- Хорошо, ты
узнаешь все. Великий император Германии и Испании на нашей стороне, как и
должно быть, если принять во внимание его кровь и веру. Он отомстит за
несправедливости, причиненные церкви и его тетке - королеве. Я знаю его,
являюсь здесь его посланцем, и то, что я делаю, сделано по его приказанию.
Но мне нужно больше денег, чем он может дать мне, вот почему я поднял дело
о Шефтонских землях. У леди Сайсели есть огромной ценности украшения, хотя
боюсь, они погибли в огне сегодня вечером.
- Грязные деньги - корень всех зол, - пробормотал брат Мартин.
- Да, но также источник всякого блага. Деньги, деньги. Мне нужно
много денег, чтобы покупать людей и оружие, чтобы защищать небесную
твердыню - церковь. Никаких жизней не жаль во славу и утверждение
бессмертной церкви. Пусть погибают! Мой друг, ты боишься; гибель этих
людей тяготит твою совесть, - увы, мне тоже тяжко. Я любил эту девушку,
которую ребенком держал на руках, и я любил даже ее грубого отца, я любил
его за честное сердце, хотя он всегда не доверял мне - испанцу - и имел на
то основания. Любил я и Харфлита, лежащего там; он был храбрец, но не из
тех, кто бы стал служить нашему делу. Они погибли, и за их пролитую кровь
мы должны просить отпущения.
- Если сможем его получить.
- О, сможем, сможем. Оно уже лежит у меня в сумке под знакомой тебе
печатью. Не бойся и за нашу бренную оболочку. В Англии подымается такой
ветер, что все случившееся сегодня - перед ним только легкое дуновение.
Какое значение имеют несколько выпущенных стрел, пожар, погибшие жизни,
когда дело идет о столкновении между светской и духовной властью, когда
решается вопрос, кто из них будет обладать скипетром в великой Британии?
Мартин, у меня есть для тебя поручение, и оно может привести тебя к
епископству, прежде чем все будет окончено, и если таковы твои мысли и
цели, и ты преодолеешь свои сомнения и колебания, у тебя хватит ума, чтобы
управлять. Корабль "Большой Ярмут", отплывший несколько дней назад в
Испанию, прибит обратно к берегу и завтра утром должен снова поднять
якорь. У меня есть письма для испанского двора; ты повезешь их, а также
передашь кому следует мои устные объяснения, которые не могут быть
доверены бумаге: за них нам грозила бы виселица. Корабль направляется в
Севилью, но ты последуешь за императором, где бы он ни был. Ты поедешь, не
правда ли? - И он взглянул на него искоса.
- Я повинуюсь приказанию, - ответил Мартин, - хотя я мало знаю
испанцев и испанский язык.
- В каждом городе есть бенедиктинский монастырь, а в каждом монастыре
- переводчик, и ты будешь официально направлен к ним, образующим великое
братство. Значит, решено. Иди и подготовься как можно лучше. Мне надо
писать письма. Стой! Чем скорее похоронят этого Харфлита, тем лучше.
Прикажи этому здоровому парню, Боллу, найти церковного сторожа и помочь
вырыть могилу, потому что на рассвете мы его похороним. Теперь иди, иди; я
сказал тебе, что должен писать. Возвращайся через час, и я вручу тебе
деньги на поездку, а также сообщу все, что ты должен будешь передать
устно.
Брат Мартин поклонился и вышел.
- Опасный человек, - пробормотал аббат, когда за ним закрылась дверь,
- слишком честный для нашей игры и слишком уж англичанин. Патриотизм так и
пробивается сквозь его рясу. У монаха не должно быть ни родины, ни родни.
Но в Испании его кое-чему научат, и я уж постараюсь, чтобы его задержали
там на достаточно долгий срок. Теперь пора приняться за письма. - И он сел
за грубо сколоченный стол и начал писать.
Полчаса спустя дверь отворилась, и вошел Мартин.
- Что еще? - спросил раздраженно аббат. - Я сказал: "Возвращайся
через час".
- Да, вы это сказали, но у меня хорошие новости, и я думал, что вам
было бы интересно их услышать.
- Тогда выкладывай. В наши дни это редкость. Нашли драгоценности?
Нет, это невозможно. Дом все еще горит. - И он взглянул через окно. -
Какие новости?
- Лучше, чем драгоценности, - Кристофер Харфлит жив. Когда я молился
над ним, он повернул голову и пробормотал что-то. Думаю, что его только
оглушили. Вы искусны в медицине, пойдите и посмотрите на него.
Через минуту аббат склонился над бесчувственным телом Кристофера,
лежавшим на грязном полу коровника. При свете фонарей он пощупал искусными
пальцами его раненую голову, с которой сняли разбитый шлем, в после этого
дослушал его сердце и пульс.
- Череп рассечен, но не разбит, - сказал он. - Я думаю, что он может
пролежать без сознания много дней, но если за ним ухаживать и кормить его,
то этот молодой и сильный человек будет жить. Если же его оставить одного
в этом холоде, он умрет к утру; и может быть, лучше, если он умрет. - И он
взглянул на Мартина.
- Это было бы настоящим убийством, - ответил секретарь. - Пойдемте
отнесем его к огню и вольем молока ему в горло. Мы еще можем его спасти.
Поднимайте его за ноги, а я возьму за голову.
Аббат сделал это не особенно охотно, как показалось Мартину, скорее,
как человек, у которого нет выбора.
Полчаса спустя, когда раны Кристофера были смазаны мазью и ему в
горло было влито молоко, которое он проглотил, хотя и был без чувств,
аббат, глядя на него, сказал Мартину:
- Ты отдал приказания насчет похорон Харфлита, не так ли?
Монах кивнул.
- А ты сказал кому-нибудь, что в настоящее время ему могила не нужна?
- Никому, кроме вас.
Аббат некоторое время раздумывал, потирая бритый подбородок.
- Я думаю, что похороны должны состояться, - сказал он вскоре. - Не
пугайся: я не собираюсь хоронить его живым. Но в коровнике лежит еще один
мертвец - Эндрью Вудс, мой слуга, шотландский солдат, убитый Харфлитом. У
него здесь нет друзей, и никто не потребует его тела, а они примерно
одного роста и объема. Завернутый в одеяло труп никто не распознает, а
люди будут думать, что Эндрью похоронили вместе с остальными. Пусть он
хотя бы после смерти поднимется выше своего звания и займет могилу рыцаря.
- С какой целью вы хотите сыграть такую безбожную шутку, тем более,
что через день все разъяснится? - спросил Мартин, пристально глядя на
него. - Ведь все увидят, что сэр Кристофер жив.
- С весьма благой целью, мой друг. Пусть лучше все считают сэра
Кристофера Харфлита мертвым; ибо, если узнают, что он жив, его
могущественный родственник, живущий на юге, может навлечь на нас много
неприятностей.
- Вы думаете?.. Если так, то, клянусь богом, я не стану в этом
участвовать!
- Я сказал - считать мертвым. Куда девалась сегодня твоя
сообразительность? - раздраженно ответил аббат. - Сэр Кристофер поедет с
тобой в Испанию под именем больного брата Луиса; он, как и я, родом оттуда
и хотел, как мы все знаем, вернуться домой, но слишком тяжело болен, чтобы
осуществить это. Ты будешь ухаживать за Харфлитом, и на корабле он или
умрет или выздоровеет, в зависимости от божьей воли. Если он выздоровеет,
то наше братство окажет ему в Севилье гостеприимство, несмотря на его
преступления, а к тому времени, когда он опять вернется в Англию, что
будет не скоро, люди забудут эту нашу схватку, переживая надвигающиеся
более грандиозные события. Никто ему не повредит, поскольку леди, на
которой он якобы женился, без сомнения умерла. Кстати, пусть он узнает об
этом от тебя, если вновь обретет сознание.
- Странная игра, - пробормотал Мартин.
- Странная или нет, это моя игра, и я ее должен сыграть. Поэтому не
задавай вопросов, а подчиняйся и дай клятву молчать, - холодно и жестко
ответил аббат. - Крытые носилки, принесенные сюда для раненых, находятся в
соседней комнате. Закутаем этого человека в одеяло и в монашескую рясу и
положим его на них. Потом пусть братья, умеющие не задавать вопросов,
отнесут его в Блосхолм, как одного из мертвецов, а перед рассветом, если
он еще будет жив, на корабль "Большой Ярмут". Корабль будет стоять у
причала в полумили от ворот аббатства. Торопись и помоги мне. Я догоню
тебя с письмами и прослежу, чтобы тебе выдали все нужные вещи из нашей
кладовой. Я еще должен поговорить с капитаном, прежде чем он поднимет
якорь. Не трать больше времени на разговоры, а подчиняйся и храни все в
тайне.
- Я подчинюсь и сохраню все в тайне, как велит мне долг, - ответил
брат Мартин, смиренно поклонившись. - Но чем кончится все это дело, знают
только бог и его ангелы. Повторяю - мне оно не нравится.
- Очень опасный человек, - пробормотал аббат, глядя вслед Мартину. -
Ему тоже следует побыть в Испании. И подольше. Я позабочусь об этом!

6. ПРОКЛЯТЬЕ ЭМЛИН
На следующее утро после сожжения Тауэрса, как раз перед самым
рассветом, труп, небрежно завернутый в саван, был перенесен из деревни на
Крануэлское кладбище, где была вырыта неглубокая могила - его последний
приют.
- Кого мы так спешно хороним? - спросил высоченный Томас Болл, один в
темноте вырывший могилу, так как велено было сделать это срочно, а
перепуганный суматохой могильщик убежал.
- Злодея этого, сэра Кристофера Харфлита, нанесшего нам такие потери,
- сказал старый монах; ему приказали совершить обряд погребения, так как
священник, отец Нектон, тоже уехал, боясь мести аббата за свое участие в
бракосочетании Сайсели. - Печальная история, очень печальная история.
Ночью они венчались и ночью же погребены: она - в пламени, он - в земле.
Поистине, о господи, неисповедимы пути твои, и горе тому, кто подымает
руку против твоих помазанников!
- Верно, что неисповедимы, - ответил Болл. Стоя в могиле, он взял
труп за голову и положил его между своими широко расставленными ногами. -
Настолько неисповедимы, что простой человек задумывается, каков будет
неисповедимый конец всего этого и почему этот благородный молодой рыцарь
стал неисповедимым образом намного легче, чем был. Наверное, из-за всех
постигших его бед и голодухи в сожженном Тауэрсе. Почему не положить его в
склеп вместе с предками? Это бы избавило меня от работы в обществе
привидений, часто посещающих это место. Что вы говорите, отец? Потому что
плита замурована, а вход заложен кирпичами и не найти каменщика? Тогда
почему бы не подождать, пока он не найдется? Да, неисповедимо, поистине
неисповедимо! Но как я осмеливаюсь задавать вопросы? Если милорд аббат
приказывает, монах повинуется, ибо у настоятеля нашего пути тоже
неисповедимы.
- Теперь все в порядке - лежит прямо на спине, ногами на восток, по
крайней мере, я так думаю, потому что в темноте я не мог как следует
разобраться, и вся неисповедимая история неисповедимо заканчивается.
Дайте-ка мне вашу руку, чтобы выбраться из ямы, отец, и читайте скорее
молитвы над грешным телом этого безбожного парня, осмелившегося жениться
на любимой девушке и освободить от уз плоти души нескольких святых монахов
или, вернее, нанятых ими головорезов (монахи-то ведь не дерутся), за то,
что они хотели разлучить тех, кого сочетал бог - то есть, я хочу сказать
дьявол, и присоединить их доходы к поместьям матери церкви.
Затем старый священник, дрожавший от холода и мало что разбиравший в
путаной речи Болла, начал бормотать заупокойные молитвы, пропуская все,
что не помнил наизусть. Так еще одно зерно было посажено на поле смерти и
бессмертия, хотя, когда и где оно прорастет и что оно принесет, монах не
знал и не стремился узнать: ему хотелось только поскорее убежать обратно
от всех этих страхов и схваток назад, в свою привычную келью.
Все было кончено. Монах и носильщики ушли, прорываясь сквозь резкий
сырой ветер и предоставив Томасу Боллу зарывать могилу, что он усердно
делал до тех пор, пока они не скрылись из виду или, вернее, пока их уже не
было слышно.
Когда они ушли, он спустился в яму как бы для того, чтобы утоптать
рыхлую почву, и там, защищенный от ветра, уселся на ноги трупа и,
раздумывая, стал отдыхать.
- Сэр Кристофер мертв, - пробормотал он сам себе. - Когда я был
мальчишкой, я знал его деда, а мой дед говорил мне, что знал его деда, а
что его дед знал прадеда его деда - и так было триста лет сряду, а теперь
я сижу на оцепеневших пальцах последнего из них, зарубленного, подобно
бешеному быку, в своем собственном дворе испанским священником и его
наемниками, чтобы захватить богатство его жены. О! Да, это неисповедимо,
воистину неисповедимо; и леди Сайсели мертва, сожженная, как обыкновенная
ведьма. И Эмлин мертва - Эмлин, которую я столько раз обнимал на этом
самом кладбище до того, как они силой заставили ее выйти замуж за старого
жирного управляющего, а из меня сделали монаха.
Но мне она дала свой первый поцелуй, и - святые угодники! - как она
проклинала старого Стауэра, возвращаясь по той вон тропинке! Я стоял там,
за деревом, и слышал ее. Она сказала, что будет плясать на его могиле и
плясала; я видел, как она это делала при лунном свете на следующую же ночь
после того, как его похоронили: одетая в белое, она танцевала на его
могиле. Да, Эмлин всегда выполняла свои обещания. Это у нее в крови. Мать
ее была цыганской ведьмой, иначе она никогда не вышла бы замуж за испанца,
- ведь все мужчины ее племени влюблены были в ее прекрасные глаза. Эмлин
тоже ведьма или была ведьмой; ведь говорят, что она умерла, но мне как-то
не верится - не из тех она, кто так просто умирает. Все же она, пожалуй,
умерла, и для спасения моей души это к лучшему. О несчастный человек! О
чем ты думаешь? Отыди от меня, сатана, если найдешь, куда отойти. Могила
для тебя не место, сатана, но я хотел бы, чтобы ты сейчас находилась со
мной, Эмлин. Ты, должно быть, была ведьма, потому что после тебя мне
никогда не нравилась никакая другая женщина, а это противоестественно, -
ведь на безрыбье и рак - рыба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40