- Может быть! - язвительно усмехнулся редактор местной
"Правды". - Но Фонда-то нет! Значит и Несдержанного у вас не
будет! Ха!
- Ах так?
- Да так!
Иван Семенович плюнул на пол и понесся карьером на третий
этаж. Через минуту рядом c конференц-залом стояло около десяти
решительных "охотников".
- Не хотите по-хорошому, будем применять силу. Товарищи,
рассредотачивайтесь по зданию. Нечего тут церемониться!
Менелаев, Лжефилиппов, Ардалионов - дежурить у входа... где
заведующий литературной частью?.. хорошо! Мальчиков,
"борзописец" Клаксонов и Иероним Полиектович - на улицу,
остальные - за мной.
Отряд "охотников" под предводительством Ямочкина c криками
"У-p-p-а!" начал наступать на "правдинский" второй этаж.
- Войны захотели? Ну, будет вам война!
И товарищ Маркированный, в свою очередь, помчался на
первый этаж.
Войска сошлись на первом этаже в апендиксе между холлом и
мраморным выгоном вестибюля. Раздался бой вестибюльных часов.
- Товарищи, давайте все-таки по-человечески разберемся!
- предлагали "охотники".
- А вы не хотите по-человечески! - возражали
"правдинцы".
- Но ведь так же нельзя! - недоумевали "охотники".
В это время в Доме печати появился Остап Бендер.
- Мне нужен товарищ Фицнер, - важно сказал Остап,
остановившись между противоборствующими сторонами.
- Василий Маркович? - выдвигаясь на полкорпуса вперед,
спросил кто-то из "охотников".
- Василий Маркович, - подтвердил Остап.
- Василий Маркович заведует отделом "Параллели и
меридианы", - добродушно сказал кто-то из "правдинцев". -
Поднимитесь, товарищ, на второй этаж.
- А что тут происходит?
- Проходите, товарищ, не мешайте работать! - хором
воскликнули "правдинцы" и "охотники".
Остап хмыкнул, сдунул пылинку c рукава пиджака, поднялся
на второй этаж и, шаркнув ногой, ударил по двери c табличкой
"Параллели и меридианы". Дверь визгливо спела и впустила
Бендера в кабинет. Репортер Фицнер в синей рубахе c закатанными
выше локтя рукавами сидел за большим конторским столом и,
свесив голову вниз, говорил по телефону. На столе лежала новая
стопа гихловской бумаги, пишущая машинка сияла белыми кнопками.
- Да... Нет... И это поддерживаю. А фельетон уже готов!
Да. Непременно. И передайте товарищу Сорочкину, что его статья
не прошла. Это не наш стиль!.. Да, Эдит Тимофеевна, все
сделаем. Ну вы же меня знаете? Знаете... Кого? Несдержанного?
Можете не сомневаться, он в наших руках. Мы этим "охотникам"
все провода телефонные пообрываем! Можете не сомневаться!..
Статью товарища Ксенофонтова?.. Проработал c фельетонным
блеском! Но текучка нас все равно заедает, настигает и давит!
Товарищ Маркированный отбивается, как может! Всего хорошего, до
свидания.
Остап бесцеремонно сел напротив стола.
- Вам что, товарищ? - скороговоркой спросил Фицнер,
приставив трубку к щеке ниже уха.
Остап вместо ответа вытянул из кармана удостоверение и тут
же убрал. В течение следующей минуты он не мог не заметить на
лице Фицнера смеси недоумения и недоверия.
- Я по поводу вашей заметки "Растленные нэпманы".
- Да, я вас слушаю...
- Да нет, Василий Маркович, это вас я хочу послушать!
Недоумение Фицнера стало еще заметнее.
- Вот приехал в ваш город по делам службы, я из
республиканского управления, сидим c товарищем Свистопляскиным,
думаем, разрабатываем план решительных действий, сами знаете,
время нынче какое, а тут ваша статья!..
Теперь Остап видел, что, наконец, достигнут нужный эффект,
что на лице Фицнера та самая гримаса, какая должна быть.
Услышав слово "республиканского", Василий Маркович
напрягся, будто в хорошем обществе сел на ежа, а кричать
неудобно. Он-то было подумал, что это кто-то c Диктатуры
пролетариата, причем новенький, так как Василий Маркович
никогда его раньше не видел, может, даже добровольный агент. А
оно вон как!..
- Я понимаю, - промолвил он, сникнув.
- Вы, товарищ Фицнер, не волнуйтесь сильно-то. Мы ведь
пока никаких оргвыводов не сделали. Я решил сам зайти к вам,
побеседовать, как говорится, в порядке шефской помощи. А,
Василий Маркович?!
Бендер рассмеялся. Фицнер тоже попробовал, но у него не
очень получилось.
- Вы-то хоть сами понимаете, что это левый загиб? -
мрачно улыбаясь, сказал Остап. - Что это беспредметно и не
актуально?.. Это не по-советски. Подача материала при
объективно правильном замысле субъективно враждебна.
Фицнер вздрогнул, будто у него над ухом выстрелили из
ружья.
- Чем же враждебна моя статья? - краснея до слез,
прошептал он. - Чем?
- Вы в вашей статье, товарищ Фицнер, порочите достоинство
трудящегося человека! Вы демагогически вопрошаете, за что мы
проливали кровь! Да как у вас перо повернулось написать
такое!.. - Остапа, явно, понесло. Он понял, что уже пора. -
Мы проливали кровь, товарищ Фицнер, не для того, чтобы, как при
жестоком царском режиме, только работать и совсем не отдыхать.
Советский человек, вы же знаете, это звучит гордо! Наш труженик
имеет право и вполне может хорошо, культурно отдыхать. А вы
говорите о бескультурье! И это в то время, когда в стране
развернулась небывалая гонка образования, идет уничтожение
кулачества как класса, стройки охватили всю страну, рисуется
прекрасная картина социалистических городов, люди мечтают о
новом быте, а вы?!
Остап перевел дыхание.
На Фицнера без жалости трудно было смотреть. Его лицо
покрывала густая сеть "параллелей и меридианов".
- Есть мнение, товарищ Фицнер, что вы занимаетесь
клеветничеством. Вы, понимаете чем это пахнет?
И тут только Фицнер понял, в какую историю он влип.
- Я понимаю, - выдохнул он.
- Вы хотите сказать, что вот, дескать, пришел из органов
и прессу зажимает? Обвиняет журналиста в тенденциозности и
отсутствии объективности? Так?
- Нет, но я... - дрожащим голосом пропел Василий
Маркович.
- Не спорьте c органами!
- Я не спорю.
- В общем так, - выдохнул Остап, давая понять
собеседнику, что разговор подходит к концу. - Мы пока
оргвыводов делать не будем. А вы сделайте для себя вывод и,
включившись, наконец, в борьбу за новый, социалистический быт,
выдайте положительный материал о культурном досуге жителей
вашего города. Вот хоть возьмите интереснейшие дискуссии на
Центральной площади, возле заведения "Пиво и воды". Так?
Напишите и о целебности "Черноморского хереса". Трудящиеся
должны знать, что государство о них заботится... Думаю, мы еще
увидимся, - многозначительно закончил Остап и вышел из отдела
"Параллели и меридианы".
Операция прошла успешно.
Забыв о войне между "охотниками" и "правдинцами", Василий
Маркович принялся за написание делового, политически грамотного
опровержения. Все было готово через час, отстукано на машинке и
отправлено на подпись Маркированному. Но редактору было не до
подписей и поэтому статья сразу пошла в набор.
...Когда Остап оказался в вестибюле, "охотники" уже
теснили "правдинцев" в дальний угол первого этажа. Но силы были
не равные. Вскоре "правдинцы" согнали "охотников" в другой угол
и держали их в нем до тех пор, пока c улицы не донеслись
протяжные звуки клаксона штабного автомобиля "АМО-Ф-15", на
заднем сиденье которого находился московский поэт Фома
Несдержанный.
Банкет проходил на втором этаже.
Через неделю "Немешаевская правда" вышла на четырех
страницах. Под бьющей по глазам шапкой: "Головокружение от
головотяпства" был напечатан текст, ставший впоследствии
знаменитым, перепечатанный центральными советскими и
зарубежными газетами, и вошедший в историю журналистики. Вот
только небольшая цитата из этого основополагающего труда:
"Возьмем, к примеру, уважаемого гражданина нашего города Петра
Тимофеевича Ключникова. Ведь именно благодаря таким людям, как
Петр Тимофеевич, немешаевцы в конце рабочих будней могут
отдохнуть и попить, так сказать, пивка. Чтобы досрочно
выполнить первый пятилетний план, необходимо много работать.
Это каждый знает. Но нужен, товарищи, и отдых. Это знает не
каждый. В этой связи особо хотелось бы подчеркнуть
превосходство недавно появившегося на прилавках практически
всех (внимание руководителей госторговли!) магазинов города
испанского напитка "Черноморский херес". По самым свежим
данным, это вино, товарищи, самого высшего качества, его должен
попробовать каждый немешаевец. А почему бы и не попробовать? В
результате сложного анализа этого напитка стало ясно, что
"Черноморский херес" имеет исключительно тонкий букет.
"Черноморскому хересу" присущ устойчиво выраженный аромат
настоя следующих ингредиентов: полыни лимонной, мяты
пупегоновой, душицы, зверобоя, чабреца, майорана, монарды,
мелиссы, лаванды, цветов ромашки и даже, товарищи, меда. Это
вино двухлетней выдержки, оно награждено серебрянной и золотой
медалями, Большими почетными дипломами. Мы не боимся смотреть в
глаза правде-матке: увеличивающаяся алкоголизация населения
нашего города связана прежде всего c тем, что трудящиеся забыли
о вкусовых качествах винных изделий. "Черноморский херес" -
предмет первой необходимости немешаевца! Пейте, товарищи, херес
и вы повысите свое человеческое достоинство!"
Глава XII ДУРДОМ
У великого комбинатора в Немешаевске все шло как по маслу.
Но все же села в масло одна черная муха и омрачила настроение
Остапа.
Когда мятежной ночью он вернулся от Ключниковых в
Студенческий переулок, Суржанский, разумеется, уже спал. А
утром ушел на работу в то время, когда еще спал его спаситель.
Выйдя днем из Дома печати после "шефской" беседы c
Фицнером, Остап отправился в исполком. Там, в одном из
многочисленных кабинетов, он нашел ответработника Суржанского и
торжественно вручил ему партийный билет, предусмотрительно
обернутый в какую-то бумажку.
- Получите! - сказал он юбилейным голосом. - Я вас
освобождаю от карающего дамоклова меча. Теперь он в музее
пролетарских интеллектов. Можете спать спокойно и не щелкать
зубами.
Минут пять, а может, и больше после ухода Бендера
счастливый обладатель партбилета сидел за своим столом, тупо
уставившись на святую красную книжицу. Наконец, его прорвало:
- Нашелся? Нашелся! О, какое счастье! Ведь так? Так! Это
уму не постижимо!
Последние слова оказались пророчеством. Или предчувствием.
Ираклий Давыдович затрясся всем телом, затем засмеялся от
радости, потом зажмурил глаза, в следующую секунду у него
зашевелились кустики в ушах и он выжал из себя еще один
душераздирающий вопль:
- Большое душистое спасибо товарищу Бендеру! Я теперь
счастлив! Ведь так? Так!
Он начал бегать по кабинету, запрыгивать на диван,
подпрыгивать на нем до потолка, становиться на колени, дико
махать руками и молиться, молиться, молиться. Потом, ему вдруг
одновременно захотелось плясать, кататься по полу и лизать
янычарские пятки сына турецко-подданного. Но Остапа не было.
Тогда партиец встал и начал кружить по кабинету, подобно Одилии
в балете Чайковского "Лебединое озеро".
- Ведь от тайги до британских морей я счастлив! Слава
товарищу Бендеру! Слава партии! Слава всем!..
Постепенно речь счастливца становилась все путанее, все
бесмысленнее. Ираклий Давыдович непонятно зачем начал
затравленно озираться. Кожа его лица приняла холерный оттенок,
а само лицо скривилось судорогой. Изо рта изрыгалась пена.
Глаза стали мутными и безумными. В уме что-то сдвинулось и
партиец заржал. Никакой иронии. То, что вырвалось изо рта
Ираклия Давыдовича походило на лошадиное ржание, которое вскоре
сменил истерический смех! На эти ржание и смех в кабинет
сбежались сослуживцы.
Карета скорой помощи c лакированными дверцами и жирными
красными крестиками по бокам долго ждать себя не заставила.
Плечистые и кругломордые санитары из немешаевского "желтого
дома" появились как раз перед очередным оглушающим криком:
- Я его нашел, товарищи! Нашел, вы понимаете, нашел?! О,
как я счастлив!
Санитары взяли счастливца под мышки и поволокли его в
машину.
Дом скорби, немешаевская клиника для умалишенных,
располагался на углу улицы Свердлова (бывшая Купеческая) и
переулка имени Клары Цеткин (бывший Лошадиный) и представлял
собой строение в два этажа c рельефной корабельной резьбой и
желтой крышей, выгнутой бочкой. На крыше виднелся заржавевший
неподвижный флюгер, который показывал, куда дул ветер до
революции. Второй этаж клиники занимали буйно помешанные.
Первый был предоставлен лицам c маниакально-депрессивным
психозом, психопатизацией личности, а так же маршалам,
мичманам, вождям мирового пролетариата и простым
гражданам-симулянтам. Здесь же располагался приемный покой,
ординаторская, процедурная, бокс, туалет и кабинет главного
врача.
Суржанского поместили в небольшую палату на втором этаже.
В палате было три койки, столько же ночных столиков, одна белая
накрахмаленная штора и двое пациентов c манией величия. Больные
выдавали себя за непосредственных участников штурма Зимнего
дворца. Их лечили большими дозами аминазина и сульфазина,
иногда вкалывали и магнезию, но помочь им, как говорил главврач
клиники, мог только бог или черт. Первый штурмовичок обладал
внешностью Льва Давыдовича Троцкого: пенсне, бородка и тонкие
наклоны бровей, характерные только провинциальному учителю
математики. Другой совмещал в своем лице копию молодецкой хари
легендарного большевика Антонова-Овсеенко и красные глаза
местного алкаголика Берендея Зареченского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41