Дедушка ему рассказывать начал и увлекся. Всю историю народов
готского, гепидского и герульского рассказал, от выхода со Скандзы до
Аттилы-батюшки. Ибо после Аттилы-батюшки настал конец истории и началось
прозябание. Так дедушка Рагнарис говорит.
На самом деле дядя Агигульф про гепидов и без дедушки хорошо знал, а
про герулов ему и вовсе без надобности было; он время тянул - хотелось ему
непременно присутствовать, когда Гизарна с козлами в дорогу собираться
будет. Они с Валамиром заранее договорились, что не отбудут прежде
Гизарны.
Валамир в это время от двора Гизарны ни на шаг не отходил, следил.
Наш-то козел еще с утра доставлен был. Потом рабыня-замарашка от Валамира
прибежала, дяде Агигульфу на ухо зашептала. Доложила, что хродомеров козел
на подворье доставлен к Гизарне. На дядю Агигульфа эта замарашка умильно
смотрела; брат мой Гизульф на девку эту глядел свысока и оценивающе, но
она на него и не поглядела. Она на дядю Агигульфа таращилась. Дяде
Агигульфу же до замарашки дела не было; другие думы дядю Агигульфа
одолевали.
Чтобы не пропустить момент, когда Гизарна поедет в путь-дорогу, дядя
Агигульф с Валамиром всю ночь у Валамира караулили (тот близко к Гизарне
живет), глаз не смыкали - любопытно им было. Как светать начало, стал
Гизарна коня седлать и козлов выводить.
Мы с Гизульфом тоже не хотели прозевать, как Гизарна с козлами
поедет, поэтому с валамирова подворья глаз не спускали. Я заснул было, но
тут Гизульф меня разбудил: началось, мол!
Аргасп и Теодагаст, видать, ту же думку имели. Гизарна про то,
конечно, догадывался и хотел уехать скрытно, но не тут-то было. Выследили
Гизарну. Только со двора выехал, козлов на веревке ведет, как навстречу с
молодецким уханьем Аргасп с Теодагастом выскочили - подловили-таки
Гизарну!
С самого тинга Гизарна крепился, ходил чернее тучи, однако ж тут не
выдержал. За меч было взялся, но опамятовался: в капище едет, нельзя ему
ссоры затевать. Губу закусил. Тут за спинами Аргаспа с Теодагастом телега
заскрипела. В телегу дядя Агигульф запрягся и ржет вместо коня. Конь
Гизарны попятился. Гизарна на дядю Агигульфа глаза вылупил. Пока этим
занят был, не заметил, что со своего двора Валамир прокрадывался, жерди,
ремнями в козлы связанные, нес.
Нам с Гизульфом любопытно - что еще богатыри наши затеяли?
Дядя Агигульф Гизарне говорит: зачем, мол, тебе верхом ехать? Бери,
мол, телегу, запрягай козлов. Будешь, как Вотан, на козлах кататься. И к
козлам подскакивает, за рога их хватает. Спрашивает: который у тебя
Скрежещущий-Зубами, а какой - Скрипящий-Зубами?
Гизарне самому впору зубами скрежетать. Так и убил бы дядю Агигульфа,
но сдерживается. Нельзя ему убивать, в капище едет. Вот кабы из капища
ехал - тогда можно.
Гизарна спешился и, коня в поводу держа, к шутникам направился - к
Аргаспу с Теодагастом и дяде Агигульфу с телегой его. Желваки на лице так
и ходят. Пока кроткие речи сквозь зубы цедил, не заметил, как сзади к коню
Валамир подобрался. Конь вдруг заржал, вырываться стал. Гизарна обернулся
- новая напасть: Валамир под брюхо коню нырнуть норовит и в руках что-то
держит.
Гизарна все так же кротко спросил, что это сукин сын и внук сучий под
брюхом благородного животного делает? Не кобылицей ли себя возомнил? Так
его благородный конь не всякую кобылицу семенем своим почтить изволяет.
Посему пускай Валамир убирается и на своем подворье у петухов милости
просит, коли так уж приспичило ему.
Тут Валамир рожу дерзкую выпростал из-под брюха коня гизарнова и со
смирением притворным вопросил, отчего у благородного Слейпнира, коня
вотанова, всего четыре ноги, а не восемь, как поют про то в песнях? Негоже
Вотану на четвероногом коне разъезжать, коли положено на восьминогом. И
он, Валамир, смиреннейше хочет ошибку сию исправить и лишние ноги коню
спроворил, ночь не спал - трудился. Не откажи принять дар сей, великий
Вотан!
И жердины протянул с умильным видом.
Гизарна аж затрясся. Видно было, что с радостью бы жердинами этими
огрел. Но нельзя ему, чист должен быть, дабы перед Вотаном предстать. Ах,
кабы из капища возвращался!..
Аргасп, Теодагаст и дядя Агигульф ржали почище десятка восьминогих
Слейпниров, все село перебудили, собаки лаять начали.
Озверел тут Гизарна. В седло вскочил, коня развернул, Валамира пинком
отшвырнул и с места было взял. Да не тут-то было. Козлы в веревках
запутались и упали, поволочились было за конем, Гизарна коня насилу
остановил.
Козлы в пыли бились, орали, не распутаться им было. Богатыри тоже по
пыли катались - ржали. Аргасп так зашелся, что на плетень повалился и
завалил плетень. И на нас с Гизульфом упал - мы с братом моим за этим
плетнем прятались. Дядя Агигульф на телеге сидел и ногами по телеге
колотил от радости, а Валамир жердины к телеге пристраивал - запрягал.
А Гизарна сидел в седле, поводья бросил, голову понурил и плакал.
Конь его шел неспешным шагом, козлов по пыли приволакивал, вставать им не
давал.
Так проводили Гизарну.
Обычай таков: когда воин в капище с таким делом едет, как от нас
Гизарна ехал, положено его со смехом и шутками провожать. От этого и
Вотану радость, ибо Вотан (дедушка говорит) сам большой озорник. Потеха
это воинская, потому ее скрытно проводят, чтобы бабы не набежали и дела не
испортили.
Потому у нашего дяди Агигульфа с Гизарной вражды не будет.

Наш Бог Единый все же лучше Вотана. Без всяких козлов что хочешь тебе
сделает, только упросить его надо, подход иметь. Так Одвульф говорит. Он
поэтому и хочет быть святым.
Мы с братом договорились отцу нашему Тарасмунду не рассказывать, что
ходили с дядей Агигульфом провожать Гизарну в капище. Наш отец боится Бога
Единого. А мы с Гизульфом не боимся, мы будущие воины. Годья же говорит:
это у нас по молодости и по неразумию.

Дядя Агигульф с Валамиром на другой день отъехали. Долго наставляли
их. Рагнарис и Хродомер маялись - лучше бы им с гепидскими старейшинами
разговаривать, не сказали бы молодые сгоряча лишнего. Вечером того дня,
как Гизарна уехал, дедушка Рагнарис всех нас из дома прочь изгнал и с
дядей Агигульфом перед богами уединился. А что там происходило, то нам
неведомо. Дядя Агигульф сказал нам с Гизульфом только, что дедушка голову
мертвую спрашивал, не гепидская ли она.
Мы спрашивали, что же сказала голова ему и дедушке. Дядя Агигульф
нахмурился и молвил, что-де кричала голова: идет на село царь-лягушка. И
порты истлевшие на село идут, а кто в портах - неведомо. И много еще
напастей голова сулила, но Арбр чудесным образом с полки скувырнулся и
голову одолел, чтобы не болтала лишнего.
Гизульф этому не поверил, а я поверил и несколько ночей после того
ложился спать не на сеновале, а в дому, на лавке под отцов щит, что с
волшебным крестом, чтобы в случае беды оборонил.

Когда Агигульф-сосед уехал, вышло так, что Ахма-дурачок и кривая
Фрумо остались на хозяйстве. Фрумо оказалась Ахме ровней и была такой же
придурковатой, как и ее муж, только на свой, бабий, лад. Нам было
интересно, кто у нее родится, ибо Фрумо ходила уже с животом. Какого
такого невиданного богатыря заложил в этот одноглазый сосуд наш брат,
Ахма-дурачок? Правда, дядя Агигульф говорит, что неведомо, кто ее
обрюхатил. На тинге, где его, дядю Агигульфа, в подвиге этом обвиняли, так
и не дознались. Так что отцом ахминого ребенка и Вотан мог быть, Странник.
Мы с нетерпением ждали, когда Фрумо разрешится от бремени. И ждать
оставалось уже недолго.
Богарь Винитар, годья наш, говорит, что Вотан есть диавол, по весям
рыщущий.
А Фрумо на все вопросы только глупо улыбалась, гладила живот и в
рассказе о том, как ее обрюхатили, только до того доходила, что по нужде в
кусты пошла. А после хихикать принималась.
Наша мать Гизела и другие женщины то так, то эдак к ней подходили, но
только все без толку.
В тот же день, как Агигульф-сосед уехал, мы с Гизульфом, улучив
момент, к Ахме отправились - поглядеть, как он с хозяйством управляться
будет. Ахма у плетня стоял, в носу пальцем ковырял, гордый был. Объявил
нам, что он, Ахма, теперь тут полновластный хозяин. Тут и кривая Фрумо
появилась со своим животом. Взялась за живот обеими руками и заговорила с
Ахмой: дескать, богатырь мой курочки хочет, курочки.
Мы с Гизульфом сделали вид, будто уходим, а сами за кустом, что у
плетня рос, затаились.
Началась тут презнатная потеха. Ахма в курятник полез, выбрался в
пуху и давленых яйцах - неловко по курятнику шарил. Мы с Гизульфом от
смеха давимся: зачем в курятник лазить, если куры по двору ходят!
Тут и Фрумо, рассердясь, закричала Ахме: "Вот куры, вот куры! Курочки
хочу, курочки!" Стали они вдвоем за курицей бегать. Наконец Ахма на
пеструшку упал сверху камнем, будто снасильничать хотел, за крыло ее
схватил. Она давай другим крылом бить. Гизульф глядел, себя за руку грыз,
чтобы со смеху не завопить. Тут Ахма закричал Фрумо: "Жена, топор неси!"
Она знай себе кричит: "Курочки хочу, курочки хочу!" и по животу
руками водит.
Ахма с курицей в дом пошел топор искать. Курица бьется, вырывается, а
он будто не замечает. В доме походил, уронил что-то, после снова на
крыльцо вышел. Мы с Гизульфом по пыли катаемся, стонем, в слезах тонем от
хохота. В одной руке курица у Ахмы, в другой боевая секира
Агигульфа-соседа, тестя ахминого. Такой секирой лошадь пополам разрубить
можно. Ахма секиру за собой волочит.
Ахма курицу за ноги подхватил, как положено, и шмякнул ее головой на
плашку. Стал секиру заносить, а секира-то тяжеленная, Ахме одной рукой не
поднять. Агигульф-сосед и то с годами перестал ее с собой брать. Тут двух
рук и то мало может оказаться. Ахма и взял секиру двумя руками, а про
курицу позабыл. Та и вырвалась. Пока Ахма секиру заносил, чтобы курицу
обезглавить, она уже была такова. Ахма секиру опустил, она в плашку
глубоко ушла. Стал Ахма секиру вызволять, плашку вместе с секирой повалил
и сам упал. Фрумо кричать на него стала, богатырем попрекать. И все свое
кричит: "Курочки хочем, курочки хочем!" Ахма постоял столбом, а потом как
заревет в голос, давай сопли и слезы размазывать.
Тут с нашего двора донесся рев дедушки Рагнариса: "Где они,
бездельники? Где их носит?" Мы с братом Гизульфом сразу поняли, что это он
про нас. И убежали.
И вовремя убежали. Успели в хлев нырнуть прежде, чем дед показался.
Гизульф вилы схватил, а я просто наклонился, будто очищал что-то. Дед
проворчал что-то и удалился.
После снова рев его послышался. Он Ильдихо честил за что-то.
Как мы с дядей Агигульфом на ту рыбалку сходили, так дед все время не
в духе. Всем в доме достается, но Ильдихо - больше других.
К вечеру, когда солнце низко стояло, прибежал к нам вдруг Од-пастух.
Он стадо на Мунда-калеку оставил по дворам разводить; сам же спешил. Мы
Ода увидели и испугались. Будто галиурунны за ним гнались или впрямь
царь-лягушка на село войной пошел. Не то чужаки объявились. Иначе зачем
Оду-пастуху так спешить?
У дедушки Рагнариса на лице мрачное торжество появилось. Дескать,
говорил я вам! И говорить Оду велел, потому что мы все молчали, ждали,
пока дед распорядится.
А Од говорить не говорил, только в сторону подворья нашего соседа
Агигульфа показывал. Мы поняли - беда какая-то случилась. Мы с Гизульфом
сразу подумали про ту секиру, что Ахма из дома взял. Ахма хоть и дурачок,
а все же наш брат.
Мать наша Гизела дернулась было бежать туда, но Од-пастух на
Рагнариса глазищами своими дикими сверкнул. И головой мотнул. А дед понял
его. Велел женщинам дома оставаться. Сам за Одом пошел. И мы с Гизульфом
следом, только поодаль, чтобы деду на глаза не попадаться. Отца же нашего
Тарасмунда дома не было.
У агигульфова подворья уже люди толпились. С полсела, наверно, уже
стояло. Дедушка Рагнарис на них цыкнул, чтобы расступились, и на двор
пошел, а мы из-за плетня глядеть стали.
По всему двору в пыли лежали куры. Одни были мертвые, другие еще
бились. По белым перьям размазывалась кровь. Гуси у Агигульфа были, тех
тоже участь эта не минула. Пес дворовый на боку лежал, под брюхо кровь
натекла.
Ни Ахмы, ни Фрумо видно не было. Секира как была повалена, в плашке
застрявшая, так и лежала. Ее и не трогали.
Дедушка Рагнарис в дом вошел, велев остальным на двор не входить.
Сказал, что зло здесь было сотворено великое. Тут Гизульф дедушке на глаза
попался; дедушка приказал ему Тарасмунда найти.
Дедушка из дома вышел и сказал, что в доме все в порядке. Но ни Ахмы,
ни Фрумо и в доме нет. И назад через двор пошел.
Тут слева от дома лопухи зашевелились. Стон послышался, жалобный
такой. Дед повернулся в ту сторону и обмер. Из лопухов выполз
Ахма-дурачок. Потянул за собой след кровавый. В руках он меч держал.
Агигульф-сосед человек запасливый, из походов много оружия принес. Меч
этот памятный был, Агигульф-сосед еще в молодости его у одного могучего
воина взял и нам многократно показывал, мечом гордясь. Но с собой этот меч
не возил. Этот меч у него в доме висел. Ахма его и нашел.
Ахма был так густо кровью забрызган, что не сразу поняли мы, почему
он ползет. Ахма же полз по двору и, меча из рук не выпуская, кур и гусей
собирал.
Мы все стояли, оцепенев. Дед было к нему направился. Ахма на него
зарычал, привстал и мечом угрожающе тыкать стал. Остановился дед. Впервые
в жизни мы видели, как дедушка Рагнарис растерялся и не знает, что делать.
Тут, расталкивая всех, во двор Тарасмунд вошел. Дедушка обрадовался,
видать, что есть, на ком зло сорвать, и кричать на отца нашего начал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30