" Затем он вырвал ребенка из рук Сайсели, положил его на
дубовый пенек, принесенный сюда именно для этого, и закричал:
- Пусть ребенок живет или умрет, как богу будет угодно.
Какой-то негодяй, стоявший тут же, ударил мальчика палкой, завопив:
"Смерть ведьмину отродью!" Но высокого роста человек, в котором Сайсели
узнала одного из арендаторов сэра Джона, подхватил оброненную палку и
нанес негодяю такой удар, что тот камнем упал на землю, а потом всю жизнь
ходил без одного глаза и с перебитым носом.
С этого момента уже никто не пытался повредить ребенку, который, как
известно, по причине всего случившегося с ним в этот день, впоследствии
носил прозвище Кристофер Дубовый Пенек.
Люди аббата подошли, чтобы привязать Сайсели к ее столбу, но, прежде
чем они прикоснулись к ней, она сняла с себя плащ на шерстяной подкладке,
бросила его йомену, который ударил того парня его же палкой, и сказала:
- Друг, заверни в это моего мальчика и побереги его, пока я не возьму
его у тебя.
- Хорошо, леди, - ответил высокий человек, преклонив колено, - я
служил твоему деду и отцу, послужу теперь сыну. - И, отбросив палку, он
вынул из ножен меч и стал перед дубовым пеньком, на котором лежал ребенок.
Никто и не попытался помешать ему, ибо все видели, что другие такие же
люди собираются вокруг него.
Теперь кузнец принялся, хотя и довольно медленно, приковывать Сайсели
цепью к столбу.
- Слушай, - сказала она ему, - немало лошадей подковал ты у моего
отца. Кто бы мог подумать, что ты доживешь до того дня, когда свое честное
ремесло обратишь против его дочери!
Услышав эти слова, тот заплакал, отшвырнул свои инструменты и побежал
прочь, проклиная аббата. Подмастерье намеревался сделать то же самое, но
его поймали и заставили довершить начатое. Потом приковали и Эмлин, так
что, в конце концов, все уже было готово для ужасной развязки.
Главный палач - то был повар аббата - положил для растопки несколько
сосновых щепок на стоявшую тут же жаровню и, ожидая последнего приказания,
громко сказал своему помощнику, что ветер поднялся свежий и колдуньи живо
сгорят.
Зрителям велели отойти подальше, и в конце концов они отошли, но
многие из них при этом угрюмо перешептывались. Ибо здесь монахам нельзя
было собрать только нужных людей, как во время суда, и аббат с тревогой
подметил, что среди них его жертвы имеют немало друзей.
"Пора кончать, - подумал он, - пока сочувствие и жалость еще только в
зародыше, пока они не превратились в буйный мятеж". И вот он быстро
подошел к столбам, встал прямо против Эмлин и, понизив голос, спросил ее,
отказывается ли она, как прежде, открыть ему, где спрятаны драгоценности;
сейчас он еще может приказать, чтобы их умертвили легким способом, не
предавая живыми огню.
- Пусть решает хозяйка, а не слуга, - твердо ответила Эмлин.
Он повернулся к Сайсели и задал ей тот же вопрос, но она промолвила:
- Я уже сказала вам: никогда. Прочь от меня, злодей, ступайте,
покайтесь в грехах своих, покуда еще не поздно.
Аббат изумленно взглянул на нее, сознавая, что в таком постоянстве и
мужестве есть нечто почти сверхчеловеческое. Он был человек острого ума,
наделенный сильным воображением, и мог представить себе, как он сам повел
бы себя, находясь в подобном же положении. И хотя он торопился поскорее
покончить с этим делом, им овладело величайшее любопытство - откуда у нее
берутся такие силы, - и он даже теперь попытался его утолить.
- Обезумела ты, Сайсели Фотрел, или тебя опоили? - спросил он. -
Разве тебе не известно, что ты почувствуешь, когда огонь начнет пожирать
твое нежное тело?
- Не известно и никогда не будет известно, - спокойно ответила она.
- Ты что, по обещанию сатаны, твоего владыки, умрешь до того, как
огонь коснется тебя?
- Да, я верю, что умру до того, как меня коснется огонь, но не здесь
и не теперь.
Аббат рассмеялся резким, нервным смехом и громко обратился ко всем
собравшимся:
- Эта ведьма говорит, что не будет сожжена, ибо такова воля неба.
Правда, ведьма?
- Да, я так сказала. Будьте свидетелями моих слов, добрые люди, -
ответила Сайсели ясным голосом.
- Хорошо, посмотрим! - крикнул аббат. - Эй ты, поджигай, и пусть небо
или преисподняя спасут ее, если смогут!
Повар-палач подул на свою растопку, но либо он нервничал, либо не
наловчился, только прошла минута, а то и больше, пока щепки вспыхнули.
Наконец одна разгорелась, и он довольно неохотно наклонился, чтобы взять
ее.
И вот тогда, посреди глубокой тишины, ибо весь собравшийся народ,
казалось, затаил дыхание, а старуха Бриджет замолкла, лишившись чувств, за
склоном холма послышался чей-то громовой голос:
"Именем короля, остановитесь! Именем короля, остановитесь!"
Все повернулись в ту сторону, и между деревьями показалась белая
лошадь: с боков ее, израненных шпорами, струилась кровь, она уже не
мчалась галопом, а тащилась, шатаясь от изнеможения, и сидел на ней
богатырского вида человек с рыжей бородой. Одет он был в кольчугу и держал
в руке топор лесоруба.
- Поджигай хворост! - закричал аббат, но повар, не отличавшийся
храбростью, уронил горящие щепки, которые и затухли на мокрой земле.
Теперь лошадь прорвалась сквозь собравшуюся толпу, подминая под себя
людей. Длинными судорожными прыжками достигла она кольца, образовавшегося
вокруг столбов, и в то мгновение, когда всадник соскакивал с нее, упала на
землю, да так и осталась лежать, тяжело дыша, - силы оставили ее.
- Это же Томас Болл! - крикнул кто-то, а аббат продолжал взывать:
- Поджигайте хворост! Поджигайте хворост!
Один из стражников бросился вперед, чтобы снова запалить растопку. Но
Томас поспел раньше. Схватив за ножки жаровню, он с такой силой ударил ею
стражника, что на того посыпались горячие уголья, а железная клетка
жаровни плотно села ему на голову. Томас же крикнул:
- Ты потянулся к огню - ну и получай!
Стражник покатился по земле и вопил от ужаса и боли до тех пор, пока
кто-то не сорвал у него с головы раскаленную жаровню. Лицо его оказалось
все в полосах, как жареная селедка. Но никто уже не обращал на него
внимания, ибо теперь Томас Болл стоял перед столбами, размахивая своим
топором и повторяя:
- Именем короля, остановитесь! Именем короля, остановитесь!
- Что это значит, негодяй?
- А то, что я сказал, поп. Ни шагу дальше, не то я раскрою тебе
башку.
Аббат откинулся назад, а Томас продолжал:
- Фотрел! Фотрел! Харфлит! Харфлит! Вы все, кто ели их хлеб, живей
сюда, разбросайте хворост, спасайте их кровь и плоть. Кто поднимется
вместе со мной против Мэлдона и его палачей?
- Я! - ответили ему из толпы. - И я, и я!
- И я тоже! - закричал йомен, стоявший у дубового пенька. - Только я
стерегу ребенка. Ну ладно, я заберу его с собой! - и, схватив под мышку
кричащего младенца, он побежал к Томасу.
Другие тоже бросились вперед, разбрасывая во все стороны хворост.
- Разбивайте цепи! - снова загремел Болл, и в конце концов сильным
мужским рукам удалось это сделать.
Единственные повреждения, которые в этот день оказались у Сайсели,
были ссадины, полученные ею, когда рубили цепи. Теперь обе женщины были
свободны. Сайсели вырвала ребенка из рук у йомена, который был очень рад,
что избавился от него: сейчас предстояла другая работа, ибо стражники
аббата уже бросились на них.
- Окружайте женщин, - гремел Болл, - и бей без промаха за Фотрелов,
бей без промаха за Харфлитов! Ах ты, поповская собака, вот тебе, именем
короля! - И топор его по рукоятку вошел в грудь командира - того самого,
который сказал Сайсели, что ей и без плаща будет жарко.
Тут закипел жаркий бой. Сторонники Фотрелов - их было человек
двадцать - обступили три дубовых столба кольцом, внутри которого стояли
Сайсели, Эмлин и старуха Бриджет, все еще прикованная к своему столбу, так
как никто не подумал - да и времени не было - освободить ее. На них напали
стражники аббата - свыше тридцати человек, - которых подстегивал сам
Мэлдон, взбешенный тем, что жертвы от него ускользнули, больше же всего
боявшийся, чтобы слова Сайсели не оправдались и она оказалась бы уже не
ведьмой, а пророчицей, вдохновленной свыше.
Трижды отступали нападавшие, но и треть оборонявшихся выбыла из
строя, и теперь аббат придумал новый способ покончить с ними.
- Принесите луки, - крикнул он, - и перестреляйте их, луков у них
нет!
И стражники побежали за оружием.
Теперь оборонявшимся пришла на помощь сообразительность Эмлин. Болл
уже покачал своей рыжей головой и пробормотал, что похоже, будто им всем
приходит конец, ибо против стрел ничего не поделаешь, но она ответила:
- А если так, зачем же стоять и ждать, пока нас не раздавят, дурень
ты этакий? Надо прорваться, пока стрелы еще не посыпались, и укрыться за
деревьями либо в обители.
- Женщина иногда может неплохо придумать, - сказал Болл. - Стройся,
фотрелцы, и марш вперед.
- Нет, - вмешалась Сайсели, - сперва освободите Бриджет, а то они,
чего доброго, все-таки сожгут ее. Иначе я не пойду.
Бриджет расковали и вместе с несколькими ранеными, поддерживая,
потащили прочь оттуда. Началось отступление с боем, довольно, впрочем,
успешное. И все же под конец бойцы не смогли бы устоять, так как женщины и
раненые задерживали их, но, к счастью, подоспела помощь.
Когда они отходили к роще, теснимые с двух сторон разъяренными
стражниками аббата, среди которых было много французов и испанцев,
внезапно из-под склона холма, где проходила дорога, показалась мчавшаяся
галопом лошадь, на которой сидела верхом женщина, вцепившись обеими руками
в гриву, а позади этой всадницы - множество вооруженных людей.
- Смотри, Эмлин, смотри! - вскричала Сайсели. - Кто это? - Она не
верила своим глазам.
- Да это же мать Матильда, - ответила Эмлин. - И, клянусь всеми
святыми, странный у нее вид!
Вид и вправду был необычный, ибо монашеского покрывала на ней не
было, волосы, всегда так заботливо уложенные, разлетались во все стороны,
юбка поднялась и спуталась у колен, четки и крест, которые она носила на
груди, болтались теперь сзади и били ее по спине, а платье было спереди
разорвано. Словом, почтенная пожилая настоятельница никогда еще не
появлялась в подобном виде. Она налетела на них, как вихрь, ибо ее
испуганная лошадь уже почуяла блосхолмское стойло и, мрачно косясь на
своего необычного всадника, ржала вовсю.
- Во имя божие, остановите эту ошалелую скотину!
Болл схватил лошадь под уздцы и так резко осадил ее, что всадница, не
удержавшись, перелетела через ее голову и попала прямо в объятия того
йомена, который стерег ребенка, и блаженно замерла у него на груди.
Впоследствии мать Матильда с обычной своей милой улыбкой говорила, что
раньше она и не знала, как приятна может быть близость мужчины.
Когда она наконец сняла руки с его шеи, йомен поставил ее на ноги,
заявив, что это потруднее, чем держать под мышкой ребенка. Блуждающий
взгляд настоятельницы упал на Сайсели.
- Итак, я поспела вовремя! Ну, никогда и слова теперь не скажу против
этой лошади! - вскричала она и, тут же упав на колени, пробормотала
благодарственную молитву.
Тем временем следовавшие за нею всадники осадили своих коней и
задержались, а стражники аббата и сопровождавшая их толпа тоже
остановились, не зная, как поведут себя эти чужие воины, так что Болл и
его отряд вместе с женщинами оказались между ними.
Среди вновь прибывших был один толстый неуклюжий человек весьма
спесивого вида, видимо привыкший ко всеобщему повиновению. Он выехал
вперед и прерывающимся голосом - ибо он задыхался от быстрой езды -
спросил, что означает весь этот беспорядок.
- Спросите у блосхолмского настоятеля, - ответил ему кто-то, - это
все он натворил.
- Блосхолмский настоятель? Он-то мне и нужен, - надуваясь от
важности, произнес толстяк. - Подойдите-ка сюда, настоятель Блосхолмского
аббатства, и отдайте отчет во всем, что здесь происходит. А вы, ребята, -
обратился он к своей охране, - постройтесь и будьте наготове на случай,
если этот священник попытается сопротивляться.
Аббат в сопровождении нескольких монахов тоже выступил вперед и,
смерив всадника взглядом, спросил:
- А кто это так грубо требует отчета от рукоположенного настоятеля?
- Рукоположенный настоятель? Рукоположенный павлин, беспокойный,
мятежный, предатель-поп, чванливый испанский бродяга, который, говорят,
набрал себе шайку наемных головорезов, чтобы нарушать спокойствие в
королевстве и убивать добропорядочных англичан. Ладно, рукоположенный
аббат, я скажу тебе, кто я такой. Я Томас Ли, посланец его милостивого
величества и королевский комиссар, которому поручено обследовать так
называемые духовные обители, и прибыл я сюда потому, что присутствующая
здесь настоятельница Блосхолмского женского монастыря жаловалась мне на
то, как поступаешь ты с некоторыми подданными его величества, коих,
заявила она, ты из личной мести и ради присвоения их имущества обвинил в
колдовстве. Вот кто я такой, мой преподобный расфуфыренный павлин-аббат.
Едва Мэлдон дослушал до конца эту напыщенную речь, как ярость на его
лице сменилась страхом. Он уже знал, что представляет собой этот доктор Ли
и какая миссия на него возложена, и понял теперь, что означал крик Томаса
Болла: "Именем короля!"

13. ПОСЛАНЕЦ
- Кто тут поднял всю эту суматоху? - заорал комиссар. - Почему здесь
кровь, раненые и убитые люди? И что вы намеревались сделать с этими
женщинами, из коих одна, по всей видимости, не низкого звания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40