Он настаивал на том, чтобы в идеологии Национал-Большевизма было "побольше красного и русского, но поменьше национализма". Такую позицию не назовёшь рафинированной, но в ней есть определённость. С Баркашовым они не стали так уж далеки (я, к примеру, оказался противоположен Баркашову), но приязни между ними не возникло. Вообще сближение с Баркашовым возникло по вине моего несносного любопытства к людям и и желания создать помимо Национал-Большевистской Партии ещё и союз левых и правых радикалов, Анпилова и Баркашова. На уровне человеческом с Баркашовым делать было нечего. Тонкими замечаниями он не поражал, никаких сенсационных идей не выдвигал, не мог быть увлекательным как Дугин. Он, кстати, разговаривал двусмысленно, с подтекстом, как криминал.
Осенью Егор опять появился в Москве. Пришёл в комнату в "Советской России" вместе с лидером группы "Родина" Манагером. На самом деле у него совсем простая русская фамилия, по моему Судаков, мне объясняли почему он назвался Манагером, но я забыл тотчас почему. Сибирский солист "Родины" был в тулупе. Худенький, бородатенький Егор называл меня "Лимоныч" и ласково похлопывал по плечу. К тому времени мы уже заключили договор с типографией "Тверской Печатный Двор" на публикацию нашей газеты и делали первый номер. В связи с этим усилился поток посетителей в комнату в "Советской России". И раздражение по этому поводу главного редактора Валентина Чикина. Нам передавали об этом сотрудники газеты. И даже первый помощник Чикина, через которого Чикин общался с нами настучал нам.
Я, в свою очередь, вознегодовал. Я перешёл в "Советскую Россию" в в январе 1991 года, когда такой мой поступок назвала 2самоубийственным" вся интеллигенция. Я печатал в "Савраске", как её называли злопыхатели, по паре статей в месяц до самого октября 1993 года. Я своим именем поднял тираж этой газеты. Когда я впервые приехал к ним в феврале 1992 года, Чикин предложил мне любой кабинет на выбор. Я был их лучшим журналистом. На выборах в ГосДуму, КПРФ, членом которой состоял Чикин предала меня в лице самого Зюганова (подробности есть в "Анатомии Героя"), и вот теперь Чикин ещё выражает недовольство, как домовладелец, недовольный что к жильцам ходят гости! Можно было незаметить, что ходят, и не так много ходят, и ходят по делу. Я написал Чикину письмо, но не передал. Раздумывал.
Коллектив хотел чтоб мы выпустили "0" номер, и потом ставили номера в скобках, обозначая количество номеров за год и нумерезацию всех номеров. Я решил что подобное рабское следование нелучшим газетным стандартам нам ни к чему и мы приняли сквозную нумерацию. Рабко нашёл в здании "Литературной газеты", в том самом кабинете где когда-то помещалась газета "День" распространительскую фирму "Логос-М" и мы отправились туда однажды. Диспетчером и секретаршей Андрея Панова, - главы фирмы, - работала Светлана Евгеньевна, - бывший распространитель газеты "День", и сам Панов, оказалось, был молодой человек начинавший свою деятельность бизнесмена в газете "День", в качестве распространителя. В походе в "Логос-М" мы с Рабко преуспели больше чем расчитывали. Мы расчитывали лишь показать копию макета Светлане Евгеньевне и получить от неё телефоны распространителей. Однако, когда я сидел в секретарской комнате беседуя со Светланой Евгеньевной, меня узнал партнёр Андрея Панова, и потащил меня в кабинет к Панову. Дело кончилось тем, что "Логос" захотел взять у нас весь тираж, все пять тысяч экземпляров на распространение, это была победа.
В такой, более или менее удачливой атмосфере появился на свет первый номер газеты "Лимонка". Со всеми затяжками и отлогательствами всё же 28 ноября 1994 года номер был вывезен мною и Шлыковым из Твери и ночью сдан в один из дворов на Площади Восстания, там где поворот к метро "Баррикадная" там тогда помещался склад фирмы "Логос-М". К утру я привёз пачку газеты в наш штаб в "Советской России". Мы там сидели, радовались, ухмылялись. В том номере была статья Дугина "Старые и Новые", моя "Лимонка в Проханова", интервью с Егором Летовым. Учредителем газеты был обозначен Рабко, главным Редактором - я, макетистом - Костя Чувашев.
Нас пришли поздравить Анпилов, фотокор "Правды" Майя Скупихина, по-моему кто-то из газеты "Аль - Кодс" (они снимали помещение у Чикина). В связи с этим, весьма скромным юбилейным шумом нам тот час передали, что Чикин вне себя от ярости. Казалось бы: Вы оппозиция и мы оппозиция, мы радикалы. Появилась газета, - союзник в борьбе с Системой. Целые анфилады комнат находились во владении Главного Редактора "Советской России". Рядом с лифтами был огромный холл в котором в одном, разгородив его, можно было разместить целую редакцию газеты, ей Богу! В помещении такого размера помещалась газета "Новое Русское Слово" в Нью-Йорке, где я работал в 1975 году. У самого Чикина был кабинет в котором можно было расположить всю редакцию. А он злопыхал что в одной из 20 или 30 комнат у него сидят радикалы и делают свою газету. По меньшей мере он был неблагодарен! Посовещавшись, мы решили стать невидимыми - мы стали ходить через помещения полиграфкомбината - не через ментов сидевших у главного входа, но с боку: там сидели строгие старикашки-вахтёры. Дело впрочем было не в ментах или старикашках-вахтёрах. Заходя со стороны полиграфкомбината мы не могли встретить в одном лифте или на лестнице самого Чикина, да и большинство сотрудников "Советской России" ходили через главный вход. Помню унизительное чувство, с каким я пробирался в некогда "свою" газету. И довольно горькое чувство обиды лично на Валентина Чикина "старого патриция" как я его называл в лучшие времена. Партийная дисциплина или лично нехороший характер толкали его на поведения хозяина комуналки. На лестницу (это был мощный полиграфический комбинат, администрация не приминула отторгнуть его от газет, тогда ведь была эра приватизаций) выходили покурить и сотрудники полиграфкомбинат и сотрудники "Совраски", помню что пытался проскочить побыстрее мимо. На самом деле это им следовало проскакивать и стесняться. Я остался на прежних политических позициях, никого не сдал, ничем не поступился. КПРФ же, чьим органом стала "Совраска" всё более скатывалось в соглашательство и в серый бесцельный парламентаризм. Если до выборов 1993 года "Соврвраска" была некоторое время органом всеё оппозиции, то после выборов она сознательно превратилась в орган КПРФ. Надо сказать, что некоторые мои статья "Совраска" не печатала уже в 1992 году, статью опускающубю. Руцкого, доказывающую, что он бесталанный дурень- офицер я послал Чикину летом 1993 года, мне тогда сообщили, что сейчас не время для появления такой статьи. После выборов на которых Зюганов откровенно без стеснения, лживо кинул меня лично не могло быть и речи о том чтобы печататься в "Советской России". Для этого не только нужно было мне обратиться к ним как ни в чём не бывало, первому, ено и изменить своё мировоззрение, сбросить накал страстей, отказаться от радикализма. Даже и при таких условиях я не был гарантирован, что меня возьмут. Уж не говворя о том, что и речи быть не могло чтобы Чикин обяснился: позвонил мне и сказал бы что-то вроде: "Эдуард, мы три года Вас печатали, сейчас политическая ситуация изменилась, газета ушла под КПРФ, если хотите приносите статьи подходящие духу газеты, мы будем по-возможности Вас печатать". Ну уж нет, их благородным манерам не учили. Их учили хмурому хамскому молчанию. Он даже никогда не встретил нас сам - лицом к лицу, чтобы высказать свои претензии к нашему обилию гостей или что там ему не нравилось, Чикину. Он присылал помощника, который нашёптывал мне и Дугину, оглядываясь по сторонам. Постепенно Чикин почистил и свой личный состав. Изгнал Володина, Гарифуллину - разогнал всех звёзд "Совраски" 1991- 1993 годов.
Мне уже напоминали и вахтёры и менты, что срок годности моего удостоверения корреспондента "Совраски" кончается 31 декабря 1994 года. Назойливо так, что было ясно, что дни наши сочтены. 11 декабря началась война в Чечне, номер два "Лимонки" приветствовал войну. 14 декабря Чикин вызвал Дугина и сообщил, что бы мы выбирались. Формулировки и подробности есть в "Анатомии Героя". До самого января Дугин с учениками ходил ещё в свою комнату, - забирал вещи. Мне достался от туда стиплер, прослуживший мне до самой посадки.
Временв эти всё же вспоминаются с определённым удовольствием. Захламлённое пространство комнаты, во всю стену советское специальное редакционное немытое неудобное окно; испанские или итальянские праывые плакаты на стенах, книги изданные Дугиным в початых, надорванных пачках. То было начало движения, - его самая начальная пора. Отцы-основатели движения собрались волею судеб вместе и "замутили", как говорят на тюрьме, национал-большевистское движение. Каждый, не исключая и Тараса Рабко (который если и не принёс идеологический компонент, то внёс народную энергию в дело) принёс в дело свою долю, свою контрибуцию. Честь нам и слава за это.
ГЛАВА VII. СКАЗОЧНИК ДУГИН.
Дугин принёс правые импульсы, правые сказки, мифы и легенды. Правую энергию. Правый неотразимый романтизм, которому невозможно было противостоять. Он как бы расшифровывал и переводил тот яркий шок, который советский ребёнок испытывал при произношении какой-нибудь аббревиатуры "SS". Дугин говорил о доселе запрещённом, потому был невозможно романтичен. Не думаю, что у Дугина вообще была когда-либо какая-либо устойчивая идеология или будет. Он как хамелеон или кто там, спрут,-короче животное мимикрирующее под цвет среды в которой оказалось: жил тогда в фашистской среде и потому ходил в правых фашистских цветах. Он тогда изучал фашизм, пожирал все попадающиеся ему книги о фашизме, национал-социализме, вообще правых. И выдавал свои свежеприобретённые сведения русскому миру, в виде статей в журнале "Элементы", статей в газете "День". Он издавал в начале 90-х книги среди прочего мистика Майринка и позднее Эволу со своими предисловиями. Самой неумелой наивной продукцией Дугина является его ранний журнал "Гиперборея", но и в нём он умудрялся дать обществу духовную пищу - впервые переведён был лунатик Мигель Серрано, например.
Знания по фашизму добытые Дугиным были высоконаучного качества, поскольку он знал как минимум четыре оперативных языка европейской цивилизации и имел, таким образом, доступ к первоисточникам. У Дугина до сих пор была отличная цепкая память учёного, и поэтический темперамент, позволяющий ему не просто излагать, но вдохновенно излагать предмет. В данном случае правые идеи. Можно было бы с полным основанием назвать Дугина "Кириллом и Мефодием" фашизма - ибо он принёс с Запада новую для нашей земли Веру и знания о ней.
Можно было бы. Но тогда возможно называть его Кириллом и Мефодием новых левых, ведь он на ровне с правыми и новыми правыми (Ален де Бенуа серьёзно называл Дугина как своего дорогого друга и боялся его обидеть) пропагандировал новых левых, в частности Ги Дебора. Думаю, на самом деле Дугину по-детски нравилось всё яркое и крайнее. Диапазон его увлечений был необыкновенно широк. Я познакомился с ним в 1992-ом, сегодня на дворе 2001-ый, за это время он прошёл через фашизм, пересёк поспешно кусок левой земли, на несколько лет забрался в староверие. В 1998 заговорил вдруг одним языком с Джорджем Соросом и Селезнёвым, теперь дожил до воспевания Путинского режима Реставрации. Что он будет делать дальше? Ангелами и ангелологией и книжным сатанизмом он уже занимался в "Милом ангеле" и в постановке совместно с Курёхиным "Поп-механика 418"? Что он станет делать дальше? Нельзя пародировать себя, Дугин не может уже второй раз стать фашистом. Есть ещё возможность изучить ваххабизм, мусульманство и стать ваххабитом-старовером. Правда на том поле давно сидит его бывший учитель Гейдар Джемаль. Самым умным было бы стать Дугину чистейшим учёным. С учёного взятки гладки. Учёному не обязательно отвечать за свой базар. Он может жить не теряя и пуговицы от пальто. А вот революционеру, фашисту, невозможно прожить не теряя пуговицы от пальто.
В истории Партии Дугин сыграл важнейшую роль. Он принёс к нам знания, вдохновение, свою яркую манию величия. Определённое безразличие к разделению правые/левые. У меня это безразличие было ещё более ярко выражено. Хотя о правых идеях я знал гораздо меньше Дугина. Может быть потому, что я представляю красную половину Национал-Большевизма, а Дугин-чёрную. На самом деле я сам часто упрощал ответ на вопрос: "Дугин-правый? Вы-левый?" Я отвечал, что НБП-это красный национализм, а когда Дугин ушёл от нас в 1998 голу, я даже заявил, что вместе с ним ушёл от нас и правый аспект идеологии. Но я, признаюсь, говорил это неискренне, а в надежде изменить имидж партии, вызвать к нам симпатию Средств Массовой Информации. Симпатии тогда не возникло, поэтому беру свои слова обратно.
В Александре Дугине впоследствии открылось немало неприятных черт личности. Он оказался злопамятен, разрушителен, тотально ревнив, он время от времени обнаруживал для себя что такой-то и такой-то украл у него идею. Так было в случае проекта Евразийского Содружества выдвинутого Назарбаевым. Это я, я,-утверждал Дугин, хотя он всего лишь читал Трубецкого, Савицкого раньше других. На самом деле он внёс безусловно огромный вклад в популяризацию и евразийства и впоследствии геополитики в России. Но он безосновательно принимает себя за владельца этих идей. Также как он некоторое время претендовал на ownerschip национал-большевизмом. Идеи не принадлежали никому, Саша, а если вдруг некая идея начинает отождествляться с именем того или иного человека, то потому, что он сломал себе шею под знаменем этой идеи. У Вас никогда не наблюдалось желания или согласия сломать себе шею под знаменем национал-большевизма. Или под каким-либо другим знаменем. Потому удовольствуйтесь немалой честью быть одним из отцов основателей Национал-Большевистской Партии. Самой интересной политической партии России. И куда она ещё вырвется!
Мания величия Дугина усиленно раздувалась его женой Наташей и возможно семьёй (тут мои знания обрываются, я мало что знаю о родителях и родственниках А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35