Двухлетнее пребывание в школе развило его и без того сильное тело. Он был высоченного роста и осанкой напоминал мощного, ловкого боксера. Ирина скользнула взглядом по его коротко остриженным волосам, римскому, как у Чакыра, профилю, светло-зеленым глазам и могучим рукам, которые, казалось, могли свернуть шею волу. Военная форма очень шла ему. Динко и в самом деле стал красивым юношей, но в нем все еще оставалось что-то раздражавшее Ирину. Кожа на его шее покрылась густым загаром. От его острого взгляда и полных, крепко сжатых губ веяло неколебимым упорством, которое казалось Ирине мужицким и грубым. Трижды Чакыр избивал его до полусмерти за то, что он приносил в дом нелегальную литературу, и трижды Динко одерживал победу над своим властным самодуром-дядей, продолжая читать запрещенные книги у него под носом. Наконец Чакыр махнул рукой и предоставил племяннику свободу. Упрямство Динко проявлялось и в той навязчивости, с какой он был влюблен в Ирину еще с гимназических времен. Сейчас она снова вспомнила об этом, и ее неприязнь к двоюродному брату обострилась.
– Как ты вырос!.. – все же сказала она, похлопав его по плечу.
Они посидели немного с хозяевами, потом вышли из дому и решили заглянуть в кино.
Мостовая и тротуары побелели от снега. Ирина почувствовала нелепую досаду при мысли о том, что знакомые студенты могли увидеть ее с таким спутником. Но вскоре ее досада уменьшилась – даже элегантные дамы, проходившие по улице, заглядывались на Динко и с лукавой, чуть заметной улыбкой скромно опускали голову. Ирина подумала, что, может быть, с виду он не такой мужлан, как ей кажется.
– Это что за значок? – спросила она, показав на розетку на его шинели.
– Награда, – равнодушно ответил он. – И окончил школу третьим по успеваемости.
– Браво!.. Окончил, значит… И что же ты думаешь делать дальше?
– Мне предложили поступить в военное училище, но я отказался.
Он посмотрел на нее насмешливо.
– Так я и думала, – сказала она, нахмурившись. – Ты всегда был строптивым.
Динко вдруг посерьезнел и сухо возразил:
– У меня есть принципы, от которых я не могу отступить. Я никогда не буду служить олигархии.
Некоторое время они шли молча, так как тема была опасная и могла вспыхнуть ссора. К пропасти, которая разделяла их с детства, прибавилась разница в убеждениях. В какой-то степени Ирина даже жалела Динко. Он впитал в себя глубоко враждебное ей мировоззрение. Но ей казалось, что его поступки объясняются каким-то первобытным крестьянским упрямством, которое доведет его до того, что он рано или поздно свернет себе шею. Только хладнокровие и быстрая сообразительность спасали его до сих пор от стычек с полицией. Военное училище было единственной дорогой, которая могла бы вывести его из низов, но он от нее отказался.
– Тогда зачем ты согласился учиться в этой школе? – раздраженно спросила Ирина.
– Потому что школа дает военные знания, – ответил он. – Крупная буржуазия скоро дойдет до вооруженного конфликта с рабочими и крестьянами-бедняками… Я должен подготовиться к нему.
– Это что же, в книжках ваших предсказано?
– Да, предсказано.
– А почему бы тебе не усовершенствоваться в военном училище? – все так же раздраженно спросила она.
– Потому что мне хватит тех знанпй, которые дала школа. Из военного училища выходят только лакеи монарха.
– Ты, наверное, воображаешь, что его величество так же глуп, как и вы?
– Он не только глуп, – ответил Динко, – но туп и жесток. И поэтому его трон уже давно расшатывают заговоры, возникающие в самой армии.
Они спорили еще несколько минут. Ирина покраснела от гнева. Он знал ее отношение к царю и мог бы по крайней мере говорить о нем вежливо, чтобы не раздражать ее. Однако, упрекая Динко, она забыла, что кости его отца, убитого на войне, лежат где-то в лесах Албании.
– И что же ты собираешься делать? – спросила она, примирившись с его глупостью.
– Стану сельским учителем в Средореке.
– И будешь растить маленьких коммунистов? Так, что ли?
Он усмехнулся:
– Да, маленьких, твердых, как орешки, коммунистов… которые потом станут большими.
В кино все билеты были проданы. Ирина и Динко вышли на улицу и остановились на тротуаре. Снег все шел и ложился толстым пухлым ковром, по которому уже скользили сани.
– А теперь что будем делать? – спросила Ирина.
– Можно погулять по парку, – ответил Динко. – Смотри, какой снег!.. В такую погоду хорошо отправиться в лес по дрова.
– Вот станешь учителем в Средореке, получишь возможность ходить по дрова сколько душе угодно.
– Да. – Он притворился, что не заметил ее издевки. – На таком снегу зайцы оставляют свежие следы, и хорошая охота бывает.
– Вот-вот, занятие как раз для тебя!..
– Так пойдем в парк?
– Нет, мне не хочется, – ответила Ирина, уже тяготясь им.
Вокруг них бурлила толпа, гудели клаксоны – лихорадочно кипела жизнь. Динко поколебался мгновение, потом внезапно схватил ее руку и сказал негромко и хмуро:
– Ирина!.. Я хочу поговорить с тобой еще раз… в последний раз.
Сквозь снежную пелену его зеленые глаза смотрели на нее с тоской, лицо было мужественно и красиво, но Ирина не замечала этого.
– О чем поговорить?
– Я люблю тебя… Все время думаю о тебе.
Онa ощетинилась, как рассерженная кошка, и быстро отдернула руку. Значит, безумие его еще не кончилось!.. В третий раз уже он осмеливался говорить ей о своей любви – грустной любви бедного крестьянского парня, выросшего в непрестанном труде на засаженных табаком холмах. В первый раз она пожалела его, во второй – ей стало досадно, а сейчас он казался ей невыносимым. Что он выдумал, зтот батрак, напичканный крамольными убеждениями и выкормленный из милости ее отцом? Что она может стать его женой? Да она едва выносит его простонародную речь, его загорелую шею с высушенной солнцем кожей, его грубые, красные руки. В довершение всего ведь они двоюродные брат и сестра… В чувстве Динко, казалось ей, было что-то неестественное, что-то противное, мрачное и тоскливое, что вызывало у нее отвращение.
– Убирайся! – крикнула она вне себя.
Он хотел было что-то сказать, но она снова прошипела:
– Убирайся!.. Убирайся сейчас же, чтобы я тебя больше не видела!..
Немного погодя она различила в толпе его удаляющуюся фигуру, высокую и широкоплечую, его длинную солдатскую шинель и саблю. И тогда она вдруг почувствовала тоску. Никогда больше он не станет искать ее сам. А вместе с ним уходило что-то светлое из времен ее детства.
Профессора и ассистенты, собравшиеся на скучный банкет в одном из залов ресторана «Болгария», негромко злословили об отсутствующих или хвастались своими научными достижениями, осторожно попивая вино, а больше – минеральную воду. Студенты из корпорации «Хан Крум», кутящие в одной пивной, били стаканы и опивались вином, а студенты из корпораций, названных в честь ханов Кардама и Тервела, приверженцы салонных удовольствий, сочетали выпивку с флиртом и танцами под джазовую музыку. Студенты-коммунисты тоже развлекались, не забывая про агитацию и борьбу. То тут, то там в ресторанчиках звучало пение «Интернационала» или разгоряченный оратор поднимал бокал за Советский Союз. Шутники с агрономического факультета дали одному своему товарищу сильную батарею с электрическим звонком и нахлобучили на него бочку, обвитую лентами трех цветов знамени. В сопровождении охраны из крепких крестьянских парней «бочка», церемонно кланяясь, обошла все рестораны, в которых пировали корпорации. И лишь немногие догадались, что пустая, гремящая, обвитая трехцветными лентами бочка символизирует «Братство». Но эти немногие не посмели кинуться на бочку, потому что парни, которые ее охраняли, угрожали палками всем, кто пытался к ней приблизиться.
Этого праздничного плебейского шума не слышали снобы, которые встречались в тихой кондитерской на бульваре Царя Освободителя, с тем чтобы потом пойти в «Болгарию». Среди них были Ирина и Бимби – она в красивом темном платье, он в светло-сером костюме, который сидел на нем безукоризненно.
– Почему ты в декабре оделся по-весеннему? – спросила Ирина удивленно.
– Это сейчас модно, – ответил Бимби.
Снисходя к ее невежеству по части светских обычаев, он объяснил, что все элегантные мужчины, которых она вскоре увидит, носят этой зимой светлые костюмы. Так как речь шла об одежде, Ирина спросила Бимби, как ему нравится ее платье.
– Немного старомодно, – установил Бимби с некоторой досадой. – Но сама ты очень красива, и этого довольно.
– Извини!.. Платье почти новое, – обиженно проговорила Ирина. – Я сшила его прошлой осенью.
Лицо Бимби приняло снисходительное выражение.
– В хорошем обществе платья выходят из моды через месяц, – сказал он с улыбкой. – А в Софии есть женщины, которые никогда не надевают одного и того же платья два раза.
– Они, должно быть, сумасшедшие.
– Нет. Просто элегантные и богатые женщины.
– И вероятно, мужей их можно только пожалеть.
– Напротив. Им можно позавидовать. У них немалые доходы.
– От чего? – не без раздражения спросила Ирина.
– От всего, – с завистью вздохнул Бимби. – От экспорта яиц, бекона, консервированных фруктов, табака…
Ирина нахмурилась. Она невольно вспомнила красные песчаные холмы, на которых крестьяне собирают табак, обливаясь потом под знойным солнцем.
– На что ты рассердилась? – спросил Бимби.
– Я не рассердилась.
– Ты не огорчайся по поводу платья, – великодушно успокоил он ее.
– А я и не думала огорчаться.
Он позвал кельнера и расплатился.
Они вышли из кондитерской и направились в «Болгарию». Снег все еще шел. Бимби махнул рукой свободному такси, но шофер не остановился, потому что принял их за пьяных студентов, которые не заплатят. Все знали, что в этот вечер обслуживать студентов приходится даром, и никто не хотел попадаться на эту удочку.
– А что еще теперь в моде? – спросила Ирина, раскрывая зонтик.
– Что еще?… – Бимби поднял воротник своего элегантного черного пальто. – Например, у дам высшего общества в моде падать в обморок от самого пустякового волнения.
– Зачем это?
– Не знаю, право!.. Вероятно, они хотят казаться чувствительными.
– Ну а еще что?
– У пожилых дам в моде ужинать в ресторане с юношами.
– А почему бы и нет?… Может быть, это их сыновья или племянники.
– Именно, – сказал Бимби. – При таких обстоятельствах юноши могут сойти за сыновей или племянников.
Перед входом в «Болгарию» толпились студенты, уверяя швейцара, что они не пьяны, и упрашивая его пустить их в пивной зал. Но швейцар, наученный опытом, и слушать их не хотел. Бимби грубо растолкал толпу и, показав швейцару какой-то билет, сразу прошел внутрь, а за ним Ирина.
– Что это за билет? – спросила она, когда они раздевались в гардеробе.
– Журналистский, – сухо ответил Бимби.
В помещении было приятно и тепло. В зале над кондитерской шел банкет профессоров, и оттуда доносился монотонный говор, а с лестницы, ведущей в дансинг, – звуки джаза.
Бимби повел Ирину к заранее заказанному, красиво сервированному столику, стоявшему у самого дансинга. Она шла, немного смущенная ярким светом и незнакомой обстановкой. Ей казалось, что все сидящие за столиками пристально смотрят на нее. Бимби приветствовал нескольких человек, одних – очень вежливым поклоном, а других – рассеянно и небрежно. Среди тех, с кем он поздоровался вежливо, была танцующая пара – красивая смуглая дама и толстенький господин с усиками. Он и Бимби обменялись приветствиями по-французски.
Ирина пришла в себя, только когда они сели за столик. Ее стеснял и непривычный холодный блеск этого ресторана, и враждебные взгляды женщин, которые сначала внимательно следили за ней, а потом вдруг отводили глаза. Танцующие покачивались в медленном ритме танго, а над ними висело облако синего табачного дыма. За соседним столиком сидел молодой белокурый человек в очках и, видимо скучая, пил вермут. Дама его, должно быть, танцевала. Бимби поздоровался с ним вежливо, но без особой теплоты.
– Это Хайльборн, – сказал он. – Третий секретарь немецкого посольства. Но, вероятно, его отзовут.
– Почему?
– Немцы меняют свои дипломатические кадры.
Смуглая дама и господин с усиками снова поравнялись со столом, за которым сидели Ирина и Бимби.
– Значит, ты совсем свободно говоришь по-немецки и по-французски? – спросила Ирина.
– Да, – рассеянно ответил Бимби.
Он оглядывался кругом, словно ища в толпе знакомых.
– Где ты учился языкам?
– В Париже и Берлине.
– А что ты там делал?
– Учился и развлекался.
– На медицинском?
– Нет. На инженерно-механическом.
– Окончил?
– Нет. Надоело.
– А медицина тебе нравится?
– Ничуть. Но старик настаивает, чтобы я хоть что-нибудь окончил.
Бимби засмеялся – вероятно, над своим отцом.
– Ты слишком легко смотришь на жизнь, – заметила Ирина.
– А зачем превращать ее во что-то тяжкое?
Бимби снова засмеялся и подал Ирине меню. Она выбрала шницель – самое дешевое блюдо. Но Бимби презрительно свистнул, взял у нее меню и сам заказал ужин на двоих – закуску ассорти, индейку с каштанами, десерт и вино, подробно объяснив кельнеру, что как подавать. Пока кельнер записывал заказ, Ирина подумала, что на деньги, которые стоит их ужин, Чингис мог бы питаться целый месяц, бросив мыть тарелки в ресторане.
В это время танго кончилось, и смуглая дама со своим кавалером направилась к столу Хайльборна. Когда они проходили мимо столика Бимби, он потянулся к ней и проговорил вполголоса:
– Зара, скажи Кршиванеку, что я хочу его видеть.
– Хорошо, – также вполголоса отозвалась Зара.
Ее красивые брови дрогнули и озабоченно сдвинулись, но только на миг, и любезно-рассеянное выражение лица не изменилось. Она села рядом с Хайльборном, который посмотрел на нее скучающе и равнодушно, а господин с усиками, слегка поклонившись, отошел от их столика.
Ирина задумчиво смотрела на Бимби, стараясь угадать, как он живет. Сейчас он казался ей уже не очень молодым. Когда он улыбался, от уголков его глаз расходились лучи мелких морщинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131