозиционная партия в стране создала благоприятный климат для консолидации позиций власти. КПРФ не нападала, ещё и вопела если кто-то другой пытался кусать власть. КПРФ помогла чиновникам победить демократов, вытеснить демократов из всех ключевых позиций. Ельцин высосал демократию как большую жирную муху. Господин Гусинский и г-н Малашенко и господа из либеральных СМИ помогли г-ну Ельцину быть выбранным в 1996 году, несмотря на то что Ельцин физически не способен был руководить государством. Вот какой был расклад.
И всё-таки людей ещё выходило на улицы много. Больше всех могли вывести профсоюзы. Однажды они собрали на Васильевском спуске до 70 тысяч человек. И не знали что с ними делать. Вечером несколько сотен "национал-большевиков", как сообщил журналист Лобков "камнями и бутылками атаковали милицию".
Летом 1996го, (если не летом, то весной-точно), я уговорил Д.Жвания взять на себя тяжкий труд руководства Национал-Большевистской организацией в Питере. Случилось это после получения мной нескольких тревожных сигналов от Национал-Большевиков Петербурга, своего рода SOS, пущенных ими ко мне. У них не было руководителя и здоровые силы партии просто вымирали, а больные разлагались. Я вызвал Жвания в Москву, он приехал в кожаной куртке, длинноволосый, волосы длинные и прямые,-похожий на перца и на образ латиноамериканского революционера каких показывают в добротных фильмах. Ему было 27 лет и он отлично разбирался в теоретических и практических вопросах революции. Он работал с нами давно, но в партию вступать долго медлил, предпочитая сохранять свою "Рабочую борьбу" и даже выпускать листок. Я сказал ему: "Дима, у меня мало людей с Вашим опытом и Вашим уровнем революционного развития. Вы знаете что перспективы Вашей "Рабочей борьбы" равны нулю, потому фактическпи Вы член партии и работаете на нас. Вы знаете обстановку в Питерской организации. Она нездоровая." Ветераны партии рассказывают малолеткам об избирательной компании Дугина и умершей легенде Курёхина, и пьют водку, приходят новые люди, смотрят на это безобразие и долго не задерживются. У меня кроме(?) никого нет. Вы должны поднять организацию. Возьми её хотя бы ненадолго, покаа отыщется лидер.
Он позволил себя уговорить. Ему хотелось поработать в большой организации. К нам в Питере шли сотни людей к сожалению мы не смогли их всех должным образом принять, обеспечить партийной работой, выслушать, понять, такого тонкого механизма в партии не было предусмотрено... ловили и останавливали часть людей, остальные уходили. Ячейки нашей сети были слишком широкие. Я бескрайне жалею о тех многих тысячах молодых людей прошедших через партию по всей России. И не затормозившихся у нас. Меня просто гложет обида и раскаянье. Столько отлдичных ьребят и девушек не поняли нас и мы их не поняли...
Жвания уехал в Питер и оттуда стали приходить энергичные новости. Первое, что он сделал-выгнал из партии весь гнилой элемент. Я не говорил ему, чтобы он выгонял из партии, сам я всегда сгребал людей и слеплял вместе в этом была моя задача,-сгребать людей. Но гангренозных конечно нужно было отрезать. Были недовольные и даже "ветеран" Маша Забродина пожаловалась мне картаво по телефону " У нас тут Жванмия чистку устроил. Старых партийцев вышибает." Однако пошли впоследствии и хорошие новости: Упав, численность увеличилась, огтлично провели митинги. К декабрю в Питере случился кризис. Я поехал разбираться. Оказалось на лидерсто претендует молодой рабочий парень Андрей Гребнев. И его поддерживает часть организации. Что дело далеко зашло, что...
Я преихал и созвал общее собрание. На собрании я говорил три часа. Среди прочего я сообщил, что не имею личных предпочтений в данном случае. Что мне важнее здоровье питерской региональной организации, её процветание, её успех, её рост. А кто сделает организацию успешной: Жвания или Гребневв-сути дела не меняет. Ясно, что у Дмитрия Жвании есть опыт, а Гребнев имеет поддерку и части организации НБП и пользуется поддержкой молодёжи в том районе Питера где проживает, и эта значительная поддержка может быть полезна партии.Каждые 15 минут они пытались сцепиться в словесной потасовке,но слава Богу я пользовался у обоих достаточным авторитетом, чтобы останавливать их каждый раз. Я предложил
им в конце-концов прекратить выхвалять свои достоинства и обратиться к делук. Конкретно провести большую акцию, рнешительную и оригинальную в которой могут отличитьсяя и люди Гребнева и люди Жвании. В ходе собрания было выдвинуто предложение мирной акции на крейсере "Аврора". Предложение настолько захватило всех, что мы тотчас отправились на разведку на крейсер. Хотя был выходной день, помню что спекулируя моим именей ребята добились того, что
к нам вышел контр-адмирал и сам, бросив какое-то совещание в своё м кубрике, провёл экскурсию национал-большевиков по крейсеру. Когда в мае 97 года питерские национал-большевики захватили крейсер, тогда контр-адмирал недобрыми словами поминал моё имя зжурналистам. Кое-как примирив их, я уехал в Москву. На самом деле лучшим выходом было бы назвать руководителемпитеерской регионалки третье лицо, но такового не существовало. Я даже несколько дней носился с идеей сделать лидером нацбололв Машу Забродину, но мне сообщили что она неравнодушна к наркотикам.
Уже в середине 1997 года восторжествовал Гребнев. Он и стал лидером организации НБП в Санкт-Петербурге и около двух лет был нашим лучшим региональным лидером. Тыквоголовый, энергичный уличный пацан, сын татарской учительницы и вполне респектабельного папы (отец жил олтдельно от семьи, брат Серёги,-или "Сида" младшего брата также нацбола) . Гребнев придал организации стиль бюури или натиска. Для начала пацаны разделали весь город, разрисовали его политическими лозунгами. Своим питерским штурмовикам Гребнев приобрёл где-то серые френчи с карманами, получилось нечто вроде формы. Каждое шествие тщательно прорабатывалось и потому выглядело ярким. Не жалели материи на флаги, шли под барабанный бой, топали тяжёлыми ботинками. И вызывало в тихом
Питере ажиотаж. Их даже исполдьзовали в рекламном щите для рекламы солнцезащитных очков. Огроминый щит висел на Невском проспекте, он представлял собой отличный фотоснимок национал-большевистской партии с флагами и лозунгами марширующей по улице, а чуть впереди идёт модный молодой человек, надевает на нос очки и фраза: мол когда выы идёте по Нвскому проспекту в колонне друзей чёрные очки предох-раняют Ваши глаза. За точность воспроизведения мною текста поручиться не могу,что-то вроде этого. Рекламный щит этот вызвал скандал, говорят вмешался даже губернатор Яковлев. В конце-концов щит сожгли. Кто? Бог весть. Нацболам Питера этот многометровый щит нравился.
Согласно отданному мною приказу регионалки НБП стали союзничать с "Трудовой Россией". В Питере анпиловцев представлял депутат Законодательного Собрания Леонов. Гребнев стал работать с ним. У депутата были депутатские возможности и даже номер в гостинице "Октябрьская", но уу депутата не было людей-личного состава. У НБП был личный состав, но не было никаих возможностей, потому Гребнев и Леонов сработались.
В конце февраля в компании Траса Рабко я совершил поездку в Нижегородскую область и город Екатеринбург. С единственной целью проинспектировать местные партийные организации. Владислав Аксёнов, большой мужик по профессии филолог-тогдашний руководитель организации в Нижнем мне понравился. Честный провинциальный интеллигент, с психологией старого русского он однако и с первого и со второго и с третьего взглядов был совершенно неппригоден для работы руководителем национал-большевистской партии в регионе. Он разрывался между двух семей: старой(взрослая дочь) и новой (Крупная женщина Мария жила в деревянном доме в забытой Богом деревеньке, где я переночевал по воле Аксёнова одну(?) всего в несколько часов ночь,-и ушёл вместе с ним рано, в день своего рождения 22 февраля 1997 года по синему снегу на электричку, чтобы уехать в Нижний, а там пересадившись в "Волгу", мчаться тотчас в Арзамас.) Рассеяный, растрёпанный, лирически настроеный филолог Владислав Борисович Аксёнов был милейшим человеком, но организации мы так и не увидели. Увидели горстку людей вокруг Аксёнова. Потому когда позднее, молодёжь нижегородского отделения подняла про него бунт, мне пришлось, наступя себе на сердце этот бунт поддержать. Ребята убрали Аксёнова и сейчас нижегородская организация-одна из самых яростных. Илья Шамазов получил условный приговор в Нижнем за нападение на штаб СПС - сломал, прыгая из поезда, бедро, был арестован латвийской полицией и отсидел в тюрьме города Даугавпилса семь месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35