А большой квадратный стол в самом центре комнаты стоит уже накрытый пестро-голубой скатертью.
Маленькая Найля не замечает отца, открывшего квартиру своим ключом. Она увлеклась игрой. Какое очарование детскому личику придают пушистые, чуть вьющиеся густые темные волосы! "Потом распрямятся, — говорит Шарипа. — Я маленькая тоже кудрявой была". Нет, у Найли волосы не разовьются. Если разовьются, это уже будет не Найля, а кто-то другой.
В крайнем случае можно будет и специально завиваться — не так уж это трудно. Но Тулымхан не может представить себе Найлю большой, взрослой. Ему хочется, чтобы она всю жизнь была вот такая маленькая, такая очаровательная. Потому что Найля — это сам, перевоплощенный, Тулымхан. "Точь-в-точь на тебя похожа", —-говорит Шарипа. Она, наверное, по глазам судит. Большущие глаза, как две чашки. Все остальное не похоже. Наоборот: Тулымхан курнос, а у Найли носик с горбинкой. "У нас, говорят, дед был горбоносым", — говорит Шарипа. Ну что ж. Дети часто бывают похожи на родственников матери. Вот и Найля похожа. Это даже хорошо. Главное — родная его кровиночка. Тулымхан не представляет, как это он жил в этом доме без Найли. Они оба с Шарипой очень хотели ребенка. Шарипа, та подавляла свое волнение. А Тулымхан сильно переживал. И вот, когда уже не осталось почти никакой надежды, когда уже прошло чуть ли не шесть лет их совместной жизни, небо смилостивилось над ними. Тулымхан радовался как сумасшедший. Ночи напролет проводил без сна, предаваясь всевозможным мечтаниям. Но даже и тогда он еще не представлял, какое это счастье — целовать своего ребенка.
Найля замечает отца лишь тогда, когда он уже подошел. Вскакивает на ноги и начинает подпрыгивать на диване, ее кудрявые волосы при каждом прыжке взметываются вверх. Тулымхан раскрывает объятия. Девочка обхватывает его за шею своими крохотными ручонками. Тулымхан прижимает ее к себе, только-только начавшую лепетать, втягивает в себя запах ее волос. Его распирает от нежности к дочери. Хочется прижать ее к себе так сильно, чтобы косточки захрустели. Но этого нельзя делать. И, осторожно обняв, он берет ее на руки и всю обцеловывает, от головы до пят.
— Сколько лет вы уже не виделись? — спрашивает с кухни Шарипа. Каждый вечер она произносит эту фразу. Шутит.
Ей хорошо. Работа близко. Автобуса ждать не надо. Выходит она довольно поздно, относит Найлю в ясли. В перерью не выстаивает тоскливую очередь в столовой, а приходит обедать домой. Вечером тоже все успевает раньше него. Как хорошо, когда работа рядом с домом. Но дело не только в этом, Тулымхан знает. А уж оттого, что знает, и ценит. Такой жены ни у кого нет.
Шарипа приглашает отца и дочь к столу. Замечательная жена! А как она вкусно готовит! Интересно, что на сегодня?
— Борщ по-казахски, — говорит Шарипа.
Тулымхан смеется. Казахи раньше не знали, что такое борщ. На завтрак — мясо, на обед — мясо, на ужин — мясо. Капусту не выращивали, какой уж тут борщ! Борщ по-казахски — это так Шарипа назвала. На обыкновенный борщ нарезается побольше мяса. Если добавить еще кость посолидней и несколько ребрышек — совсем хорошо. И картошки кладется больше, чем положено. Это тебе и борщ, и суп, и тушеное мясо, а все вместе — борщ по-казахски.
После ужина Тулымхан берет сумку и спускается на улицу. Надо сходить в гастроном, купить продуктов на завтра и всякие другие необходимые мелочи. И по хозяйству поможешь, и ужин по телу разойдется, и по свежему воздуху прогуляешься.
Вернувшись из магазина, Тулымхан снова берет дочку на руки и смотрит телевизор. Только до десяти. Потому что в десять Найлю нужно укладывать. После того как дочь заснула, Тулымхан снова смотрит телевизор. Вдвоем с Шарипой. Причем не беспорядочно, все подряд, а строго по программе. Смотреть впустую, ненужное — это вредно для глаз. Да и телевизор быстрее изнашивается.
Одиннадцать часов вечера, половина двенадцатого. Сегодняшний день закончен.
Тулымхан ложится. Спит.
Утром все начинается заново.
Выходные дни проходят несколько иначе. Тулымхан, собрав Найлю, отправляется на прогулку. Путь они держат недальний. Они садятся в автобус, идущий от центра, и через две-три остановки выходят. Вокруг — ряды четырехэтажных домов. Крупнопанельных. Как будто дома сложены из обтесанного серого горного камня. Все предварительно вымерив и подсчитав, пробили в этих камнях десятки окон и, чтобы окна соседних квартир отделялись друг от друга, встроили там и сям балконы. Один дом похож на другой. Тулымхан и сам живет в таком же. Та же архитектура. Тот же вид. Но в облике этих вот домов есть все-таки своя особенность. Они как бы сбежались сюда откуда-то и, словно бы оробев перед чем-то, столпившись, остановились. Они буквально нависают над улицей с оживленным двусторонним движением, — туда и сюда несутся по ней с ревом и воем автобусы, троллейбусы, легковые и грузовые машины. Эту улицу называют Северным кольцом или иначе: Жамбас жол — Главная дорога. Главная дорога — граница города. На другой стороне ее — чистая степь. Ни одного дома. Квадратное поле, засеянное клевером и кукурузой. По обеим сторонам его — глубокие арыки под тенью тесно посаженных друг к другу, высоко взметнувшихся к небу тополей. Яблоки, вишни, урюк. Посадив Найлю на шею, Тулымхан уходит далеко за дорогу и останавливается где-нибудь в тени у воды. Осторожно спускает девочку на землю. Расстилает на траве одеяло, которое принес с собой в сетке. И начинается самое интересное. Отец и дочь борются. Играют в футбол. Бодаются, как бараны. И, устав, отдыхают. После того как съест захваченную отцом из дома еду, Найля спит, а Тулымхан загорает. Домой они возвращаются где-то к вечеру, а то даже и с закатом солнца.
Зимой они тоже уходят за город. Конечно, если хорошая погода. Катаются на санках. Играют в снежки. В "палки-стрелы". Строят снежный городок. К обеду, проголодавшиеся, но веселые и довольные, возвращаются домой.
Шарипа никогда не ходит с ними. Стирать надо. Квартиру убирать. Магазины обойти. И множество еще всяких других дел. Кто их за нее делать будет? Нет, она останется дома. Все равно ей неинтересно. Не поддается никакой агитации, не уступает никаким мольбам Тулымхана. И не позволяет им оставаться дома. Говорит — мешать будете убирать. Лучше отдохните, подышите свежим воздухом. Сует им в руки необходимые вещи и буквально выталкивает из дома.
Вот какая заботливая жена. И замечательная мать.
Тулымхан этой жизнью был доволен.
Но было в ней одно обстоятельство, заставлявшее его сходить с наезженной колеи. Командировки. Раз в месяц. В обязательном порядке. Иногда по три дня. А большей частью по четыре-пять дней. Билет надо брать. В аэропорт надо ехать. В самолет садиться. Час, два, три часа добираешься до нужного места. Выходишь. Гостиница. Его все знают. Приезжал пять или шесть месяцев назад. И в прошлом году приезжал. И в позапрошлом, и в позапозапрошлом. Номер для него готов. Но Ту-лымхану все это чуждо. Чужая среда. Чужие люди. Что может быть лучше того, чем ночевать у себя дома, сидеть за своим столом!
В областном отделении его встречают очень хорошо. Он представитель "верха". Из центра приехал. Все перед ним так и порхают. Все его чрезвычайно уважают. Тулымхан уже не ощущает себя самой маленькой деталью гигантской машины, как это бывает с ним в столице, — он здесь ее заметная, весомая, значительнейшая часть. Ему уже кажется, что, не будь его, и из щупалец его учреждения, запущенных в самые отдаленные уголки республики, уйдет жизнь, да и не только это —развалится работа вообще всего учреждения. От так и расцветает от оказываемого почета, вырастает в своих глазах.
Днем в хлопотах время проходит быстро. Мучения начинаются вечером. Тулымхан думает о маленькой дочурке Найле, которая обычно повисает у него на шее, когда он приходит с работы. Не замерзла ли она там? Не мучит ли животик? А может, зубки вдруг заболели? И еще она имеет привычку, проснувшись ночью, просить воды. Шарипа спит крепко, как бы девочка не замучилась там от жажды. А то вдруг решит она сходить за водой сама, начнет вылезать из кроватки — и упадет? Много всяких мыслей лезет в голову. Много переживаний. Ночь напролет думает о дочери Тулымхан, весь изведется. Потом начинает думать о жене, о своей Шарипе. Вспоминает, какая она рачительная хозяйка, какая она хорошая семьянинка. Ни к чему он не может придраться ни в делах ее, ни в поступках. Вспоминает и о других ее достоинствах. Вспоминает ее белоснежные, без единого признака дряблости округлые плечи, высокую полную грудь, нежный запах ее шеи, ее плавную талию... Обхватив руками подушку, Тулымхан уносится в мир грез. Вспоминает первые их месяцы, первые годы. Очень они были жаркими. Умела она дарить наслаждения. И сама принимать умела. Вспомнишь вот так — как будто сон. Потом мало-помалу Шарипа почему-то охладела. Словно бы устала. Или все это приелось ей. Правда, она его никогда не отталкивала. Но как бы только исполняла свой долг — и все. Временами все же она отдавалась страсти, забывая обо всем на свете, со всем пылом души. Прямо как девушка. Тулымхан, хотя и не знал в своей жизни другой женщины, был уверен, что во всем мире подобной жены больше нет.
В последнее время у Шарипы появились черты, которых раньше он не замечал в ее характере. Почему мы до сих пор живем в однокомнатной квартире? Все тебя называют работником торговли, считают богатым, когда же ты будешь приносить в дом достаточно дец^г, настанет ли день, когда мы перестанем считать копейки? Даже те, что позже тебя пришли, уже старшими инспекторами стали, когда же ты вырастешь? Подобные упреки Тулымхан слышал и раньше. Еще когда Найля не родилась. Но особенного внимания он на них не обращал. Не помнит — то ли просто не придавал им какого-то значения, то ли Шарипа высказывала ему все это не с такой резкостью и категоричностью. Да если бы он и обратил внимание, если бы придал значение, что бы он сделал? По закону им на двоих полагалась однокомнатная квартира. И то вне очереди получили -подвернулся случай: многие, стоявшие впереди, отказались ехать сюда, в микрорайон, куда-то к черту на кулички. Конечно, тесновата квартира, особенно теперь, когда Найля родилась, стала тесной, но ведь сколько еще людей не имеют собственной крыши над головой, ютятся на частных квартирах! Надо ведь и об этом подумать! Что же он может сделать, если нет у него пока возможности получить квартиру побольше. Все это в руках большого начальства. Не может же он просто вот так заявиться к нему и требовать. Ну, а насчет повышения — так ведь это тоже связано с начальством. На работу он приходит без опозданий, положенное время отсиживает полностью, с обязанностями, на него возложенными, справляется. Что он может сделать еще? Кого он будет умолять — дескать, повысьте меня! Все работники в конторе закончили институты. Не скажешь ведь, что такой-то, который отделом заведует, он меньше тебя это место занимать достоин. Конечно, есть джигиты, которые растут более чем скоро. Кто-то сам силен, у кого-то родственники сильные. Ну, а он способен лишь на одно — ждать. Сочтет начальство необходимым — так, возможно, и повысят его. Ну, а заработок... заработок связан с работой. Деньги, которые получает, он ни что не тратит, все до последней копейки отдает жене. Даже от командировок у него что-то остается на дне кармана.
Так что выдвинутые против него женой обвинения Тулымхан находил несправедливыми. Тем не менее всякий раз, когда она заговаривала об этом, он чувствовал себя неловко. То, что его зарплата на нынешней службе невелика, — это одно, это от него не зависело, другое дело, что он давно уже внутренне признавал неудобство своей нынешней работы для семьи. Он даже начал сообразно своим возможностям узнавать у начальства, а нельзя ли ему обменяться местами с каким-нибудь из вновь прибывших холостяков. Но результатов пока не было никаких. Похоже, начальство считало, *гто с его работой справится не всякий. Что ж, он оставался на прежней должности. Только старался как Жтожно реже выезжать в командировки, а если выезжал, то не надолго. Поэтому-то в очередное свое путешествие в один из осенних слякотных дней Тулымхан отправился с крайней неохотой.
Командировка же выдалась дольше обычного — на пятнадцать дней. И то ли потому, что уезжал он надолго, то ли видя, как он расстроен, и желая поднять ему настроение, Шарипа пошла его провожать. Говорила ему, чтобы он не беспокоился ни о дочке, ни о доме, а хорошенько бы выполнял задание — не заработал бы дурной славы и поскорее бы возвращался. Пообещала писать каждые два-три дня. Очень они славно, по душам поговорили — прямо как в первое время — еле-еле оторвались друг от друга.
Город, в который Тулымхан летел на сей раз, был Кызылжаром. Там уже стояла зима. Было морозно. Устроившись в гостинице, он тотчас поехал в нужное ему учреждение. Однако включиться в работу с ходу не удалось. Заведующий отделом, к которому он специально приехал, оказывается, заболел.
Тулымхан прождал его десять дней. Он покончил в отделе со всеми делами, в которых можно было обойтись без заведующего, и счел дальнейшее свое пребывание здесь бессмысленным. Он связался с Алма-Атой и получил разрешение на выезд. Вскоре он уже сидел в самолете. Вечером будет дома. Как, наверное, истосковалась по нему дочка! А как обрадуется Шарипа, ожидающая его только дней через пять-шесть. Трудно ведь женщине одной.
Но с дорогой Тулымхану не повезло. Алма-Ата не принимала, и всю ночь он сторожил карагандинский аэропорт. А как бывает в подобных случаях, всем известно. Объявляют: вылет откладывается на два часа. А пр-том предлагают: подождите еще три часа. Три ча,са обрастают еще часом-другим. И не поспишь. И не отдохнешь. Сидишь как на иголках, точно провинился в чем-то и вот сейчас ждешь наказания.
Наконец Тулымхан полетел. С рассветом. Как встало солнце.
В аэропорту он сел в "экспресс" и к обеду добрался до своего микрорайона. Как раз в это время Шарипа приходила домой. Пить чай. Тулымхан* решил разыграть жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57