Что до Бургежи, то десять минут спустя он обогатил сокровищницу журналистской мысли фразой «Наши войска наступают по противнику». И, учитывая обстоятельства, не погрешил ни против истины, ни против грамматики.
Бывает ведь, что беседа обостряет мысль, пусть даже собеседник глядит на тебя с понятливостью непроснувшегося вавилобстера.


* * *

При всем масштабе своей личности один Бургежа еще не тянул на оружие массового поражения. Но в запасе у Зелга было много козырных карт.
Широкое общественное недоумение в стане демонов вызвало появление доктора Дотта, который, минуя всех желающих скрестить с ним оружие, направил – фигурально выражаясь – свои стопы к некоему великолепному созданию.
Создание обладало чудесными узорчатыми крыльями, глазами цвета кипящей лавы и шкурой цвета червонного золота. Острые уши были плотно прижаты к вытянутому черепу, на котором не наблюдалось ни бровей, ни носа. Зато был рот – мечта зубного лекаря, нуждающегося в убедительной рекламе своего нового полоскательного снадобья. В руках создание держало длинное копье с широченным наконечником, похожим на меч.
– Как элегантно вы взмахиваете своим оружием, – сладко пропел халат, подплывая ближе. – На меня махать не надо. Тыкать тоже.
– Уррх, – откликнулось создание, и доктор понял, что его речь произвела должный эффект.
– Меня покорила стройность ваших ножек и потрясающие пропорции. Нимфа! Одно слово – нимфа! Иначе не скажешь. А этот пламенный взор! Я сражен наповал. Моя жизнь принадлежит вам – берите ее, если захотите.
Существо снова взмахнуло копьем, пытаясь поддеть сладкоголосый халат на лезвие, но Дотт возмутился.
– Позвольте! – возопил он. – Это же была метафора с гиперболой. Вы что – совершенно чужды поэтического слога? Так нельзя. Если вы меня тут прикончите, кто станет обожать вас? Кто станет мечтать о вас долгими ночами и вызывать в памяти ваш прекрасный образ? К тому же я уже давно умер, и номер не пройдет…
Существо впало в такую ярость, что болботало, как сердитый уткохвост, застукавший соперника в супружеском гнезде. Опытный ловелас, доктор Дотт принял эти звуки за сдержанное одобрение и продолжил:
– Вы скажете – не время! И черствые воскликнут за вами – не время! Но любовь не смотрит на часы и календари. Ей всегда место и всегда время. Прекрасная! Давайте встретимся через часок у руин старого замка… Так, старого замка здесь нет – а жаль, это очень романтично, – зато во-он там есть чудный ручеек. Я скоро освобожусь, и под сенью плакучих ив мы сольемся в одном пламенном порыве…
– Как же ты меня разозлил, призрак! – рявкнул наконец копьеносец, оказавшийся на поверку Флагероном Огнекрылым, лучшим рыцарем личной гвардии маршала Каванаха.
– Разозлил? – уточнил Дотт, читая между строк. – Вы что, намекаете, что вы… простите за выражение… банальный мальчик?
Демон совершил убийственный выпад, а призрак взвизгнул:
– Хорошенькое дело! Юбку зачем было надевать?
– Это не юбка, – рявкнул Флагерон, – это нижняя часть хитона.
– Что я – юбки от хитона не отличу? – обиделся Дотт. – При моей-то квалификации. И потом, кто теперь носит хитоны? Дикость какая-то. Для чего, по-вашему, придумали штаны?
– Для чего?
– Чтобы не было таких вот душевных травм.
И вконец разочарованный Дотт поплыл дальше – воевать с коварными демонами. Когда следующая волна сражения вынесла его к Зелгу, он пожаловался:
– Вот ведь знал, что им нельзя доверять, а все-таки не удержался. Поверил. Как обманчива внешность. Это самая жестокая драма, случившаяся в моей жизни за последние четыре недели.
Относительно драмы Зелг оказался не в курсе, он как раз отбивался от трех наседавших демонов и, признаться, был немного занят.
В ту самую минуту, когда доктор Дотт обратил свой ласковый взор на новую пассию, неутомимый Мардамон достиг противоположного берега Тутоссы и добрался до Каванаха Шестиглавого. То есть он, конечно, не знал имени этого чудесного демона, но сам его вид не мог оставить жреца равнодушным.
Каванах отдавал войскам очередной приказ, когда кто-то осторожно пощупал его хвост и издал сдержанный стон, какой издают в пароксизме довольства.
– Невероятно! – восхитился чей-то голос, и Каванах повернул к неизвестному самую любопытную свою голову.
Его части завязли у самой кромки воды, встретив отчаянное сопротивление кассарийцев, и маршала посетила разумная мысль – а вдруг это перебежчик? А вдруг он выдаст какую-нибудь полезную тайну или сделает что-то другое в этом же роде?
– Чего тебе надобно, смертный? – прорычал он, стараясь, впрочем, немного смягчить свой грозный голос.
Перебежчик должен чувствовать себя в относительной безопасности, иначе он бесполезен. К тому же маршалу понравились нотки восхищения, явственно звучавшие в голосе нелепого человечка в синей рясе.
– Я говорю, невероятно! Просто блеск! – И человечек потер руки. – Нам бы сюда пирамиду. И сбрасывать с нее кровавые жертвы… Вы разделяете это мнение?
– Чего ты хочешь?!
– Я пропагандирую культуру жертвоприношений, – пояснил Мардамон терпеливо, как скудоумному. – Несу религию в массы. Берем кого-нибудь бесполезного, но совершенно чудесного – вот хотя бы вас – и красиво приносим в жертву на вершине пирамиды. Тут важно добровольное согласие, потому что как же иначе я вас запроторю туда, на вершину?
Каванаху показалось, что у него закружились все шесть голов разом.
А Мардамон, не теряя времени даром, трудолюбиво и тщательно обмерил маршала веревочкой, добытой из-под полы рясы, и огорченно поцокал языком.
– Извините за беспокойство, – молвил он в тот миг, когда Каванах собрался привычно щелкнуть челюстями. – Вы идеальный вариант, но только теоретически. А на практике вы мне не подходите. Такой пирамиды еще нет… Простите.
И исчез.
Каванах поискал глазами своего любимца, рыцаря Флагерона, чтобы спросить у него, что это было, но того рядом не оказалось, и маршал загрустил.
А Флагерон тем временем рыскал в опасной близости от фамильного топорика Топотанов, в первых рядах нападающих. Впрочем, мысли его были поглощены отнюдь не кровавыми подробностями битвы. И, заприметив двух не слишком занятых сражением воинов, он направился к ним, справедливо полагая, что те отдыхают от трудов ратных, а на отдыхе почему бы и не поговорить с приличным собеседником?
– Добрый день, господа! – приветливо обратился он к Галармону и Мадарьяге. – Милорды! Один вопрос.
Галармон как раз переводил дух после ожесточенного столкновения с экоем, а Мадарьяга караулил рядом, чтобы генерала не беспокоили надоедливые враги, а то лезут без передыху, как мухи в скисший суп. Подлетевшего демона он сперва хотел разорвать на части, но тот поздоровался. А согласитесь, не слишком учтиво отвечать на приветствие убийством. И благовоспитанный вампир сдержанно поклонился в ответ.
Галармон тоже не видел причин, по которым один джентльмен должен отказать другому джентльмену в невинной просьбе.
– Да-да, – откликнулся рыцарственный генерал. – Мы вас слушаем.
Демон выглядел несколько смущенным. Впрочем, кто их поймет с такими мордами лица?
– Вы случайно не видели поблизости любезный черный халат с прекрасными синими глазами? – спросил Флагерон.
– A-a, это вы о Дотте? – уточнил Мадарьяга, и глаза его загорелись оранжевым опасным огнем. – А может, я сойду? Разомнемся.
И он выразительно оскалил белоснежные клыки.
– Вы не поняли меня, – неожиданно миролюбиво откликнулся демон. – Мне не для поединка. Мне бы поговорить…
– Тут где-то летал, – пожал плечами вампир. – Но если что – учти. Он мой друг. Я сам из тебя халатов накрою.
– Да вон он! – сказал Галармон. – Сейчас я его позову. Тут и поговорите.
– Разумно, – согласился Мадарьяга. – Что значит, стратег.
Доктор Дотт посыпал троих нападавших щедрой горстью своего знаменитого чихательного порошка и с удовлетворением наблюдал, как они рассыпались серебристой пылью. От этой общественно полезной деятельности его отвлекли призывные крики Ангуса да Галармона. Обернувшись, Дотт увидел, что ему не показалось – генерал действительно хочет немедленного общения.
Доброе привидение поспешило на дружеский зов.
– Что случилось? – взволнованно спросил он, ожидая худшего.
И не ошибся.
– Тебя тут какой-то демон домогается. – И Мадарьяга кивнул в сторону Флагерона, спрятавшего за спину свое копье.
– Я тут подумал… – решительно сказал демон. – К черту условности! Мне еще никто и никогда не говорил таких слов…


* * *


Не знает их копье отдыха, грудь взнемлется от часта пыха.
В. Петров. На взятие Измаила

Помимо всего прочего, битва – это процесс. Причем процесс чаще всего долгий, утомительный и даже вязкий.
Выдержать первый, сокрушительный и яростный удар атакующей стороны – еще полбеды. Самое сложное – продержаться следующие часы, отражая нападение за нападением, бесконечно сражаясь и не зная, когда и, главное, чем это все закончится.
Когда Узандаф Ламальва да Кассар предупреждал своего внука, что в битве при Липолесье традиционно участвует почти весь рядовой и офицерский состав адского воинства, Зелг понимал, что это должно быть очень много народу. Но потом оказалось – не понимал.
Сперва его даже интересовали отдельные представители подземного мира: ни одна тварь, ни один демон не походил на другого. Невозможно представить, что все они состояли в каком-то родстве.
Крылатые и ползучие; мелкие – размером с человека – и грандиозные, как Думгар; на шести ногах, на когтистых птичьих лапах, змееногие и змеерукие; звероподобные уродцы и красавцы с эльфийскими огромными глазами; хвостатые и бесхвостые; клыкастые и ядовитые; похожие на червей, трехголовых великанов, барабан на ножках, василисков с женским лицом и на женщин с головой собаки; на трясущиеся, как пудинг, шары; на драконов и на летучих мышей; и даже на тещу бурмасингера Фафута – все они, один за другим, шеренга за шеренгой, легион за легионом шли на кассарийцев.
Три часа спустя утомились сражаться даже ветераны «Великой Тякюсении», которым усталость по определению неведома. Что уж говорить о живых.
С воинов пот лил рекой, как с сисбирских лесорубов, которым пришлось провести рабочий день на солнцепеке. Граф да Унара грустно заметил Фафуту, что, вероятно, сказывается возраст, потому что еще немного, и он просто не сможет поднять меч. А господин главный бурмасингер, высоко ценимый начальством за здравый смысл, сдержанно заметил, что сказывается не возраст, а специфика противника. У нормального врага, сказал господин Фафут, уже закончились бы солдаты, и наступил бы всеобщий мир и ликование. А тут конца-краю не видно. Открываются широкие перспективы для трудоголиков и маньяков-убийц.
Запыхавшийся Такангор, который крушил и разбрасывал врага, ни на секунду не отрываясь от этого занятия, полностью оправдывал распространенное мнение о том, что утомляет не любимая работа – утомляет пустая беготня. Однако спустя три часа бравого генерала стала терзать жажда. Благо до пригубного наливайника было рукой подать – он находился в обозе, вместе с Узандафом Ламальвой да Кассаром и особо ценными вещами, под охраной судьи Бедерхема.
Когда у правого плеча минотавра появилась полупрозрачная фигура Уэрта да Таванеля, Такангор возликовал.
– Принесите мне наливайник – Гризя знает, – попросил он, сшибая с ног диковинное создание, будто наскоро слепленное из двух или трех тел. – Я бы и сам пошел, но войска могут воспринять факт ухода как намек на отступление.
– Сейчас принесу, – пообещал призрак. – Сию минуту. Гризя! Гризенька…
– Я занята, – откликнулась фея и вернулась к своему противнику.
– Гризя. – Лорд Таванель мягко взял любимую под локоток. – Перестань кусать этого несчастного. И лупить трубкой не нужно. Он уже все понял.


С точки зрения биологии, если что-нибудь вас кусает, оно, скорее всего, женского пола.
Скотт Круз

Страдалец с благодарностью взглянул на своего избавителя. Судьба свела его с воинственной феей минут пять назад, но ему казалось, он провел с ней последние лет четыреста своей жизни, причем провел их в печально известных казематах Правдивой башни, где истина рождается не в спорах, а совсем по другой причине.
Фея поправила панцирь, бросила на демона последний торжествующий взгляд и обратила нежный взор к жениху.
– Как я выгляжу?
Вот первый естественный вопрос, который всякая нормальная женщина задает любимому мужчине в самый разгар кровопролитного сражения.
Единственный естественный ответ, который можно дать, стоя между демоном-топорником, пытающимся смахнуть тебе голову, и зубастой тварью, которая пытается тебя проглотить:
– Дорогая, ты неотразима. А этот яркий румянец делает тебя еще моложе и прекраснее.


* * *


Все герметичные сосуды хоть что-нибудь, но пропускают.
Законы Мерфи

Князь Тьмы время от времени любил побаловаться чашечкой адского чаю по рецепту знаменитой бабки Бутусьи. В Преисподней ее зелья жаловали, потому что они давали неизменно превосходный результат. К тому же была у них одна отличительная особенность. Разумная и добрая Бутусья не брала для основы ничего слабее бамбузяки и завещала повышать градус, если есть такая возможность.
Таким образом, успокоительный чай на поверку оказался травяной настойкой на яде скулокрута, смешанном с популярной в любом народе бульбяксой тройной перегонки.
После короткой беседы с вражеским специальным корреспондентом владыка Ада почувствовал себя больным и обиженным. Во-первых, он понял, что традиционное отсутствие собственных печатных органов приводит к однобокому освещению событий. Он уже представлял себе, что напишет этот нахальный эльфофилин, и ощущал острую необходимость выпить.
Во-вторых, легионы демонов так и не продвинулись вглубь вражеской территории. Время, отведенное на битву, идет, а воз и ныне там. Напрасно Каванах каждые полчаса бросает в битву свежие части. Проклятые кассарийцы стоят как вкопанные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57