В тот же миг двадцать легионов Сокрушителей издали отчаянный вопль, прощаясь со своим поверженным господином.
– Не понимаю, что происходит, – ярился Князь Тьмы на своем золотом троне. – Как это вообще возможно? Малакбел непобедим!
– Вот видишь, отец, – шепнула Моубрай в ухо самой недоверчивой и хитроумной голове Каванаха. – Я была права, когда говорила, что кое-кто весьма заблуждается относительно этого прелестного минотавра. О! Он еще преподнесет нам всем кучу сюрпризов. И он, и его милая семейка.
– Я всегда восхищался твоей проницательностью, Яростная, – усмехнулся Каванах. – Что скажешь? Чем закончатся два следующих поединка?
– Для этого не нужно быть прорицательницей, как Эдна Фаберграсс, или такой пессимисткой, как я. По-моему, все и так ясно. Против одного из нас они выставят тварь Бэхитехвальда. И я не желала бы быть на месте этого одного. Бедерхем – единственный, кто имеет хоть какие-то шансы справиться с каноррским выродком. А поскольку мы проиграем три поединка из четырех, результат последнего меня в принципе не интересует.
– Ты права, Моубрай, – снова согласился лорд-маршал. – А теперь ступай к нашим легионам и постарайся не показываться на глаза Владыке. Не ровен час, он захочет послать на бой тебя – этот ход вполне в его духе.
– Сомневаюсь, – сказала Моубрай, рассматривая Князя из-под полуопущенных ресниц. – Но предосторожность никогда не бывает лишней.
И она исчезла – без вспышек пламени, без привлекающих внимание иных эффектов, а тихо – как тень на воде.
Но напрасно они боялись – Князь был сейчас занят совсем другими проблемами. В эту самую минуту он пытался сообразить, достаточно ли у кассарийца могущества, чтобы наложить заклятие на повелителя Преисподней. Ибо с ним, в смысле – повелителем Преисподней, происходило нечто странное, и он не находил этому явлению ни имени, ни названия.
Ничего удивительного. Просто в Преисподней Птусик пока еще не приобрел той популярности, которую имел на поверхности.
Наскучив висеть вниз головой на какой-то корявой ветке и сваливаться с нее всякий раз, как в ходе поединка возникали опасные моменты, он радостно приветствовал победителя пылким птусичьим лобызанием, а затем решил размяться и взбодриться перед дальнейшей нервотрепкой. А что могло взбодрить его больше, чем короткий, стремительный и вдохновенный полет куда глаза глядят.
Наш постоянный читатель уже знает, что Птусик относился к редчайшей породе покорителей неба – к тем, кому просторов этого самого неба всегда было мало. Заложив пару крутых виражей, Птусик не без удивления обнаружил себя парящим над головами изумленных демонов. Даже с высоты его полета демоны симпатий не вызывали, и он благоразумно решил вернуться. Как обычно, завернув за милое облачко, похожее на шляпку, как за угол, и вызвав ропот восхищения в адских войсках, не владеющих высоким искусством полета зигзагами, Птусик вошел в крутое пике и на какой-то краткий миг чуть не столкнулся нос к носу с особенно кошмарным демоном – крылатым, глазастым, грозным, немыслимо большим – и на золотом троне. Тут всякому птусику станет ясно, что пора брать рукокрылья в лапы и драпать. Что он и сделал. Уже через минуту мастер сложных траекторий снова висел на облюбованной ветке, тяжело дыша и давая интервью вездесущему Бургеже.
Впоследствии этот шедевр, озаглавленный «На тет-а-тет с Тьмой», вошел во все учебники для всех учащихся летописных факультетов как образец оперативности, ибо был написан всего через пару минут после непосредственного события, по самым горячим следам.
У владыки Преисподней еще никто не спросил, какого он мнения о своей короткой встрече, поэтому бедняга не знал, что за счастье ему привалило, и маялся нехорошими подозрениями, склоняясь попеременно то к вражеским чарам, то к болезненной галлюцинации.
– Вообрази, – обратился он к адъютанту. – У меня в глазах мельтешит какая-то кошмарная птичка.
Судя по тому, как сочувственно покивал адъютант, дело было не столько в птичке, сколько в глазах, и Князь пал духом.


* * *

Приблизительно в то же самое время Алекс Редс – придворный распорядитель Князя Тьмы, полковник Даэлис, а также демон-герольд, гордо носящий имя Барбосис, явились в лагерь кассарийцев, дабы обсудить условия двух оставшихся поединков.
– Я его навсегда убил? – поинтересовался Такангор, выразительно скосив глаза вниз.
– О нет, что вы, милорд! – замахал на него крыльями Даэлис. – Он неуничтожим, как большинство из нас. Думаю, как раз сейчас его латают в храме Ненависти, и уже к ужину он будет в полном порядке. Хотя и в отвратительном расположении духа. Но тут я его как раз понимаю. Видите ли, последний раз Малакбела сокрушали в поединке через несколько месяцев после сотворения нынешнего Ниакроха. Он тогда был еще крайне юн, почти подросток – всего две или три головы и только один хвост. И у него просто нет опыта поведения в подобных ситуациях.
– Надеюсь, у него не будет из-за меня крупных неприятностей, – сказал добрый минотавр. – Он такой ничего парень. Азартный. Заводной. Ему бы на Кровавую паялпу. Вот Архаблог меня понимает.
– Надеюсь, очень больших не будет, – дипломатично ответил вместо полковника бес Алекс Редс. – Но это в большой степени зависит от исхода остальных поединков и собственно самой битвы.
– Тогда, боюсь, мне нечем вас порадовать, – вздохнул генерал Топотан.
– Боюсь, вы рано боитесь, – любезно осклабился Барбосис.
– На то она и жизнь, – произнес за спиной демонов мягкий, рыкающий голос. – Поживем – увидим.
Они обернулись, медленно, как завороженные, чтобы нос к носу столкнуться с улыбающейся физиономией слепого оборотня. Трое демонов как-то странно попятились от твари Бэхитехвальда, хоть это и было им не по чину. Но случаются в жизни ситуации, любит говаривать Мардамон, когда как-то забываешь о чинах и сразу тянет принести умилостивительную жертву.
– Хорошего вам дня, рыцари, – приветливо молвил Гампакорта. – Рад видеть вас в добром здравии.
– Э-э-э, да, конечно, – невпопад отвечал Даэлис. – Взаимно, князь. И ты здравствуй, Борромель.
Какое-то неуловимое сияние на миг зажглось в черных слепых провалах глаз каноррского оборотня.


Могло быть хуже. Твой враг мог быть твоим другом.
Станислав Ежи Лец

– Они с Борромелем очень дружили – насколько это вообще принято у нас на родине, – счел нужным пояснить Барбосис. – Так вот, господа. Следующим нашим поединщиком Господин назначил графа Форалберга Беспощадного, повелителя Ненасытных. А четвертым отстаивать честь Преисподней будет барон Астрофель Двуликий, глава клана Предателей.
– И мой непосредственный начальник, – неизвестно зачем вставил полковник Даэлис.
– Борромель говорит, ты никогда не был предателем, Даэлис, – сказал Гуго ди Гампакорта, круто разворачиваясь на каблуках и удаляясь в сторону реки.
– В Аду это не столько комплимент, сколько обвинение, – заметил Алекс Редс.
– Но вы находитесь в моем лагере, – громыхнул Такангор. – А в моем лагере это комплимент.
– Теперь мы желаем знать, кого из своих рыцарей выставит милорд.
– По приказанию мессира Зелга честь Кассарии выйдут защищать князь Гуго ди Гампакорта и милорд Кехертус.
– Ловко! – восхитился Барбосис. – Я с удовольствием посмотрю на встречу Форалберга с тварью Бэхитехвальда.
– Герольд Барбосис с недавних пор – лет эдак восемьсот – девятьсот – ненавидит Беспощадного, – пояснил Даэлис.
– Это я уже понял, – ухмыльнулся Такангор. – Полковник, что вы все шею вытягиваете к тем шатрам, я не понимаю? Ставки больше не принимаются.
– А в виде исключения? – тихо спросил Даэлис.
– При всем желании – не могу. С этим у нас строго.
– Понимаю, понимаю, – грустно закивал головой демон. – Просто я сегодня такую кучу денег просадил. Меня супруга заживо обглодает до последней косточки.
– Сочувствую, – твердо сказал минотавр. – И где-то даже разделяю. Но правила нарушить не могу. Вот супругу пришибить… в смысле деликатно призвать к порядку – это всегда пожалуйста. Имею бесценный опыт семейных конфликтов с победоносной маменькой. Если что – обращайтесь.
– Я могу твердо рассчитывать на ваше обещание? – спросил Даэлис, с надеждой заглядывая в алые глаза генерала.
– Разумеется!


* * *

О поединке между Форалбергом Беспощадным и князем Гуго ди Гампакортой специальный корреспондент Бургежа выразился так: «Уж не знаю, на что он там рассчитывал, этот Ненасытный, но каноррского оборотня он явно видел впервые. И морда у парня, надо сказать, была озадаченная».
Старинная пословица гласит: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. В принципе, Форалберг ничего не имел против народной мудрости и даже слыл большим любителем подобного рода фразочек, с удовольствием пересыпая свою речь меткими высказываниями, которые прошли лучшую из возможных проверок – проверку временем. Но в данном конкретном случае он мнения народа не разделял. И, узнав, кто будет его противником, поблек и увял, как нежный цветок в морозы.
Кровожадный демон охотно слушал бы рассказы о слепом оборотне хоть каждый день, регулярно, как проповеди ересиарха, но предпочел бы избежать визуального контакта. В отличие от маразмирующего Иоффиного дедушки, утверждавшего, что внуков он «глазами наблюдает, а разумом не постигает», Форалберг как раз был готов на все, чтобы не «наблюдать глазами» Гуго ди Гампакорту.
Да и славное Зелгово воинство, особенно та его часть, что была по техническим причинам лишена удовольствия видеть драку, случившуюся между кассарийским и каноррским оборотнем, оказалось поколеблено до самых основ.
Когда князь ди Гампакорта распахнул свои тяжелые крылья, когда привычный образ аристократа и вельможи уступил место устрашающей бэхитехвальдской твари, кое-кому из шеннанзинцев чуть не сделалось дурно.
Дело, как мы уже говорили однажды, было вовсе не во впечатляющих размерах и не в грозном облике, а в том, что не объяснить словами и глазами как раз не увидеть, а можно только ощутить.
Бездна разверзлась перед несчастным Форалбергом, и сия бездна показалась ему во сто крат страшнее, чем привычная огненная геенна, чем кипящие лавой адские провалы и пропасти, в которых метались и стонали души, обреченные на вечную муку.
Когда-то, в далекой юности, в которую теперь он и сам верил с большим трудом, тогда еще не Беспощадный и вовсе не повелитель Ненасытных, а всего лишь еще один из несметного адского воинства, Форалберг поспорил с такими же, как он сам, шалопаями – своими приятелями, что поднимется выше облаков и окунется в черную бездну ночного неба.
Он побился об заклад, что глотнет хотя бы один глоток ледяного мрака вселенной и расскажет остальным, чем эта необъятная тьма отличается от тьмы Преисподней. Но на поверку оказалось, что рассказать это невозможно. Нельзя ни понять, ни объяснить, что такое бесконечность и вечность. Это можно только знать от рождения, но для этого нужно родиться богом.
Там, на недоступной высоте, в самом сердце отчаянного и невыносимого одиночества, в великолепной сверкающей черноте, демон прикоснулся к самому краешку тайны. В вечном безмолвии, где стали мгновенно бесполезны проклятия и заклинания, он не услышал, но почувствовал чей-то голос. Ему помстилось – с него заживо сдирают шкуру, так звучал тот голос, и он ринулся вниз, не помня себя от ужаса, и так и не узнал, что говорила ему бесконечная тьма.
В пустых глазницах Гуго ди Гампакорты плескались ее озерца. Форалберг ни с чем не мог ее спутать…


* * *

В период брачных игр вавилобстеры – создания обычно кроткие и, несмотря на свои невероятные размеры и бронированный панцирь, даже робкие, способные испугаться одного только писклявого гоблинского вскрика, – становятся совершенно невыносимыми.
Вынести их невозможно не только потому, что мало в мире отыщется титанов, способных поднять взрослого, хорошо откормленного вавилобстера, а еще и по той причине, что именно в это время они чрезвычайно подвижны и нападают буквально на все, что шевелится.
Врачующиеся вавилобстеры производят то же впечатление, что и дядя Гигапонт: кажется, что они везде и всюду.
На мысль о вавилобстерах нас натолкнул поединок между Форалбергом Беспощадным и Гуго ди Гампакортой. Очевидцы утверждали, что они были всюду – хотя как им это удалось, не знает никто.
– Я думал, мы с Малакбелом славно потрудились, – вздохнул Такангор, оценив усилия поединщиков взглядом истинного знатока. – А вот она – настоящая пахота.
– Форалберг сделал что мог, и даже больше того, и в Аду ему задолжали по этому поводу памятник, – заметил добрый Отентал.
– А там популярны памятники национальным героям? – уточнил дотошный доктор Дотт. – С табличкой «За полученные особо тяжкие повреждения»?
– Медицинский юмор? – вкрадчиво поинтересовался Мадарьяга.
– А чем он в принципе отличается от вампирского? – обиделся Дотт.
– Над нашими шутками смеются, – доходчиво пояснил князь. – Над медицинскими – грустят.
– Имел подобное лупасение от Зюзака Грозного, когда разбивал вдрызг редкоценное имущество, – гордо поделился Карлюза. – Но без выкрутасей.
«Выкрутасями» слепого оборотня залюбовался даже Фафетус, в котором они пробудили самые теплые воспоминания о работе дознавателя. И он втайне пожалел, что не имел возможности пройти такую практику с наглядной демонстрацией приемов, когда в том была насущная необходимость.
Нужно ли говорить, что одна восторженная персона в синей рясе в желтый горошек, затаив дыхание, наблюдала «выкрутаси» влюбленными глазами. Мардамон дал себе твердое обещание, что первого же добытого им демона он преподнесет именно Гампакорте, с маленькой скромной карточкой: «От восхищенного почитателя».
– Вот что в газетах описывают словами «летели пух и перья», – с ноткой сочувствия вздохнул Узандаф да Кассар.
Сострадательная мумия была права. Слепой оборотень явно не любил обитателей Преисподней, и несчастный Форалберг, став объектом этой горячей нелюбви, отдувался сейчас за всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57