– Ну что там? – почти приветливо спросил Каванах, обнаружив перед собой запыхавшегося демона.
– Да ну его, это ущелье, – прогудел Дьюхерст, стараясь казаться безразличным. – Так, ничего особенного, длинная дыра в горах.
– Я приблизительно так и представлял.
– Угу.
– Красивое?
– Угу.
– Так я и думал. Что-нибудь особенное заметили?
– Угу.
– Что?
– Может, я лучше ударю по правому флангу?
Шестиглавый чуть не подавился.
Во-первых, это было уже не совпадение. Это была статистика.
Во-вторых, Дьюхерст Костолом самостоятельно породил мысль. Такое могло произойти только после очень сильного потрясения, а Каванах плохо представлял себе силу, способную поколебать несокрушимого демона, как в прямом, так и в переносном смысле.
Отпустив Костоломов резвиться на правом фланге, Каванах серьезно задумался. Ему очень не хотелось отправлять в бой отряды Моубрай. Он не понимал чувств дочери, он вообще не слишком понимал, зачем ей эти чувства – ведь без них гораздо легче. Но втайне ей все-таки сочувствовал, не усматривая в том парадокса.
Однако другого выхода он не видел.
Лучшие воины Князя Тьмы очухивались сейчас после турнира в подземных чертогах и морально готовились к неприятной беседе со своим повелителем. Остальные буксовали на кассарийской стороне реки. Каванах мог выбирать только между Эдной Фаберграсс и Моубрай Яростной. И он выбрал последнюю.
Выбор был сделан верно. Именно его дочь установила рекорд скорости. Когда она вернулась в расположение адских войск, Каванаху показалось, что она никуда и не уходила.
– Даже не думай, – заявила Моубрай, предвосхищая вопросы и подтверждая статистику. – Лучше сосредоточить все внимание на правом фланге.
– Дался вам этот правый фланг! – взвыл Каванах.
– Сейчас все объясню. – И Яростная успокаивающе погладила отца по чешуйчатой руке. – Все очень просто…


* * *


Аргументы следует не считать, а взвешивать.
Цицерон

Довольно легко добравшись до ущелья, Кальфон не видел особых трудностей и в перспективе. Точнее, не видел до тех пор, пока взгляд его не упал на странную скалу, громоздившуюся у самого узкого входа и почти полностью его закрывшую. Скала сия была необычна тем, что как раз в эту минуту сменила положение.
Какой-то короткий миг демон все еще надеялся, что это результат магического воздействия и ситуация сама собой образуется. Хотя мудрый внутренний голос уже нашептывал ему, что это совсем не так. А когда скала приветливо помахала ему рукой, Кальфон окончательно понял, что влип. Он очень любил и уважал герцогского домоправителя Думгара. К тому же он его всегда побаивался. И уж совсем не хотел столкнуться с ним в открытом противостоянии.
– Добрый день, милорд, – приветливо сказал между тем голем. – Какими судьбами?
– Добрый день, – грустно откликнулся граф Торрейруна. – Я здесь, уж извините, с атакующими намерениями.
– Жаль, – искренне огорчился Думгар. – Жаль. Я полагал вас воспитанным молодым человеком.
Кальфон потупил глаза. Он с необыкновенной отчетливостью вспомнил себя в подростковом возрасте. Каменный голем держит его за шиворот курточки, и он висит в этой несокрушимой руке, а Думгар по-отечески отчитывает его за попытку намазать липкой смолой любимое кресло Эдны Фаберграсс – в ту пору правящей герцогини Кассарийской.
Трудно воевать против того, кто шлепал тебя за детские шалости.
– Ай-ай-ай, – покачал головой голем. – Опять взялись за старое? Я огорчен.
Погонщик Душ представил себе, что будет дальше. Он слишком хорошо помнил тяжесть Думгаровой десницы, чтобы рискнуть повторить этот опыт, к тому же – на глазах у собственных воинов. Но голос долга был еще слышен, и Кальфон совершил робкую попытку исполнить приказание маршала.
– Мне бы пройти через ущелье, – попросил он.
– С какой целью?
– Ударить в тыл вашим войскам.
– Понимаю, – ответил Думгар. – Разумно. Но я для того тут и стою, чтобы никто не ударил в тыл мессиру да Кассару.
– Я вижу. – И Кальфон поник, как сорванный неделю назад лютик.
– Я бы рад служить, но – увы! – И Думгар развел руками.
Падшие заволновались. Они боялись его куда больше, чем своего непосредственного командира, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Непосредственный командир переступил на кривых ногах и шмыгнул носом. Свою шипастую палицу он смущенно вертел в руках.
– А если мы все-таки чуть-чуть повоюем? Для очистки совести? – предложил он.
– Да сколько угодно, – приветливо закивал Думгар. – Чуть-чуть не обещаю, а в остальном – я к вашим услугам.
Кальфон честно взвесил аргументы. Озарило его буквально сразу.
– Тогда я, пожалуй, пойду.
– Всего доброго.
– А вы будете тут? Если что?
– Конечно. Если что – заходите.
– Так я пошел?
– Удачи.
– И вам того же, Думгар.
– Спасибо, милорд.
– Думгар!
– Да, милорд.
– Но если вас спросят наши, вы непременно скажите, что мы повоевали.
– Как иначе?
– Ну и добавьте красочных подробностей.
– Я скажу, что вы сражались изо всех сил.
– Спасибо, дружище. Я знал, что могу на вас положиться.
– Не за что, милорд.
– Думгар!
– Да, милорд.
– Вот еще что – я думаю, за мной придут другие.
– Не беспокойтесь, милорд. Уверен, мы найдем общий язык.
– Вот и ладно.
И Падшие облегченно выдохнули, поняв, что вооруженного столкновения не предвидится. Многие из них, будучи еще совсем юными, пытались воровать яблоки, драгоценное мугагское и табак в кассарийских владениях. И буквально у каждого из них сохранилось свое личное, сокровенное воспоминание о встрече с каменным дворецким. Им бы не хотелось его обновлять.
Следом за Кальфоном в ущелье ворвался Даэлис. И добился примерно таких же успехов. Нет, он не воровал яблоки – его родители были морскими демонами, и потому в свободное от службы время он предпочитал рыбу и водяные растения. Он не мазал смолой и прочей гадостью трон Эдны Фаберграсс и не курил чужой табак.
Но это его Думгар в свое время за ухо вытаскивал из замковой библиотеки, отечески наставляя на путь истинный. Славный домоправитель твердо полагал, что демонам, не достигшим пятисотлетнего возраста, недопустимо читать богато иллюстрированный журнал «Костлявые кошечки». «Эротическая нежить» тоже входила в список запрещенной литературы.
С тех пор Даэлис прошел долгий и славный путь, не изменив своим детским увлечениям, и кто же мог знать, как глубоко на него подействовал тот воспитательный процесс.
Нет, бравый полковник не покраснел – он от природы был багровым. Но глаза опустил, уши печально повесил и принялся смущенно ковырять землю носком правой лапы.
– Милорд Даэлис! – вскричал между тем Думгар, рассмотрев вновь прибывшего. – Как вы возмужали.
– А вы ничуть не изменились, – тихо сказал демон. – Держитесь молодцом.
– Благодарю за комплимент.
– Прекрасный день, – кашлянул Даэлис.
– Чудесный.
– Погода так и располагает к возвышенному.
– Совершенно с вами согласен.
– А работать как-то не хочется.
– Но приходится.
– Вот именно – приходится.
Они согласно помолчали. Каждый о своем.
– Думгар, – осторожно начал полковник. – Нам бы как-то зайти в тыл мессиру Зелгу.
– Мессир Зелг сегодня в тылу не принимает, – твердо отвечал голем. – Но вы можете найти его в самом центре. У него там день открытых дверей.
– У меня приказ, – объяснил Даэлис.
– Сочувствую, милорд. У меня тоже.
– А я никак не могу вас убедить? Скажем, вы закроете глаза, а мы незаметно прошмыгнем?
– Что вы себе позволяете, милорд?! – осерчал Думгар.
Даэлис рефлекторно схватился за свои многострадальные уши.
– Вы меня неправильно поняли…
– Я понял вас абсолютно правильно, но, принимая во внимание вашу молодость и немедленное раскаяние, не сержусь.
Даэлис хотел было возразить, что он давно не молод и не одно море успело высохнуть на его веку, однако вовремя спохватился, что тогда придется искать другие аргументы.


Молодость бывает только раз. Потом требуются уже другие оправдания.
Из «Словаря недостоверных определений» Л. Л. Левинсона

– Рад был повидать вас, милорд, – вел свою партию голем.
– Я тоже.
– Заходите после войны.
– А вы до сих пор получаете «Костлявых кошечек»?
– Разумеется.
– У нас по-прежнему большие трудности с подпиской.
– Я наслышан. Кстати, милорд, вас заинтересует новинка: «Смелый экспериментатор» – эротические рисунки с натуры. Получаем со специальной рассылкой.
– Везет, – вздохнул Даэлис.
– Библиотека в вашем распоряжении, милорд.
– Тогда до завтра, – кивнул приободренный полковник.
– До завтра, милорд.
И довольные Предатели заторопились назад.
Что до Дьюхерста Костолома, то ему пришлось тяжелее всех.
Мало кто помнил, что его мать состояла фрейлиной при Моубрай Яростной, когда та переехала к мужу, в Кассарию, с небольшой свитой приближенных.
Дьюхерст появился на свет в угловой башне кассарийского замка, после третьих петухов, и первое, что он увидел, – это склоненное над ним лицо голема. Дело в том, что малыш уродился таким богатырем, что счастливая мать даже поднять его не могла, не то что носить на руках и укачивать.
Думгар принял на себя все обязанности кормилицы. Они с Доттом нянчились с демоненышем и днем и ночью. Это Думгар поил кроху Дью из трехведерной бутылочки патентованной детской смесью из молока мантикоры, слез феникса и яда василиска. Это он спел ему первую колыбельную, под которую малыш заснул, сладко похрапывая. Это он делал ему гуглю и бырзульчика огромными каменными пальцами, а младенец заливался радостным смехом. Это каменный домоправитель кассарийских некромантов качал будущего Костолома на колене и подарил ему первого дракона-на-колесиках (игрушка такая). В конце концов, это к Думгару Дьюхерст Костолом обратился с первым словом в своей жизни, и это слово было «мама».
При встрече в ущелье они обнялись и постояли молча, как и положено двум несгибаемым мужам. Затем Думгар ласково потрепал Дьюхерста по загривку, а Дьюхерст всхлипнул и потопал обратно – объясняться с начальством. Но долго еще оборачивался и махал на прощание. Как, впрочем, и все его Костоломы.
Ну а рассказывать о беседе Моубрай с ее любимым домоправителем и вовсе нечего.
– Что ж эти олухи сразу все не объяснили? – изумилась она. – Прости за беспокойство, Думгар. Я не представляла, с кем встречусь.
– Таков замысел, – сдержанно поклонился Думгар.
– Ах ты, старый хитрец, – рассмеялась Яростная. – Ты ведь все знал наперед.
– Не знал, – сказал голем. – Но предполагал. Надеялся.
– И оказался прав. Левый фланг нам недоступен, – вздохнула прекрасная демонесса. – Так и доложу маршалу.
– Как его вторая справа шея? – поинтересовался голем.
– Все так же. Ноет.
– Я прикажу прислать зелье.
– Спасибо. Желаю удачи.
И Моубрай Яростная вернулась к Каванаху с полным отчетом об атаке на левый фланг.
– Вот видишь, отец, – подытожила она, завершая свой короткий рассказ. – Это совершенно невозможно.


Невозможное не может вменяться в обязанность.
«Дигесты Юстиниана»



* * *

Доспехи Аргобба и впрямь защитили от многих неприятностей. Во всяком случае, Зелг постоянно находился в самой гуще сражения и на шестой его час все еще оставался целым и невредимым. Относительно целым и почти невредимым, если соблюдать точность.
Нечеловеческий меч значительно облегчал тяжкий труд рыцаря. Демоны скошенными снопами валились вокруг него, но на их место становились новые, причем в неприятной пропорции – по двое или трое свежих противников на одного побежденного. С такой арифметикой победы не видать.
Справедливый некромант понимал, что он находится в преимущественном положении по сравнению с теми же шеннанзинцами, которым требовались совместные усилия трех или четырех воинов, чтобы одолеть одного заурядного демона. А на особо выдающиеся экземпляры приходилось нападать чуть ли не вдесятером.
Сначала ему казалось, что вся вражеская армия атакует его одного, что все взгляды нацелены только на него. Но так было только первые полтора или два часа непрерывной сечи. Постепенно яростное сражение отодвинулось на второй план, будто в театре, когда хор отступает в глубину сцены. Зелг уже не видел отчетливо: все слилось в одно большое разноцветное пятно, в котором время от времени мелькали кошмарные морды – лучшее украшение страшного сна.
Один раз волна нападающих оттеснила его к Такангору, и они даже смогли перекинуться парой слов. Генерал Топотан утверждал, что все идет просто прекрасно, и Зелг счел необходимым согласиться с ним, хотя лично он ничего прекрасного в окружающей действительности не обнаруживал. Но мы только что сказали, что он уже вообще ничего не видел.
Как бы мало ни был искушен в военных хитростях молодой некромант, все же он понимал, что долго так продолжаться не может. Люди устали. Они измождены. Еще чуть-чуть, и воины Кассарии начнут падать без сил, и им будет все равна – убьют их или нет. Ибо существует предел человеческой выносливости, за которым наступает полное отрешение.
Зелг видел лица шеннанзинцев и чувствовал, что они находятся на самой грани. Он отчаянно боялся, что Такангор оценивает ситуацию, примеряя ее на себя. Ему-то, возможно, далеко до обморока. А вот Эмсу Саланзерпу – рукой подать.
Пару часов назад подлетал к герцогу да Кассару возбужденный Бургежа с пухлой исписанной тетрадкой в цепких когтях и говорил ободряющие слова. Согласно Бургеже, демоны уже поняли, что обречены, и вот-вот выкинут белый флаг. На резонный вопрос, что же они прут возмущенной толпой, как муравьи из муравейника, на который основательно уселась влюбленная парочка, пухлицерский лауреат выдвинул предположение, что это от отчаяния. Надо же что-то делать, вот они и прут. А в целом они уже сдались.
Дискуссии не вышло, потому что на Зелга надвинулся какой-то гориллоподобный демон – не иначе кузен Кальфона Свирепого, а Бургежу попытался проглотить нервный экой. Специальный корреспондент перенес покушение на свою персону стоически, но вот порванной тетрадки не простил и с возмущенным визгом вцепился экою в морду и клювом, и лапками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57