А как тот в бург ушел, к Визимару
повадилась и рубилась с ним на мечах, пока в глазах не темнело. Визимар ей
дальним родичем приходится.
Добавила Арегунда, что кроме Визимара и Велемуда дружбы ни с кем не
водила - а Велемуд ее привечал больше ради своего брата. Арегунда же на
Велемуда часто умилялась, балаболкой его считая. И многие в селе таким его
считали. Но не то, как жил человек, важно, - то важно, как он умер.
Сказала так Арегунда и замолчала.
Тарасмунд все так же спокойно спросил ее, а к ней-то самой как в селе
вандальском относились? Арегунда покраснела и сказала дерзко, что
придурковатой ее считали, особенно же отец Велемуда - Вильзис. Вильзис
постоянно пенял Велемуду: мало того, что с готами связался (подожди, мол,
они еще портки последние с тебя снимут, такой уж они народ!), так еще и
придурковатую эту у себя привечает. При Арегунде пенял, не стесняясь, -
видимо, думал, раз придурковата, так и речи человеческой не разбирает. А
может, и не думал. Вильзис - прямой человек был, говорил, как рубил мечом:
размахнется да ударит, а после глядит - чего получилось.
Как умер Вильзис, Арегунда не знает, но думает, что геройски, ибо от
дома Вильзиса большой шум шел. И нескоро тот дом загорелся - один из
последних занялся.
После помолчала Арегунда и вот что сказала о Вильзисе, старике. Когда
Велемуду сон приснился и он в капище готское поехал за прорицанием и жену
свою готку с собой захватил, старик Вильзис так разъярился, что все то
время, пока Велемуда не было, по дворам ходил и рассказывал, как сына из
дома выгонит. Вот пусть только вернется - и сразу выгонит. Вместе с
женой-готкой и Стилихоном, отродьем готским.
Я на дядю Агигульфа поглядел и увидел, что эта вандалка Арегунда
нашему дяде Агигульфу очень не по душе пришлась. Я не понял, почему.
Слова же Вильзиса о готах (пусть даже он это о противном Стилихоне
говорил) слышать было обидно.
Вандалка же сама поняла, что лишнее сказала, и разговор на том
оборвала.

Наутро, как я на брод пришел, чтобы Гизульфа сменить, Гизульф мне
сказал, что ночью Ульф к нему приходил. Полночи с ним сидел, разговаривал.
Спрашивал, как дела шли. Что с Ахмой приключилось, как дед - много ли с
Арбром и Аларихом-курганным пьет. Про Аргаспа спрашивал. И вообще про всех
сельских - что да как. Сам же отмалчивался, когда Гизульф его спрашивать
пытался.
После же сказал - больше себе, чем Гизульфу, - что случись беда, не
оборонить это село. Три бабки с дрекольем это село шутя возьмут.
Гизульф обидчиво сказал, что в роще дозор Валамир держит - а до жатвы
и Агигульф там был. Но Ульф даже и говорить об этом не стал.

СМЕРТЬ ДЕДУШКИ РАГНАРИСА
После жатвы вандал Визимар в кузницу ушел. Мы рады, что у нас в селе
новый кузнец есть. Дядя Ульф говорит, что этот новый Визимар с нашим
прежним в умении не сравнится, но все равно он кузнец толковый. А чего не
знает - тому старая кузница научит.
Дядя Агигульф рад был, что Визимар ушел. Он обоих вандалов не
полюбил, но больше Визимара эту Арегунду невзлюбил дядя Агигульф.
Я думаю, дядя Агигульф боялся, что его на этой Арегунде-вандалке
жениться заставят.
Я слышал, как дядя Агигульф говорит Валамиру, что надоело ему дома, в
селе, что в дружину он хочет уйти, в бург. Там и жить.
Дядя Агигульф радовался, что он в бург с дедушкой едет. Нас с
Гизульфом опять к домашним делам приставили, а на броде том днем прежний
хродомеров раб сидел, а ночью Арегунда вызвалась сторожить. Ульф говорил,
что с нее больше толку, чем с иных парней. Сообразительная и быстрая. От
этих слов дядя Агигульф еще больше дулся.
Гизульф говорил (да я и сам видел), что как села Арегунда брод
сторожить, повадилсь туда то Аргасп, то Гизарна, то Валамир. Говорили, что
ради богатырской потехи туда ходили, потому что их всех Арегунда отделала
на славу. Только Аргаспа не отделала, но и тот ничем не похвалялся, кроме
синяка на ноге.
Дядя Ульф как вернулся, так снова с Аргаспом дружбу свел. Будто и не
расставались.
На третий день жатвы к дедушке Рагнарису вечером Хродомер пришел.
Объявил, что поясницу у него ломит. У Хродомера всегда к дождю поясницу
ломит, так он говорит. Дедушкины боги тоже так говорят.
Хродомер беспокоился, что дожди начнутся, и потому своих на поле
совсем загонял, чтобы до дождей успеть. Дедушка Рагнарис тоже беспокоиться
стал и наутро всех наших погонял, что твоих рабов. Дядя Агигульф ворчал,
что дедушка Рагнарис всю кровь из него, дяди Агигульфа, выпил и все
потому, видите ли, что у Хродомера поясницу ломит. А то, что у него
самого, дяди Агигульфа, спину ломит - до этого никому дела нет, а меньше
всего - отцу родному. Ведь воин он, воин, а тут все внаклонку да
внаклонку, эдак и быстроту движений потерять недолго.
В нашем селе урожай собрали на два дня быстрее, чем в другие годы.
Так отец мой говорил. А дождя хродомерова так и не было. Наоборот, еще
жарче и суше стало. Дедушка Рагнарис на это говорил, что мир к упадку
клонится и что прежде поясницу всегда к дождю ломило.
Ульф, как слепень, зудел, что дедушке с Хродомером в бург ехать надо.
Лучше обоим, конечно, но можно и одному кому-то. Дедушка говорил, что в
такое время селу без старейшин лучше не оставаться, так что кто-то один
должен ехать. И всяко выходило так, что ему, Рагнарису, к Теодобаду ехать.
Во-первых, сподвижник он был Алариха, отца Теодобадова, так что к нему,
Рагнарису, сыновнее почтение имеет. А во-вторых, Хродомер и своего-то
отстоять никогда не умел. Разве вразумить ему молокососа Теодобада?
Растеряется Хродомер, и пропало наше село.
И Хродомеру то же самое сказал дедушка, когда Хродомер к нам пришел.
И не стал, против обыкновения, спорить Хродомер. Молвил лишь, что и
вправду в селе от него, от Хродомера, больше толку. И прочь пошел, кряхтя,
сгорбясь и на палку опираясь. А дедушка Рагнарис долго ему вслед смотрел и
лицо у него было странное.
С дедушкой Ульф вызвался в бург ехать, но не дал дед ему договорить -
оборвал. Сказал, что дядя Агигульф с ним поедет. А отец наш, Тарасмунд, с
дедушкой согласился: мол, Ульф здесь нужнее. И не стал спорить Ульф - лишь
плечами пожал и о другом заговорил.
Наутро дедушка всех из дома выгнал и с богами долго разговаривал.
После вышел грозный, палкой грозил и говорил, что ужо он Теодобаду!..
Когда дедушка ушел, я к Ахме пошел. Обычно как дедушка с богами
говорит, он никого рядом с собой не терпит, но Ахму уже нельзя трогать
было, потому что он помирал. Обычно я старался к Ахме не ходить, потому
что смердел Ахма и толку от него уже не было. Да и раньше не было, а
сейчас и подавно. А жалеть я его не очень жалел. Дедушка говорил, что Ахма
и без того лишние пять зим прожил.
Я знал, что Ахма все слышал из того, что говорилось между дедушкой и
богами, потому что рядом лежал. Как дед за порог, так я на порог и к Ахме
подобрался. Совсем плох был Ахма. Уже и лицо у него изменилось, не
сегодня-завтра помрет.
В доме можжевельником курили и полынью, дверь почти все время
отваленная стояла. Это напоминало время князя Чумы.
Когда я к Ахме подошел, то мне показалось, что помер уже Ахма. Потом
поглядел и увидел, что дышит он. Нога у Ахмы распухла, как полено, и была
вся черная. Мать говорила, что нога у Ахмы уже умерла и что Ахма умирает
по кусочкам. Я не верил, что нога может умереть прежде Ахмы. Поглядел,
чтобы никто не видел, что я делаю, и ножиком в ногу Ахме потыкал. А Ахме
хоть бы что, даже не заметил.
Ахма сперва от раны мучился и стонал беспрестанно, после вдруг
успокоился. Он, наверное, тогда успокоился, когда нога умерла. А теперь
опять нет-нет взвоет. Корчится и за живот хватается. У Ахмы теперь живот
умирает.
Я спросил Ахму, не слышал ли он, как дед с богами разговаривает. Что,
мол, сказали боги-то? Но Ахма меня не слышал. Я решил не тратить времени и
ушел.
Ульф говорил матери, я слышал, что если бы ногу Ахме вовремя отсекли,
то мог бы выжить Ахма. Только зачем в селе дурачок, да еще одногогий, да
на одноглазой дурочке женатый?
А Фрумо уже на сносях. Но Агигульф-сосед ее дома держит. В селе
говорят, что после того, как они с Ахмой гостей выкликали, повредилась она
в уме окончательно.

Ни свет ни заря проснулся я от страшного шума и гама - дед в бург
собирался. Ильдихо он еще с вечера загонял, а с утра за прочих домочадцев
взялся. Вздумала было Ильдихо дерзить деду, видя, что тому некогда ее за
волосы оттаскать, но тут Ульф один только взгляд на нее бросил - и
окаменела дерзкая наложница, как будто язык проглотила. Боялась Ульфа так,
что кости у нее размягчались. А Ульф ни разу даже голоса на нее не поднял.
Дед походя Сванхильду за ухо дернул, раз под руку подвернулась. Все
беспокоился, все Тарасмунду поучения оставлял - как без него дела вести.
Говорил отцу нашему Тарасмунду, чтобы спуску никому не давал, за всеми
приглядывал. Главное - дядю Агигульфа с собой забирает, так что без страха
едет, что удальцы по глупости да из озорства дом спалят. С прочими же
Тарасмунд как-нибудь и сам справится.
Мальцы чтоб без дела не сидели (это он про нас с братом Гизульфом,
понятное дело, говорил). Чтобы к тому времени, как он, дед, вернется,
свинарник вычистили. И еще учил Тарасмунда, ежели завидит кого-нибудь в
селе без дела шляющимся, пусть найдет тому дело. В том и есть корень
благочиния. Тем предки сильны были. Научится Тарасмунд всем дела находить
- глядишь, старейшиной станет.
Ильдихо велел трав набрать (каких - сама знает) и Хродомеру отнести,
чтобы поясницу полечил. А то хродомеровы бабы не в пример нашим тупые, в
травах не понимают.
А мать наша Гизела (как обычно она поступает, когда дед расходится) в
хлев ушла. Сказала - козу доить. И Галесвинта с ней уходит помогать.
Вдвоем они эту козу порой до ночи доят, как всю в подойник не выкачали -
до сих пор не понимаю.
А Сванхильда к козе не ходит. И оттого ей от деда всякий раз
перепадает. Сванхильду любопытство губит. Лучше пусть уши распухнут, но
зато все услышит и увидит. Дедушке не нравится, что у Сванхильды взгляд
дерзкий.
Дедушка не раз говорил, что за такие взгляды в старину конями
разметывали. Но им с Хродомером все недосуг Сванхильду разметать. Да и
вообще измельчали люди.
Отец наш Тарасмунд не любит, когда дедушка такое о Сванхильде
говорит.
Мне кажется, дедушка нарочно так говорит, чтобы отца позлить.
Я думаю, что дедушка хочет в нас древнюю благочинную свирепость и
лютость воспитать, чтобы мы были как настоящие древние готы.
Дедушка Рагнарис и дядя Агигульф двумя конями поехали.
Дедушка с собой много вещей взял. Он взял свой рогатый шлем, свой меч
и щит, Арбром обгрызенный. Щит отдал дяде Агигульфу, чтобы тот нес. Дядя
Агигульф свой щит брать не хотел. Не любил со щитом ездить. Но Ульф
настоял, чтобы он взял щит. Дядя Агигульф злился, потому что ему пришлось
с двумя щитами ехать. А еще он злился, потому что Арегунда, эта вандалка,
вышла повожать и видела, как он с двумя щитами на коня взгромоздился. Дядя
Агигульф был как башня с двумя воротами.
Дедушка дядю Агигульфа заел с утра, все к его виду придирался.
Говорил, что дядя Агигульф своим видом его, дедушку Рагнариса, опозорить
хочет. И потом перед разными Гибамундами выхваляться и на гуслях с ними
тренькать.
А Ульф - в издевку, что ли? - еще и копье дяде Агигульфу подал. Велел
взять копье. Когда дядя Агигульф с коня к Ульфу наклонился, Ульф тихо
сказал ему (я слышал), чтобы заставил дедушку Рагнариса самому свой щит
взять. Чужаки как из-под земли выскакивают, негоже деду без щита
оставаться. Может не успеть.
Когда дедушка Рагнарис с дядей Агигульфом за ворота выехали, мы все
их провожать вышли. Ульф рядом с Арегундой стоял. И видно было, что он с
этой Арегундой ближе, чем со своими родичами, потому что оба они что-то
знали, что нам еще не было открыто.
Я в первый раз видел, как дед на коне ездит. Дед на коне замечательно
ловко сидел, как молодой. Даже лучше, чем дядя Агигульф.
Я пошел за ними, чтобы подольше посмотреть, как дедушка едет на коне.
Я подумал, что горжусь своим дедушкой.
Впереди дедушка ехал, а за ним дядя Агигульф с копьем и двумя щитами.
Они перешли брод. Я видел, как дядя Агигульф, когда к реке спускался,
копьем в кусты нацелил - видать, раба хродомерова заметил, там спящего, и
кольнул. Раб выскочил, встрепанный. Дядя Агигульф на него и не посмотрел.
Я удивился. В прежние времена, такую шутку отмочив, дядя Агигульф долго бы
еще раба мучил насмешками и хохотом, выть от злости бы его заставил себе
на потеху.
Потом они с дедушкой брод перешли, на противоположный берег поднялись
и за курганами скрылись.

К исходу второго дня мы с Гизульфом к броду пошли. Арегунда-вандалка
как раз туда пошла сторожить. Гизульфу все поговорить с ней не терпелось.
Хотел побольше о Велемуде узнать и о том, как умер Велемуд, пригвожденный
к дубу.
Я не хотел идти, потому что боялся эту Арегунду, но Гизульф меня с
собой потащил.
Как к броду подошли, Гизульф, вперед забежав, того ленивого раба
хродомерова в кустах нашел и пинками выгнал. Арегунда на то ничего не
сказала.
Сперва молча сидели. Долго сидели, все заговорить не решались. Солнце
уже низко над горизонтом стояло. Большое было и красное. Одна темная тучка
его пересекала, будто шрам.
Наконец Гизульф к вандалке со своими вопросами подступиться решил.
Рот уже раскрыл.
Тут Арегунда вскочила, за копье свое схватившись. Ибо из-за курганов
незнакомый всадник показался. Огромен был тот всадник, даже от брода было
видать. Остановился и назад смотреть стал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30