- Что ты здесь делаешь, дочь моя? - спросила
она с такой строгостью, какой еще никогда не проявляла.
- Право, не знаю, матушка, - ответила Сайсели. - Сестра Бриджет
сказала нам, что лорд аббат желал нас видеть.
- Я же велела ей сказать, чтобы вы ждали его в моей комнате... -
сказала настоятельница раздраженным голосом.
- Ну, - прервал аббат, - похоже, что ваша посланная просто дура; если
это та изрытая оспой ведьма, то у нее не осталось мозгов уже много лет
назад. Опекаемая Сайсели, здравствуй. После горестей, постигших тебя, о
которых, с твоего разрешения, мы не будем говорить, потому что бесполезно
тревожить подобные воспоминания, я надеялся, что ты сменишь свою мирскую
одежду на лучшую, и очень жалею, что это не так. Но, перед тем как ты
вошла, святая мать говорила о каком-то препятствии, стоящем между тобой и
господом. Что это? Может, мой совет поможет тебе? Надеюсь, не эта женщина
сбивает тебя с толку. - И он хмуро взглянул в сторону Эмлин, которая
тотчас же спокойно ответила:
- Нет, милорд аббат, я не стою между ней и господом с его святыней; я
защищаю ее от человека и его несправедливости. Все же, если желаете, могу
сказать вам об этом препятствии - оно послано самим богом.
Тут старая настоятельница, покраснев до корней седых волос,
наклонилась вперед и прошептала на ухо аббату слова, от которых он
вскочил, как будто его ужалила оса.
- Порази его чума! Не может быть, - сказал он. - Что ж, если так,
придется проглотить и эту пилюлю. Жаль, впрочем, что так случилось, -
добавил он с усмешкой на смуглом лице. - Много лет прошло с тех пор, как в
этих стенах родился внебрачный ребенок, а теперь дело обстоит так, что это
может расшатать их и наделать вам бед...
- Я знаю, что такое потомство опасно, - прервала Эмлин, глядя Мэлдону
прямо в глаза. - Мой отец говорил мне об одном молодом монахе в Испании, -
я забыла его имя, - из-за которого некие дамы по такому же поводу были
подвергнуты пытке. Но кто смеет говорить о незаконности ребенка госпожи
Сайсели Харфлит, вдовы сэра Кристофера Харфлита, убитого блосхолмским
аббатом?
- Молчи, женщина! Где нет законного брака, там не может быть
законного ребенка...
- Который смог бы получить законно унаследованное имущество. Скажите,
милорд аббат, разве сэр Кристофер тоже сделал вас своим наследником?
Тогда, не дав ему ответить, Сайсели, молчавшая все это время, вдруг
заговорила:
- Осыпайте меня какими вам угодно оскорблениями. Милорд аббат, вы
отняли у меня отца, мужа, сердце вырвали мне из груди, отнимите у меня
также и мое богатство, если сможете. Мне это все равно. Но не клевещите на
моего ребенка, если он у меня родится, и не смейте затрагивать его права.
Не думайте, что вы сможете сломить мать так же, как сломили девушку: перед
вами окажется разъяренная волчица.
Он смотрел на нее да и все смотрели на нее, потому что в глазах
Сайсели было что-то, заставившее их отвести взгляд. Клемент Мэлдон,
знавший жизнь и понимавший, как волчицы могут бороться за своих волчат,
прочел в них предостережение, принудившее его изменить тон.
- Ну, ну, ну, дочь моя, - сказал он, - какой смысл говорить попусту о
ребенке, которого нет и, может, никогда не будет? Когда он родится, я его
окрещу, и мы поговорим.
- Когда он родится, вы не коснетесь его и пальцем. Я бы предпочла,
чтобы он лучше сошел в могилу некрещеным, чем отмеченным вашим кровавым
крестом.
Он махнул рукой.
- Есть другой вопрос или скорее два, о которых я должен поговорить с
тобой, дочь моя. Когда ты дашь свои первые обеты?
- Мы поговорим об этом после того, как родится мой ребенок. Это дитя
греха, вы говорите, а я, неисправимая, безнравственная женщина, не готова
для того, чтобы дать святой обет, и вы не можете меня к нему принудить, -
ответила она с горькой насмешкой.
Опять он махнул рукой, потому что волчица показала зубы.
- Второй вопрос, - продолжал он, - заключается в том, что мне нужна
ваша подпись под документом. Это всего лишь формальный документ, и я
боюсь, вы не сможете его прочесть, как и я, по правде сказать. - И с
какой-то лицемерной улыбкой он вытащил неразборчивый документ и развернул
его перед ней на столе.
- Что? - засмеялась она, отшвыривая пергамент в сторону. - Вы забыли,
что вчера я стала совершеннолетней и поэтому не нахожусь больше под вашей
опекой, если даже когда-либо и была? Вам следовало продать мое наследство
поскорее, потому что теперь ваши права стоят не больше, чем прошлогодние
гнилые яблоки, а я ничего не подпишу. Будьте свидетелями, мать Матильда и
ты, Эмлин Стоуэр, что я ничего не подписала и ничего не подпишу. Клемент
Мэлдон, аббат Блосхолма, я свободная совершеннолетняя женщина, даже если,
как вы утверждаете, распутница. Какое вы имеете право заковывать в цепи
распутницу, не являющуюся монахиней? Отоприте ворота и дайте мне уйти.
Теперь он почувствовал всю остроту ее волчьих клыков.
- Куда бы ты пошла? - спросил он.
- Прямо к королю, чтобы изложить перед ним мое дело, как собирался
сделать мой отец в прошедшее рождество.
Речь эта была смелой, но безрассудной. Волчица не сдержалась и
зарычала - зарычала на охотника с окровавленным мечом.
- Кажется, твой отец не добрался до короля со своим лживым доносом,
не доберешься, пожалуй, и ты, Сайсели Фотрел. Времена сейчас жестокие,
пахнет восстанием, в лесах и на дорогах бродит много отчаянных людей. Нет,
нет, ради своей безопасности оставайся здесь, пока...
- Пока вы не умертвите меня. О! Это у вас на уме. Знайте, я просила у
бога помощи, милорд аббат. И какой бы тяжкой ни была моя судьба, какой бы
близкой ни представлялась мне смерть, я не боюсь вас - и я и мой ребенок,
- ибо господь уже приготовил камень, который упадет на вашу голову. Этот
камень похож на топор.
Тут старая настоятельница воздела руки к небу и открыла от ужаса рот,
но аббат вскочил со своего места в ярости или, может быть, в страхе?
- Ты назвала себя распутницей, - воскликнул он, - но я назову тебя
еще и ведьмой, и если ты заслуживала снисхождения, то теперь должна
погибнуть в огне как ведьма. Мать Матильда, я приказываю вам, во имя
данных вами обетов, хорошенько стеречь эту ведьму и докладывать мне о ее
колдовстве. Не годится, чтобы подобная тварь ходила повсюду и причиняла
зло невинным. Ведьма и распутница, уходи к себе!
Сайсели выслушала, потом без единого слова рассмеялась презрительным
смехом и, повернувшись, вышла из комнаты, а следом за ней пошла
настоятельница.
Но Эмлин не двинулась с места. Она осталась, и на ее смуглом красивом
лице играла улыбка.
- Не повезло вам, хоть вы и бросали кости, налитые свинцом, - сказала
она смело.
Аббат набросился на нее с ругательствами.
- Женщина, - сказал он, - если она ведьма, ты - демон-искуситель, и
ты наверняка сгоришь, даже если она избежит этого. Именно ты научила ее
вызывать дьявола.
- Тогда вам лучше оставить меня в живых, милорд аббат, чтобы я могла
научить ее, как обуздать его. Нет, не угрожайте мне: ведь на дыбе я, чего
доброго, заговорю, а птицы небесные разнесут повсюду то, что я расскажу.
Его лицо побледнело; потом он вдруг спросил:
- Где драгоценности? Мне они нужны. Отдай мне драгоценности, и ты
будешь свободна, и, возможно, твоя проклятая хозяйка тоже.
- Я сказала вам, - ответила она. - Сэр Джон взял их с собой в Лондон,
и если они не были найдены на его теле, значит, он или выбросил их или
Джефри Стоукс увез их туда, куда он уехал. Обшарьте болото, обыщите лес,
найдите Джефри и спросите его.
- Ты лжешь, женщина! Когда ты и твоя хозяйка бежали из Шефтона, слуга
видел у тебя в руках шкатулку.
- Правильно, милорд аббат, но драгоценностей уже там не было; там
были только любовные письма моей хозяйки, а их она не хотела оставлять.
- Тогда где шкатулка и где эти письма?
- Нам не хватало топлива во время осады, и мы сожгли и то и другое.
Когда у женщины есть муж, ей не нужны его письма. Уж вы, Мальдонадо, -
многозначительно добавила она, - вы-то должны знать, что не всегда
благоразумно хранить старые письма. Хотела бы я знать, что бы вы дали за
кое-какие письма, которые я видела и которые не сожжены!
- Проклятое отродье сатаны, - прошипел аббат, - как смеешь ты
издеваться надо мною? Когда Сайсели венчалась с Кристофером, она надела те
самые жемчужины. Я слышал об этом от тех, кто видел ее с ожерельем на
груди, с бесценными жемчужинами и ушах, похожими на розовые бутоны.
- Ого! Ого! - сказала Эмлин. - Значит, вы признаете, что она была
обвенчана, а сами только что обозвали ее, чистую душу, распутницей! Ладно,
милорд аббат, не будем больше кривить душой: да, на ней были
драгоценности. Джефри ничего с собой не увез, кроме вашего смертного
приговора.
- Тогда где же они? - спросил он, ударив кулаком по столу.
- Где? О, там, где вы их никогда не найдете, - взвились в небо, когда
бушевал пожар. Боясь, чтобы нас не ограбили, я спрятала их за секретной
панелью в ее комнате, в надежде вернуться за ними позже. Идите выгребайте
золу; вы, может быть, найдете один или два треснутых бриллианта, но не
жемчужины: они в огне испаряются. Вот вам, наконец, правда, и много она
принесет вам пользы.
Аббат застонал. Как большинство испанцев, он легко возбуждался и
ничего не мог с этим поделать; вся горечь, скопившаяся у него в сердце,
прорвалась наружу.
Эмлин потешалась над ним.
- Видите, как мудрым и могущественным мира сего случается самих себя
перехитрить. Клемент Мальдонадо, я знаю вас около двадцати лет. Когда меня
называли блосхолмской красавицей и старый аббат, ваш предшественник, взял
меня под опеку церкви, вы находили для меня более нежные слова, чем те,
которыми обзываете сегодня, хотя я-то всегда ненавидела вас - ведь вы
затравили моего отца. Да, я следила за вашим возвышением и увижу ваше
падение, и я знаю ваше сердце и все его желания. Деньги - вот чего вы
домогаетесь и что хотите получить, иначе вам не добиться своей цели. Вам
нужны были драгоценности, а не Шефтонские земли, которые теперь невысоко
ценятся, а скоро совсем потеряют цену. Да, на одну из этих розовых
жемчужин, если их продать евреям, можно закупить три прихода - и людей и
дома. Ради этих драгоценностей вы послали на смерть одних, причинили горе
другим, а свою собственную душу навеки погубили, хотя, если бы вы были
благоразумны и посоветовались со мной, все эти драгоценности или по
меньшей мере некоторые из них перешли бы к вам. Сэр Джон был не дурак. Он
охотно расстался бы с одной или двумя жемчужинами, цены которых не знал,
чтобы прекратить непримиримую вражду с церковью и отстоять права свои и
своей дочери. А теперь, ослепленный безумием, вы сожгли их - сожгли
драгоценности, которыми можно было бы заплатить выкуп за короля или,
вернее, с помощью которых его можно было бы свергнуть. О! Если бы вы
только об этом догадывались, вы бы отрубили руку, поднесшую факел к стенам
Крануэл Тауэрса, потому что теперь вам не хватит золота, и все ваши
грандиозные планы провалятся и погребут вас под собою, как вы хотели
похоронить нас в Крануэле.
Аббат, терпеливо слушавший эту длинную и горькую речь, снова
застонал.
- Ты умная женщина, - сказал он. - Мы понимаем друг друга, потому что
мы одной крови. Ты знаешь, в чем дело; какой совет ты бы мне дала?
- Тот, которого вы не примете, будучи заранее обречены за свои грехи.
Все же вот он - мой искренний совет. Освободите леди Сайсели, верните ей
земли, сознайтесь в ваших злодеяниях. Уезжайте из королевства, прежде чем
Кромуэл отвернется от вас, а Генриху станет все известно, уезжайте, взяв с
собой все золото, какое вы сможете собрать, подкупите императора Карла,
чтобы он дал вам епархию [епархия - обширная область, управляемая
епископом] в Гренаде или еще где-нибудь, но не близ Севильи, по причинам,
вам известным. Там вы будете жить в почете, и наступит день, немало
времени спустя после вашей смерти, когда многое забудется, и вас,
возможно, канонизируют, как святого Клемента Блосхолмского.
Аббат посмотрел на нее задумчиво.
- Если бы я искал только покоя в старости, твой совет мог бы мне
пригодиться, но я играю по более высокой ставке...
- А проиграть можете свою голову, - прервала его Эмлин.
- Не совсем, женщина, потому что в любом случае эта голова выиграет
игру. Если она останется у меня на плечах, то будет носить архиепископскую
митру или шапку кардинала, а может быть, и еще более гордую тиару; если же
она упадет с плеч, то - небесный венец мученика!
- Ваша голова? Ваша голова? - воскликнула Эмлин с презрительным
смехом.
- Почему же нет? - ответил он угрюмо. - Тебе случилось узнать о
некоторых ошибках моей юности, но в них я давным-давно раскаялся, и эти
грехи отпущены мне полностью. - И он перекрестился. - Если бы это было не
так, кто избежал бы адских мук?
Эмлин, стоявшая все это время, уселась, облокотившись на стол и
положив подбородок на сложенные руки.
- Верно, - сказала она, глядя ему в глаза, - никто из нас не избежал
бы их. Но, Клемент Мэлдон, как насчет грехов, в которых вы не покаялись и
которые совершили уже в зрелом возрасте? Сэр Джон Фотрел, например, сэр
Кристофер Харфлит, например, леди Сайсели, например; не говоря уже о
черной измене и еще кое о чем.
- Даже если бы все эти обвинения были справедливы, что я отрицаю, это
не грехи, - ведь все они вместе и каждый в отдельности совершены были мною
не ради себя, а ради церкви, ради того, чтобы одолеть ее врагов,
воздвигнуть вновь ее разрушающиеся стены, навеки укрепить ее в этом
королевстве.
- И вознести вас, Клемент Мэлдон, на самый высокий шпиль ее храма,
откуда сатана покажет вам все царства земные, клятвенно обещая, что они
будут ваши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40