Незнакомец располагал к себе; мертвые глазницы внушали ужас.
– Добрый вечер, друг мой, рад этой встрече, – сказал Мадарьяга, подходя к нему. – Господа, позвольте представить – его светлость князь Гуго ди Гампакорта, собственной персоной.
Зелг собрался было сказать что-нибудь вроде «Рад видеть вас, князь, в моем замке», но внезапно спохватился. Его, как и всех присутствующих, совершенно заворожили две маленькие темные бездны, в которых – или это только казалось? – вспыхивали временами огненные искры. Но молодой герцог представил себе, как больно может быть незрячему всякий раз слышать слово «видеть», и он прикусил себе язык.
– Милости прошу, – сказал он после долгой паузы, отыскав самую нейтральную фразу. – Вы появились весьма своевременно, князь. Признаться, я не знаю, что и думать. Может, вы прольете свет на запутанную историю о споре между лордом Таванелем и его собственной душой.
И опять мысленно обругал себя последними словами. Стоило ли напоминать о свете тому, кто обречен на блуждание в вечной тьме?
– Позволите присесть? – спросил князь, и Такангор, не отводивший от него заинтересованного взгляда, подивился звуку его голоса.
Так мог звучать легендарный боевой рог Каваны.
– Ох, простите, – всполошился Зелг. – Хозяин из меня никудышный. Конечно, проходите, располагайтесь. Я сейчас…
И он резво соскочил с места, чтобы отвести слепого князя к свободному креслу.
– Не беспокойтесь, сир, – успокоил его ди Гампакорта. – Я слеп, но прекрасно вижу. Не переживайте попусту.
– Но как же?…
– Свои глаза ди Гампакорта оставил на Ядоносных пустошах, – пояснил Зелгу молчавший до сих пор демон. – Но это не значит, что у него нет других. Вспомните хотя бы то милое нелепое существо. – И он небрежно кивнул в сторону троглодита. – Формально оно является глазами князя. Кроме того, у меня есть все основания утверждать, что наш гость не особенно нуждается в услугах несчастного троглодита, ибо вынес из Преисподней не только горькие воспоминания, но и нечто крайне полезное. Я прав, князь?
– Вы правы, барон, – приветливо откликнулся тот, непринужденно располагаясь в кресле напротив Адского Судьи. – Ваша проницательность всегда восхищала меня. Еще в те поры, когда вы преследовали меня по всей Преисподней, не давая ни минуты покоя. И я горжусь, что судьба столкнула меня именно с вами.
Оба церемонно раскланялись.


Я не нажил себе ни одного нежелательного врага.
Норманн Тебитт

– А теперь перейдем к проблеме, ради которой мы все сегодня собрались в этом замке. Что вы можете сказать по существу дела, князь? – спросил Бедерхем. – Действительно ли лорд Таванель насильно удерживает собственную душу в собственном теле? Как такое возможно?
– А кто вам сказал, что она является его собственностью? – спросил князь. – Душа лорда Таванеля никогда ему не принадлежала.


* * *

После этого сенсационного заявления славный минотавр попросил объявить небольшой перерыв с целью обнаружения и изгнания несанкционированных журналистов. Ему показалось, что дело становится настолько запутанным и щекотливым, что следует соблюдать повышенные меры предосторожности. И все сразу с ним согласились.
Затем Такангор вызвал своих солдат и попросил их сделать примерно то, что его маменька в далеких Малых Пегасиках сформулировала как приказ: «Прочеши окрестности».
Бравые скелеты не надолго задержали отправление правосудия. Уже через десять минут они повытаскивали из самых темных углов помещения отчаянно сопротивляющихся журналистов, включая гневного Бургежу, и выдворили их из замка, не обращая внимания на протесты и угрозы завтра же написать в газете, что жестокосердный и кровожадный некромант всячески препятствует прессе в ее многотрудном деле. Только после этого в зале заседаний воцарился относительный покой и порядок.
– А теперь поясните мне, как такое может быть, – попросил Юлейн, когда порядок был восстановлен. – У меня ум за разум заходит с этими тайнами.
– Поскольку я вижу среди присутствующих уважаемого графа да Унара, чья Тайная Служба считается одной из лучших в Ниакрохе, – сказал ди Гампакорта, и Зелг снова подпрыгнул при слове «вижу», – то я уверен, что вам уже известна история с «раздвоением» лорда Таванеля.
– Да, – кивнул Зелг. – В общих чертах.
– Таким образом, – продолжал оборотень, – нынешний лорд формально имел все права на душу лорда-рыцаря, своего полного тезки. Видите ли, многие колдовские обряды, как, впрочем, и обычные юридические документы, изобилуют лазейками, которые человек, искушенный в своем мастерстве, обязательно использует. Либо для того, чтобы выиграть процесс, либо для того, чтобы успешно наложить заклятие.
Приложив максимум усилий к тому, чтобы помочь предшественнику графа, маркизу Хойте ин Энганце, уничтожить орден кельмотов, новоявленный лорд Таванель остался единственным владельцем души того, чье имя и поместье присвоил. Точнее, завладел на законном основании. Ведь не зря несчастный Уэрт поставил в своем завещании единственное условие: постоянно вспоминать его имя в молитвах и числить его здравствующим членом ордена. Не то чтобы он был уверен, скорее, догадывался…
– О чем? – жадно спросил да Унара.
– О своем происхождении и вытекающих оттуда способностях.
– А каково его происхождение?
Тут граф осекся и внимательно вгляделся в князя – огромного, могучего, похожего на грозного хищника, отдыхающего в благодатной тени после свирепой битвы. Сейчас он спокоен и расслаблен, но стоит его разозлить, как последует неминуемое и ужасное возмездие.
– Правдивы ли слухи о том, что мать лорда Таванеля, прелестная Сипусса, вела свой род от каноррских оборотней? – спросил он негромко.


Когда сплетни стареют, они становятся мифами.
NN

– Совершеннейшая правда, – кивнул слепой князь. – На самом деле ее звали Лоредана ди Гампакорта, и она была моей сестрой. С таким именем и происхождением нечего и надеяться выйти замуж в Тиронге и создать счастливую семью с добрым и благородным, но таким слабым и недолговечным смертным-полукровкой.
Ради своей любви Лоредана поставила на карту все: власть, могущество, общество себе подобных, абсолютную свободу и неимоверное долголетие, приравненное к бессмертию. Она проиграла, но не сожалела об этом. И мне запретила. Это был предусмотрительный поступок, ибо, получив известие о ее смерти, я обезумел от горя. И мои… э-э… сожаления могли вылиться потоками крови, если бы не просьба сестры.
– Отчего она умерла? – осторожно спросил Зелг.
– Не знаю. Обстоятельства ее смерти темны и загадочны. С одной стороны, оборотень, особенно каноррский, отказавшись от своей сути, долго не проживет – тоже правда. Все равно что запретить вампиру пить кровь. С другой – слишком много странных и необъяснимых событий произошло после, чтобы я полагал, что ее кончина вызвана естественными причинами.
Но в любом случае, остался ее сын – единственное дорогое для меня существо. И осталось завещание – беречь ее сына от злых людей и прочих тварей. Беречь последнего представителя нашего рода. Того, в чьих жилах текла черная кровь ди Гампакорта.
Я выполнял ее волю, как мог. Следил за ним, насколько это было возможно. Я любил этого отважного мальчика – он не уронил чести нашего имени. Возможно, он был гораздо лучше нас: и меня, и Лореданы, и даже своего отца, ради которого моя сестра решилась на этот безумный шаг.
Князь замолчал. Он смотрел в окно, туда, где чудесная теплая ночь постепенно входила в свои права, и, казалось, видел то, что недоступно другим.
Молчал он так долго, что Зелг уже решился просить его продолжить рассказ, который пока что ни на йоту не приблизил слушателей к пониманию происходящего. Конечно, многое он домыслил, но кто сказал, что его домыслы верны? Молодой некромант желал услышать подтверждение своих рассуждений. Но ему не дали и рта открыть.
В зал заседаний ворвались три стремительных яростных существа.
Зелг и прежде видел много необычного. Он уже наблюдал, как староста Виззла, добродушный и веселый Иоффа, и его симпатичные сыновья превращаются в грозных оборотней, готовых уничтожить любых врагов. Как вырастает шерсть на загривке; как улыбка превращается в хищный оскал; как кожа покрывается острой жесткой чешуей, которую не пробить и мечом. Но он еще не видел их в таком гневе. Кажется, даже Галеас Генсен и его мертвое королевство не вызывали у кассарийских оборотней такого отвращения.
– Сир, – взвыл самый огромный, седой, со сверкающими глазами, – вам грозит опасность. В замке враг. В замке опасный враг-ххррг.
Голос Иоффы все время срывался в рык, и от этого рыка мурашки бежали по коже.
– Что происходит? – недоуменно спросил Зелг.
– Что случилось? Что такое? Что? – всполошился кузен Юлейн.
– Демон меня забери! – сказал господин главный бурмасингер. – Вот это харя.
И, взвесив все обстоятельства, вежливо прибавил:
– Прошу прощения, князь. Случайно вырвалось, исключительно от немого восхищения этим кошмаром – в смысле…
– Нездешней красотой, – пришел ему на помощь маркиз Гизонга.
Зелг подумал, что правы оба. И кошмар, и красота – нездешняя.
Вместо слепого князя, покорившего всех своим обаянием и манерами, в серебристом лунном свете возник монстр. И дело было вовсе не в его исполинских размерах, не в алой пасти, не в когтях и клыках – действительно больших и очень острых; не в могучих крыльях и бронированном хвосте, который сам по себе являлся смертоносным оружием. Не в уродливом и устрашающем облике. И даже не в черных провалах вместо глаз.
Суть заключалась в вещах необъяснимых и как бы не существующих. В том, что можно только почувствовать, как приближение смерти или неумолимый бег времени.
Сам ужас припал сейчас к мраморному полу зала заседаний; воплощенный гнев скалил клыки на Иоффу и его сыновей. Только теперь Зелг понял, отчего обычные оборотни ненавидят оборотней Канорры.
Какая-то часть Бэхитехвальда навсегда осталась в этих злосчастных существах. Не кровь, а черная тягучая жидкость медленно струилась по их жилам.
Неприлично выругался граф да Унара; всплеснул руками король Юлейн; квакнул Узандаф Ламальва, и лихо хлопнул стакан эфира доктор Дотт, предвидевший широкое поле для деятельности в самом ближайшем будущем. Встопорщились крылья за спиной судьи Бедерхема.
Завывая и рыча, оборотни бросились друг на друга.
Знаменитый библиотечный эльф, исполняющий в Кассарии обязанности главного летописца, неоднократно указывал нам на то, что слово «смертоубийство» – явное просторечие и по мере возможности употреблять его не стоит. Однако другое слово нам теперь на ум не приходит.
Вы никогда не видели, как дерутся кошки?
Когда они дерутся, кажется, что в этой драке принимает участие вся обстановка. Все, что может разбиться, – разбивается; все, что может сломаться, – ломается. Остальное приобретает неузнаваемый вид.
Приблизительно то же самое происходило сейчас и в кассарийском замке.
Лишенный предрассудков Юлейн сразу нырнул под стол и уже оттуда с интересом наблюдал за ходом сражения. Компанию ему составил Узандаф, наскоро сообщивший, что мумии состоят из вещества хрупкого и легко разрушимого, а только этого ему на старости лет и не хватало.
Разумный судья Бедерхем, тихо хлопая крыльями, поднялся в воздух. Только под потолком он почувствовал себя в относительной безопасности и завис там, устремив вниз огненный взгляд.
Остальным пришлось хуже и, возможно, вообще стало бы туго, ибо на шум явились Бумсик с Хрюмсиком, обрадовались оживлению и внесли в него свою скромную лепту.
Ситуация требовала героя.
И такой герой появился. Встав посреди зала, широко расставив могучие ноги и вонзив копыта в каменные плиты с такой силой, что крошился и мрамор, и серебряные подковы, Такангор дождался, когда воющий клубок подкатится к нему, схватил его обеими руками и дернул в разные стороны.
Тишина наступила мгновенно. И в этой тишине, нарушаемой только хрипом оборотней и азартным похрюкиванием Бумсика и Хрюмсика, стало слышно, как минотавр бормочет:
– Разошлись, посмотри, куда там вавилобстерам в период брачных игрищ! Маменьки на вас нет в воспитательных целях. А я, увы, полон сострадания. Редко внушаю ужас действием. Сидеть, я кому сказал!
Последнее относилось уже к хрякам, которые застыли на месте, со страхом и благоговением глядя на своего повелителя. Однако и оборотни поутихли и перестали рычать. Не зря историки утверждают, что голос генерала Топотана всегда производил на слушателей магическое действие.
– Прошу прекратить раздраконие и перейти к цивилизованным формам взаимных оскорблений, – попросил минотавр. – На счет три отпускаю. В случае рецидива национальной розни в этом зале прибегну к ответному террору и насилию с добрыми намерениями.


Никогда не прибегай к насилию, кроме тех случаев, когда ты сильнее.
Габриэль Лауб

– Вероятно, я должен оскорбиться, – медленно произнес ди Гампакорта, принимая человеческий облик. – Я бы и оскорбился, если бы не был так восхищен. Честное слово, милорд, когда я читал в газете о ваших подвигах на паялпе и во время сражения с Генсеном, то полагал, что половина, если не больше, – измышления газетчиков. Но нет! Вы действительно безумец. И действительно так сильны, как говорят. А может, и больше. Позвольте пожать вашу руку.
– Да чего там, – засмущался Такангор. – Что я? Вот если бы вы видели мою маменьку… Вот это настоящее ого-го!
– Не всякий демон способен справиться с ди Гампакортой, и особенно в его зверином обличье. Просто не минотавр, а настоящее сокровище. Мне все больше хочется встретиться со знаменитой маменькой этого отчаянного молодца, – сказал Бедерхем, опускаясь в кресло рядом с Узандафом. – И я все больше боюсь. Во мне пробиваются нежные ростки мамофобии.
– Боитесь увидеть то, что предполагаете заранее? Боитесь вспомнить пророчество? Или опасаетесь, что предсказание Каваны, на заре времен объявленное полной чушью, начинает сбываться вопреки всему?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57