И я рад, что умираю, - слишком
тяжело мне в этом мире.
- Я передам ему все, если он останется жив, - со вздохом молвила
Сайсели.
- О, он будет, будет жить. Много страданий перенесли вы оба, но
теперь вам уже ничто не грозит, кроме, конечно, старости и смерти. Я вижу,
я знаю это.
Он опять смежил веки, и стоявшие вокруг подумали, что он испустил
дух, как вдруг глаза его открылись еще раз, и, с трудом произнося слова,
он добавил:
- Настоятель... будьте к нему милосердны... если сможете. Он человек
злой, жестокий, но я был его духовником и читал в его сердце. Шел он к
благой цели, хоть и дурным путем. Королева Екатерина была законной
супругой короля. Захват монастырей - бессовестный грабеж. К тому же по
рождению он не англичанин. У него другие взгляды; он служит папе, как,
впрочем, и я, но также Испании, которой я не слуга. Я помог вам, помогите
же и вы ему. Не судите, да не судимы будете. Обещайте! - Тут он слегка
приподнялся и настойчиво поглядел на Сайсели.
- Обещаю, - сказала она, и в ответ на ее слова Мартин улыбнулся.
Потом его лицо покрылось сероватой бледностью, глаза потухли, и через
мгновение Эмлин покрыла его голову куском полотна. Все было кончено.
Сайсели возвратилась к Кристоферу и увидела, что он сидит на кровати
и пьет из чашки бульон.
- О муж мой! - сказала она, заключая его в объятия. Затем она взяла
на руки сына и положила его отцу на грудь.
Прошло еще три дня. Кристофер и Сайсели прогуливались по саду Шефтон
Холла. Он уже почти совсем поправился, хотя был еще слаб; но единственной
болезнью его были горе и голод, а лучшее лекарство от них - радость и
изобилие. Спустился вечер; мягкие и ясные сумерки, незаметно переходящие в
ночь. Они сидели на скамье; он рассказывал ей о своих приключениях, и это
была волнующая повесть; потом Сайсели написала старому Джекобу Смиту (эти
листки, исписанные ее тонким своеобразным почерком, сохранились доныне; из
них стоило бы составить книгу, хотя сделано это, по-видимому, никогда не
было).
Он рассказывал ей о жестокой битве на корабле "Большой Ярмут", когда
на них напали два турецких судна, и о том, как храбро вел себя брат
Мартин. После того как их посадили гребцами на галеры, Мартину, Джефри и
ему посчастливилось очутиться на одной скамье. Потом Мартин схватил
какую-то южную лихорадку, но так как в то время они стояли в Тунисском
порту, где можно было достать фрукты, чтобы кормить больного, Кристофер и
Джефри выходили его. Через четыре месяца император Карл появился под
Тунисом, и, когда город пал, по милости божией они были освобождены вместе
с прочими рабами-христианами, после чего Мартин возвратился в Англию с
бумагами сэра Джона, которые намеревался вернуть его ближайшему
наследнику, так как все они считали Сайсели погибшей.
Кристоферу же и Джефри на родине нечего было делать, и они остались,
чтобы на стороне испанцев сражаться против турок, от которых так много
натерпелись. Когда эта война кончилась, они тоже отправились в Англию, -
больше им некуда было деваться, да и хотелось свести счеты с испанским
настоятелем Блосхолма. А остальное она сама знает.
Да, ответила Сайсели, она знает и никогда не забудет; но становится
холодно, и ему вредно сидеть тут на скамейке, надо уходить. В ответ
Кристофер только засмеялся:
- Голубка моя, если бы ты только видела галерную скамью, на которой я
сидел там, у берегов Туниса, я, едва оправившийся после раны, нанесенной
мне солдатами Мэлдона в Крануэл Тауэрсе, ты бы не стала сейчас
беспокоиться. В течение шести месяцев мы трое - я, Мартин и Джефри - были
скованы одной цепью, ибо эти черти-язычники почему-то держали нас вместе,
- может быть, чтобы легче было следить за нами. И днем, изнемогая от шары,
и ночью, дрожа от сырости, мы гребли и гребли, а нехристи-надсмотрщики
ходили взад и вперед между рядами скамей и подбадривали нас ременными
плетьми. Да, - медленно добавил он, - они хлестали нас, словно мы были
волами в ярме. Ты видела шрамы у меня на спине. - О боже! Подумать только,
- прошептала она, - тебя, англичанина из знатного рода, били, словно
скотину, эти злодеи и дикари! Как мог ты перенести все это, Кристофер?
- Не знаю, жена. Думаю, что, не находись подле меня этот ангел в
образе человека, монах Мартин - мир его благородной душе, - по меньшей
мере трижды спасший мне жизнь, я бы или раздробил себе череп об уключины
для весел, или перестал бы есть, чтобы подохнуть с голоду, или учинил бы
что-нибудь такое, что вынудило бы мавров покончить со мной. Я ведь считал
тебя умершей и вовсе не хотел жить. Но Мартин внушал мне другое, убеждая
меня, что не напрасно я столько страдал. О своих собственных муках он
никогда не говорил и уверял, что, как ни ужасна моя участь, все для меня
сложится к лучшему.
- И поэтому ты решил выжить, муж мой? О, этот Мартин поистине святой,
и я выстрою раку для его останков.
- Не только поэтому, дорогая. Я жил для мщения Клементу Мэлдону -
человек он или сам дьявол, - который причинил мне столько горя и мук, что
из-за них я преждевременно постарел, - при этом он указал на свой
изборожденный морщинами лоб и волосы, где уже проступала седина, - для
мщения также и этим пиратам-магометанам, державшим меня в рабстве. Да.
Хотя Мартин и порицал меня, когда я ему признавался, думаю, что ради этого
я и жил. И богу известно, - мрачно добавил он, - что потом, когда мы их
разгромили, я хорошо мстил туркам повсюду, где только можно было. О,
видела бы ты мою и Джефри последнюю встречу с капитаном этой пиратской
галеры и его помощниками, которые нас в свое время избивали! Нет, я рад,
что ты этого не видела: жестокое и кровавое было зрелище, даже не очень-то
мягкосердечных испанцев, и тех оно проняло.
Он замолк. Чтобы изменить ход его мыслей, ибо в течение всей своей
дальнейшей жизни Кристофер, вспоминая об этих вещах, мрачнел на долгие
часы и даже дни, - Сайсели быстро заговорила:
- Хотела бы я знать, что произошло с нашим врагом, аббатом. Его так
тщательно разыскивали; дороги находятся под наблюдением, и мы знаем, что
никого с ним нет, - все его чужеземные солдаты перебиты или захвачены.
Думаю, Кристофер, что он погиб в огне.
Он покачал головой.
- Дьявол в огне не погибает. Где-нибудь он скрывается, замышляя, кого
бы еще убить - может быть, нас или нашего сына. О, - добавил он с яростью,
- пока руки мои не сжимают ему горло, а кинжал мой не торчит у него в
груди, нет для меня покоя: я с ним не рассчитался, да и вы оба не в
безопасности.
Сайсели не нашла что ответить. Когда на Кристофера находило такое
настроение, с ним трудно было говорить. Тяжкие страдания выпали ему на
долю, и, подобно ей, он спасся только чудом.
Внезапно воцарилась необычайная тишина. Черные дрозды перестали
по-зимнему стрекотать в кустах остролистника. Стало так тихо, что слышно
было, как сухой лист упал с дерева на землю. Наступала ночь. Последний
багровый луч заходящего солнца сверкнул в морозном небе, и блеск его
озарил все кругом. В этом свете зоркие глаза Кристофера заметили, как
что-то белое мелькнуло под сенью бука, где они сидели. Как тигр прыгнул он
туда и в тот же миг возвратился, таща какого-то человека.
- Гляди, - сказал он, поворачивая голову своего пленника так, чтобы
на нее падал свет. - Гляди, я поймал-таки змею. А, жена, ты ничего не
видела, но я его высмотрел, и наконец-то, наконец он у меня в руках!
- Аббат! - изумленно прошептала Сайсели.
Это и вправду был аббат, но как он изменился! Его некогда полное,
оливково-смуглое лицо казалось теперь лицом скелета, еще обтянутым желтой
кожей, а в глазницах вращались темные, налитые кровью, неестественно
большие глаза. Тонзура и щеки поросли серой щетиной, все тело как-то
ослабело и съежилось, мягкие холеные руки казались теперь руками женщины,
умершей от какой-то изнурительной болезни и так же, как одежда его, была
покрыты грязью. Надетая на нем кольчуга болталась, одного сапога не
хватало, и из продырявленного чулка торчали пальцы. Он дошел до крайнего
падения.
- Бросай оружие, - проворчал Кристофер, тряся его, как терьер трясет
пойманную крысу, - не то умрешь! Сдаешься? Отвечай.
- Как он может ответить, - вмешалась Сайсели, - когда ты сжал ему
глотку?
Кристофер снял руки с его горла, но схватил за запястья. Аббат же
сделал глубокий вдох, ибо почти лишился сознания, и упал на колени - не
моля о пощаде, а просто от слабости.
- Я пришел сдаться на вашу милость, - сказал он, - но, услышав ваш
разговор, понял, что мне надеяться не на что. Да и как могу я рассчитывать
на милосердие, когда сам не проявлял его. К тому же дело мое, великое
дело, ради которого я жил и боролся, видимо, погибло. Дайте же мне умереть
вместе с ним. О большем я не прошу. Но вы благородный человек, и потому я
прошу вас об одном одолжении. Не выдавайте меня вашему злодею королю,
который станет меня пытать, повесит, четвертует. Убейте меня сейчас. Вы
скажете, что я напал на вас и вы защищались. Оружия у меня нет, но вы
можете сунуть мне в руку кинжал.
Кристофер поглядел на жалкое существо, лежащее у его ног, и
засмеялся.
- А кто мне поверит? - спросил он. - Правда, никто, пожалуй, не
спросит, ведь и я, и любой другой может безнаказанно лишить вас жизни.
Впрочем, пусть это дело разбирает королевский трибунал.
Мэлдон вздрогнул.
- Пытки, виселица, четвертование, - повторил он, тяжело дыша. - Разве
я предал того, кому никогда не служил? Почему же мне суждена участь
предателя?
- А почему бы и нет? - спросил Кристофер. - Вы играли в жестокую игру
- и судьба обернулась против вас.
Он не ответил. Заговорила Сайсели.
- Зачем же вы возвратились? Мы думали, что вам удалось бежать.
- Леди, - ответил он, - три дня и три ночи провел я без пищи в
земляной норе, словно затравленная лисица, прячась в дренажной трубе
вашего сада. Под конец я вылез наружу, чтобы умереть на вольном воздухе,
услышал ваши голоса и решил сдаться на вашу милость, ибо когда человек при
последнем издыхании, ему уже не до чести.
- Милость! - сказала Сайсели. - О вашей измене я говорить не стану -
вы не англичанин и служите своему королю, который много лет назад прислал
вас сюда устраивать козни против нашей страны. Но посмотрите на этого
человека, на моего мужа. Он разве не умирал с голоду трое суток в вашей
подземной темнице, пока вы не спустились туда, чтобы его прикончить? Разве
вы не сделали все для того, чтобы он сгорел в своем доме, а потом не
отправили его, раненого, за море на произвол судьбы? Разве вы не подослали
свою наймитку убить моего ребенка, стоявшего между вами и богатством, в
котором вы нуждались для своих козней, а меня, его мать, не возвели на
костер, чтобы я погибла в огне? Разве вы не подстрелили в лесу моего отца,
боясь, что он обличит вас как предателя, а потом не присвоили себе мое
наследство? Разве вы не заставили своих монахов совершать злодеяния и не
погубили многих из них Хватит! Змея, принявшая личину служителя божия, как
посмела ты приползти сюда и просить пощады?
- Я сказал, что пришел просить о милосердии, ибо муки бессонницы и
голода выгнали меня из моей норы, но теперь прошу только смерти. Не
глумись над павшим, Сайсели Фотрел, но соверши мщение, на которое ты
имеешь право, и убей меня, - ответил аббат, глядя на нее своими
ввалившимися глазами и добавил со смехом, походившим на стон: - Кончайте,
сэр Кристофер. При вас меч, и вам пора идти ужинать. К тому же становится
холодно - это сказала только что ваша жена, раз уж она вам жена.
- Сайсели, - сказал Кристофер, - иди в дом и вызови Джефри Стоукса.
Эмлин знает, где его найти.
- Эмлин! - простонал аббат. - Не выдавайте меня Эмлин. Она замучает
меня.
- Нет, - ответил Кристофер, - тут не Блосхолмское аббатство. Но
насчет того, что с вами может случиться в Лондоне, я не поручусь. Иди,
жена.
Но Сайсели не шевельнулась. Она стояла и смотрела на жалкую тварь,
лежащую у ее ног.
- Я сказал тебе - иди, - повторил Кристофер.
- А я не стану слушаться, - ответила она. - Помнишь, что я обещала
Мартину, когда он умирал?
- Мартин умер? Так Мартин, спасший твоего мужа, умер? - вскричал
аббат, подняв голову и потом снова уронив ее на грудь. - О счастливец!
- Я не был у его смертного ложа и не связан твоими обещаниями,
Сайсели.
- Но я связана, а мы с тобой - одно. Я обещала быть милосердной к
этому человеку, если он попадет в наши руки, и буду.
- Так ты пощадишь его нам на беду! В Англии колесо событий вертится
быстро, жена.
- Пусть так. Я поклялась и сдержу клятву. Остальное - на волю божью.
До сих пор он нас хранил и, думаю, - добавила она с торжествующей
уверенностью, - будет хранить до конца. Аббат Мэлдон, преступник и
грешник, аббат Мэлдон, вы таковы, каким созданы, а Мартин, этот святой
человек, сказал, что не все в вашем сердце - зло, хотя я и мои близкие
добра от вас не видели. Так вот, слушайте. Там, в саду, стоит беседка,
крытая соломой; в ней тепло. Ступайте туда. Я пришлю вам вина и еды и
новую одежду с человеком, который не проболтается, пришлю и пропуск в
Линкольн. К завтрашнему утру вы отдохнете, подкрепитесь. Вон у того дерева
будет привязана лошадь. Поезжайте в Линкольн, попытайтесь воспользоваться
правом убежища в церкви, и уж если потом с вами случится беда, знайте, что
не от нас она, а от какого-либо другого врага или же ее послал сам бог.
Желаю вам примириться с ним. Пусть он простит вас, как я прощаю; он ведь
читает в сердцах людей, а мне это не дано. Теперь прощайте. Нет, ни слова
больше: нам с вами говорить не о чем. Пойдем, Кристофер. На этот раз не я
должна подчиниться, а ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40