- Ничего подобного... А сколько брезента пропало?
- Чего пропало?
- Брезента.
- Откуда пропало?
- Из плотницкой.
- Пошутил я! В плотницкой испокон веков никаких брезентов
не водится.
- Кто ж его взял?
- Чего взял?
- Брезент.
- Какой еще брезент?
- Известно какой, плотницкий брезент.
- Да, пошутил я.
- Удачная шутка, но брезента-то нет!
- Действительно, нет.
- Следовательно, его кто-то взял. Так?
- Вполне допустимая вещь.
- Может, вы взяли?
- Издевательство какое-то! Я ведь пошутил.
- Ничуть я не издеваюсь, пропажу я ищу. Вот, что там у
вас за пазухой?
- Брезент там у меня!
- Ах, вы выжига! Зачем же вы врали? И сколько его там?
- Чего?
- Брезента, говорю, сколько у вас за пазухой?
- Какого брезента?
- Нет, наверно, я дурак.
- Почему?
- Потому что дурак.
- Оно и видно.
- Что?
- Что дурак!
- А-а! А брезент все-таки вы взяли?
- Какой брезент?
Остап и Элен прыснули со смеху. Типчики грозно взглянули
на них и неторопливо скрылись в глубине подворотни.
- И эти типчики делали революцию! - Остап был оживлен и
как-то особенно беспокоен. - Лишенцы! Да, подзадержался я в
этой стране.
- И сколько ты еще пробудешь у нас?
- Ты иронизируешь? Я понимаю...
Они свернули и пошли по пахнущей весной аллее Тверского
бульвара. Идти было удобно, под ногами мягко и приятно хрустел
гравий. Ветер дул теплым майским валом. Откуда-то доносилась
песня: женский ленивый голос.
От обрушивающихся мыслей болели виски.
"Изменить своим убеждениям и взять ее c собой? Она умна и
красива. Но обременять себя женщиной? Нелепо. Почему же нелепо?
Взять из жалости? Но сколько их таких? Почему именно она?.. Все
глупо. Прочь, прочь бред влюбленного идиота! Лекарства от любви
нет. Под сильными страстями часто скрывается слабая воля. К
черту страсти! Нужна ясность мысли. Все обстоятельства
направлять только в нужное мне русло! Она умна, красива,
обворожительна, но в Париже будут еще не те мадамы, леди,
сеньориты... Или я влюблен? Чепуха! Итак, действовать,
действовать и еще раз действовать".
Но действовать было все труднее и труднее. Великий
комбинатор еще долго спорил c влюбленным Остапом и не мог найти
убедительного ответа. Он очнулся от своих дум лишь тогда, когда
увидел краснонеоновую вывеску ресторана "Париж". Они прошли
мимо магазина "Директивные брюки", несколько раз отразились в
витринах c тяжелой одеждой "Москошвеи" и вступили в прилегающий
к Арбату таинственный лабиринт маленьких и больших переулков.
На Пречистенке Остап остановился и, видимо, продолжая какой-то
разговор, спросил:
- А ты знаешь историю церкви Архидиакона Евпла? Той, что
была на углу Мясницкой?
- Ее снесли?
- Какой-то зодчий из новых хотел возвести на месте церкви
Дворец Трестов. Но потом оказалось, что участок для дворца мал.
Представляешь, оказалось!..
C Остоженки они забрели на Волхонку, спустились к реке.
- Ну и прогулочка, - смеялась Элен. Ей казалось, что
этого парня, который появился в ее жизни утром и которому она
подарила чудный майский вечер, она знает уже давно-давно. Ей
было хорошо c ним.
- Ты рассказал о церкви Архидиакона Евпла? А что ты
думаешь вот об этой красоте?...
- Храм Христа Спасителя, как говорило подавляющее
большинство немешаевской шушеры, обречен. Год великого перелома
- это год тотального разрушения московских храмов. Ты помнишь
декабрь позапрошлого года?
- А-а! Так называемое антирождество?
- Парк культуры, сто тысяч идиотов, инквизиторские костры
из икон, гробов религии, религиозных книг и дебильные лозунги:
"За безбожную Москву, за безбожную колхозную деревню". Декабрь
этого года станет тем еще праздничком. У них это уже вошло в
традицию. Уверен, что Спаситель именно в декабре будет
превращен в груду щебня.
- Не может быть! Неужели можно снести такую прелесть?
- Газеты, очаровательная Элен, иногда читать надо. Они
уже сейчас пишут о культе империализма в храме Христа
Спасителя. Статью этого шизика Луначарского читала? Этот
патриарх советской культуры благословил уничтожение храма так:
"На месте храма будет сооружен Дворец Советов, который явится
архитектурной доминантой в ансамбле социалистической Москвы".
Вот так! Придурок c высшим образованием! "Доминанты"! Панургово
стадо чертово! Взгляни вон туда. Что видишь?
- Забор...
Бендер встал, мигом преобразился в экскурсовода из
общества пролетарского туризма и заговорил быстрее, выше и
сильнее, одним словом, великого комбинатора понесло:
- Итак... Товарищи, внимание! Внимание, я сказал! Эй, вы,
чудак c мешком, на меня смотреть! Ну что вы там, гражданка,
жрете? Выплюнуть! А это что за идиот в трусах и валенках?
Снять! Да не трусы, придурок, валенки сними! Эй вы, да, вы,
гражданин без усов, обнимите вашу даму, разве вы не видите, что
она скучает! Так, шутки в сторону! Всем смотреть на меня!
Элен хохотала. На фоне ее заразительного смеха из
красноречивых уст Остапа начала струиться одна из последних
публикаций в газете "Известия".
- Товарищи! Сегодня внимание туристов, совершающих
прогулку по бывшему дворянскому району Москвы и попадающих на
Волхонку, привлекает не усадьба вельможи Голицына, не Музей
изящных искусств, не дом забытого автора "Аскольдовой могилы",
а построенный всего лишь несколько дней назад длинный серый
забор... Этот забор - первый вестник конца старой "дворянской"
Волхонки. Там, за ним, быстро, без шума и шороха освобождают
место для Дворца Советов. Этот Дворец изменит физиономию не
только Волхонки, но и всего района, который из музея дворянской
Москвы превратится в живой центр Москвы советской, Москвы
социалистической...
- Бездна комизма... и как это ужасно.
Ночь, ночь, ночь была легкой, теплой, как будто созданной
для любви. Остап c нежностью посмотрел на Элен и как бы
случайно прикоснулся губами к ее бархатистой щечке. Элен не
обиделась, но мягко отстранилась. Остап почувствовал в своей
груди нечто похожее на любовь.
- Мое сердце пронизано аэроплановой стрелой. Я влюблен в
тебя, Элен!
Ощущая неудержимую страсть, он провел по упругому бедру
девушки. Элен вздрогнула, руки потянулись к Остапу. Она закрыла
глаза и вдруг ощутила на своих губах что-то сладкое. Тепло
разлилось по всему телу. Закружилась голова...
Ветер, ветер, ночной ветер тихо выл и пел песню скорби и
ненависти: и явился на свет сатана. И отдал он власть свою
Первому. И все поклонялись Первому. И тогда дана была власть
ему действовать сорок два месяца. И вел войну Первый. И победил
он. И поклонялись ему. Но лиха беда одну беду нажить, другая
сама пришла. И явился тогда Второй. И взрывались тогда церкви,
раскалывались на безмолвные осколки когда-то звонкие колокола,
падали храмы - и не могли упасть, рушились - и не могли
разрушиться. И наступили на Руси времена трагические. И плевали
тогда на православие. И осквернялись святыни. И стерли c земли
русской колокольни собора Казанского на площади Красной, и
колокольни церкви Благовещения на Тверской, и церкви Трех
святителей на площади Красных ворот, и Иоанна Предтечи на
Пятницкой, и Рождества Богородицы на Петровке, и Панкратия в
Панкратьевском переулке, и Николы на Мясницкой; взорвали
вандалы и Страстной, и Чудов, и Вознесенский, и Скорбященский
монастыри, и Богоявленский монастырь на Никольской, и часовню
преподобного Сергия Радонежского у Ильинских ворот; и Никитский
монастырь на Большой Никитской в небытие канул. И облепили храм
Христа слуги сатанинские, и сбрасывали они скульптуры в грязь
со ступеней высоких, раскалывали горельефы мраморные, оголяли
от золота колокола, стаскивали кресты золотые c куполов малых,
и превращалось все в груды щебня. На смерть стояли стены
священные, но вгрызались в них кувалды тяжелые. И обречен был
несчастный храм... Взалкала Русь сатану. И проклял тогда Бог
Россию, забыл он ее навеки. И окреп тогда Второй. И заставлял
он поклоняться Первому. И уничтожаем был всякий, кто не
поклонялся образу Первого. И сосчитал ветер число второго. И
число его шестьсот шестьдесят шесть. И затягивал ветер песню
скорби плачевно и жалобно. Ветру все равно, что петь.
Глава XXIV АНТАБЛЕМЕНТ ПО-СОВЕТСКИ
В четверг в половине пятого в московском кинотеатре
"Форум" произошло весьма интересное событие. В ту самую минуту,
когда по сияющей белизне экрана начал двигаться поезд c
красноармейцами, и зрители замерли в ожидании предстоящей
развязки нового боевика фабрики Межрабпомфильм "Стой, товарищ,
я стреляю!", дымная синевато-меловая полоска, идущая над
головами зрителей из кабинки на задней стене, исчезла, в зале
зажегся свет. Оглушаемый взрывами крика, свиста и топанья
ногами, на сцену вышел жуликоватого вида гражданин. Назовем
этого гражданина, хотя бы, Христофором Ласковичем Беринговым.
Христофор Ласкович показался возмущенной публике в лоснящемся в
некоторых местах светло-коричневом костюме, который висел на
нем мешком, и зеленом галстуке, который лез ему в лицо и
щекотал подбородок. Христофор Ласкович поднял руку и довольно
мило посмотрел в зал. Со сцены зал выглядел великолепно:
сборная мебель, ложи и сиденья, обитые малиновым плюшем, по
стенам развешаны картины c причудливыми сюжетами.
- Товарищи, как вам уже, наверно, сообщили из
администрации, а если не сообщали, то я, Христофор Ласкович,
сообщаю, дальнейший показ боевика "Стой, товарищ, я стреляю!"
отменяется!.. Спокойно, товарищи!.. По традиции, я позволю себе
прочитать вам лекцию, точнее вводную ее часть - "Политика
партии и советская архитектура".
Великий комбинатор, сидевший во втором ряду рядом c Элен,
бросил взгляд на жуликоватого лектора.
- Не было печали, так приплыл Христофор! - выразил он
свое отношение к происходящему. - Может уйдем?
Элен улыбнулась и отрицательно покачала головой. Остап
пожал плечами.
Тем временем ропот в зале не смолкал. Завсегдатаи "Форума"
возмущенно гремели: "Да сколько же можно!", на галерке кто-то
рявкнул: "Верните наши деньги!" и почему-то тут же осекся,
"Сукин кот!", - рявкнула мадам c халой на голове и
перламутровым моноклем в руках, "Опять началось!" -
прогорланил чудак из тринадцатого ряда. А Христофор Ласкович,
по всей видимости лектор привычный для такого рода поведения
публики, одернул свой зеленый галстук и легонько хлопнул рукой
по кафедре, которую только что подтащила парочка
фельтикультяпного вида граждан.
- Товарищи! Я не ставлю целью быстро расположить вас к
себе!.. Что вы орете? Я имею ввиду во-о-он ту группу молодежи в
глубине зала. Постыдились бы бесноваться!.. Товарищи! Мой
лекторский стаж - это двадцать лет лекций в окраинных клубах,
это десятки лекционных часов в день, это сотни публичных...
- Издевательств! - довольно громко заявил зритель из
третьего ряда. - Сколько же можно?
Вопрос растворился в необразимом шуме.
- ...лекций! Поэтому меня криками не продерешь! Не
продерешь! Я вам говорю! Во-о-он та группа молодежи! Я гусь
стреляный! А если кто слушать не желает - пожалте на выход!
В отдалении зашевелилась чья-то голова.
- А фильма точно не будет?
- Все зависит от того, как вы будете себя вести! Хе-хе!..
Товарищи, ну ведь быстрей начнем - быстрей и закончим! -
Христофор Ласкович выпил стакан воды и, словно труба,
прогремел: - Будем противиться дальше?
Кинотеатр гудел.
Лектор вынул из кармана пачку папирос "Таис", достал одну
папиросу, зажег спичку, долго держал ее на расстоянии вытянутой
руки, в самый последний момент прикурил, глубоко затянулся и,
высоко закинув голову вверх, выпустил из легких огромную струю
дыма. Таращя глаза сквозь пелену смога, он объявил:
- Возмущения отменяются!
Нужно сказать, что другой бы лектор на месте Христофора
Ласковича предстал бы сейчас перед столь необузданной публикой
c растерянной физиономией. Однако товарищ Берингов был не из
пугливых общественников, о чем, кстати, свидетельствовало его
лицо, истощенное вечной насмешкой: Христофор Ласкович и не
такое видывал на многочисленных заседаниях Главискусства, на
которых критики могут так распинаться, что потом неделю мутит.
Поэтому, после того как он повторно хлопнул рукой по кафедре, в
зале стало относительно тихо.
- Товарищи! Вот я смотрю перед собой и вижу личики в
количестве двухсот штук. Подавляющее число владельцев этих
личиков имели неосторожность выказать неудовольствие по поводу
предстоящей лекции. (Тут Христофор Ласкович потер одна о другую
свои огромные жирные руки.) А как же, товарищи, год великого
перелома? Первая пятилетка? Где же, товарищи, ваша
сознательность?
На последнем слове Христофор Ласкович противно икнул, а
предпоследнее - произнес муторно-протяжно. Получив таким
образом (прием проверенный) власть над публикой, он зловеще
улыбнулся.
- Негоже, товарищи, ответственную лекцию срывать! Негоже!
Хе-хе! Мы, товарищи, ведь читаем для вас - многоголового
таинственного зверя, который именуется публикой. Но разве вы
все - публика? Особенно во-о-он та группа молодежи в глубине
зала! Вам, молодые люди, не по кинотеатрам ходить нужно, а
оптовой торговлей бычачьими шкурами заниматься. Хе-хе! Итак,
товарищи, начнем! - Лектор расстегнул раскисший воротничок,
оскалил зубы и погладил свои бритые щечки. - Товарищи! Как я
уже вам докладывал, речь пойдет о взаимосвязи между политикой
партии и советской архитектурой. Небольшой экскурс в науку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41