Какая-то постоянная клиентка Ивановой мамы просто помешана на семействе кошачьих и поэтому, услышав историю об осиротевшем котике, тут же загорелась желанием его осчастливить. Причем вся компания уже собралась и выезжает ко мне.
Бросив другие хозяйственные дела, мы с Антониной решили придать коту товарный вид, то есть в срочном порядке вымыть его шампунем для пушистости. Естественно, кот нашего энтузиазма не разделял, поэтому вырвался из рук и моментом растворился в недрах дома. Но мы не стали отчаиваться, а принялись активно греметь на кухне кастрюлями и хлопать дверцей холодильника. Условные рефлексы сработали. Выбравшийся из укрытия Бандит был тут же отловлен, засунут в мою старую сумку эксклюзивной вязки какого-то дизайнера и вымыт шампунем, несмотря на отчаянное сопротивление. Сушиться феном, правда, котяра наотрез отказался, забившись в гостиной под диваном. Второй раз на призывные хлопки холодильником он не купился, и нам осталось надеяться, что до приезда гостей шерсть успеет высохнуть сама по себе. Звякнул папа и обсудил со мной несколько вариантов оперативного получения денег для раздачи долгов. Ситуация оказалась далека от катастрофы. На его личных счетах имелось почти тридцать девять тысяч. Остальные деньги мы решили потихоньку надергать со счетов нашей компании и дочерних фирмочек. Так что продавать ценные бумаги не было никакой необходимости. В понедельник, максимум во вторник, мы могли бы рассчитаться со всеми кредиторами. Наш деловой разговор подходил к концу, когда затренькал входной колокольчик.
Будущая хозяйка Бандита произвела на нас с Антониной грандиозное впечатление. Нет, лично я ничего против тучных людей не имею, даже уверена, что хорошего человека должно быть много. Но с какой радости, спрашивается, нужно втискивать обширные телеса в стретчевые джинсовые бриджики и маломерный трикотажный топ, украшенный на пышной груди крупными стразами? На голове у женщины красовался короткий огненно-красный ежик, а в довершение ансамбля в ушах и на сосискообразных пальцах поблескивали крупные камешки, весьма похожие на бриллианты. Короче, тот еще прикид.
Определить возраст колоритной особы тоже было крайне затруднительно. Судя по ухоженному, оплывшему жиром лицу я дала бы ей немного за сорок. По дряблой шее и пигментным пятнам на руках — хорошо за пятьдесят. Но если закрыть глаза и слушать только ее голос… По звонким, слегка повизгивающим интонациям и по словечкам типа «отпад», «клево» и «зашибись» я приняла бы ее за девочку-тинейджера, сбежавшую от строгой мамочки с подружками на дискотеку.
Женщину звали Женечкой — обязательно на «ты» и без отчества, — и владела она сетью довольно приличных химчисток.
С приходом гостей Бандит выбрался из-под дивана полюбопытствовать. К счастью, он совсем обсох и весь просто исходил повышенной пушистостью.
— Отпадная животина… офигенный жеребчик… блеск… — захрюкала довольная Женечка, стискивая необъятными формами несчастное животное.
Кот совершенно ошалел, причем не столько от неистовых объятий, сколько от удушливого запаха парфюма. Такое впечатление, что женщина не просто вылила на себя слишком много ароматов, а приняла перед выходом ванну из приторно-сладких устойчивых духов.
Вежливо вывернувшись, Бандит почесал на кухню, где Антонина возилась с незатейливым угощением для гостей.
— Не представляете, как клево, — взвизгнула его потенциальная хозяйка, — у меня уже две кошки есть. Одна — персидская, вторая — русская голубая. А теперь еще черный котейка. Супер! У меня как раз спальня черная. И он пушистый такой, охренеть можно! Он — кастрат?
— Нет, доктор сказал, натурал, — ответила я.
— Это — не беда. Сделаем операцию. Сейчас такие больнички, он даже ничего не почувствует. И киски мои будут спать спокойно. Они у меня старые девы. — Тетка от души веселилась, а Иван исправно подливал в ее бокал шампанское.
Извинившись, я потопала на кухню помогать Антонине. Она уже успела разобраться с кофе и чаем и покатила в гостиную столик с чашками. А я задержалась, чтобы выложить на блюдо кусочки кекса и вафельного торта.
Следующие полчаса Женечка без умолку тарахтела про свою любовь к животным, про свою «отпадную» квартирку, в которой у Бандита будет своя личная комната, про куриные грудки, которые домработница готовит специально для кошек по особому диетическому рецепту… Голова у меня пошла кругом. Иван с Лариской предприимчиво улизнули во двор по какой-то несуществующей надобности, а секретарша ретировалась на кухню под предлогом мытья посуды.
Жирная кошатница, дохлебав, наконец, бутылку шампанского, видимо, решила, что пора и честь знать.
— Бандюша, кис-кис-кис, — завопила она надрывно, — поехали домой, конфетка моя сладенькая.
— Кис-кис-кис. — подхватила я.
Спустя пять минут вся честная компания рыскала по дому и по двору в поисках кота. Но тот упорно не желал объявляться. Антонина многократно хлопала холодильником, громко вспоминая мясо, рыбу и прочие кошачьи деликатесы. Результат был нулевой.
Мы бились минут сорок, и в конце концов Иван психанул, заявив, что кота они заберут в следующий раз. Гости загрузились в машину и отбыли.
Антонина немного посетовала на Бандита и пошла принимать душ. Я же, воспользовавшись ее отсутствием, потихонечку прокралась на кухню.
— Опасность миновала. Выходи, — скомандовала я, отворяя дверцу в крохотную кладовочку, где хранится малоупотребляемая кухонная утварь.
Кот не замедлил вылезти из убежища. Сладко потягиваясь, он принялся тереться об мои ноги.
— Ладно, можешь меня не благодарить. Найду тебе другую хозяйку, без приторных духов и посягательств на твое мужское достоинство. — Я взяла Бандита на руки и притянула к груди. Котяра блаженно закатил глазки, подставляя шею под поглаживания. — А ты — молодчина. Другой бы, заслышав хлопок холодильника и мясные обещания, такой бы гвалт поднял! А ты даже не вякнул.
Кот удивленно распахнул глазища.
«Ну, ты и дура! Я что, себе враг? Да я свое мужское хозяйство не променяю ни на персональную спальню, ни на свиную тушенку!»
— Вот он где! Объявился-таки негодник, — в дверях появилась Антонина, запахнутая в пушистый банный халат. — Где он прятался?
— Не знаю, — не моргнув глазом, соврала я. — Только-только на кухне появился.
— Признавайся, паразит, где тебя черти носили? — Девушка взяла кота из моих рук.
Но Бандит меня не выдал. Он лишь хлопал своими янтарными глазами и издавал довольное урчание. К утру, как водится, котяра оказался дрыхнущим на моей постели.
Полдня я прокопалась в офисе, занимаясь какими-то второстепенными делами, поскольку полный сил и энергии Серебров-старший по привычке взял на себя все глобальные проблемы. Сразу после обеда начальник компьютерного отдела нарисовался у меня в кабинете и с заговорщицким выражением физиономии вручил мне плод своих трудов. Получив ксиву, я отправилась в салон красоты, где специалисты произвели некоторые изменения в моей внешности. Затем в ближайшем магазине одежды я отыскала себе подходящий прикид.
В результате в три часа пополудни в приемную главного врача роддома ввалилась весьма экстравагантная особа. Ярко-алый брючный костюмчик непозволительно туго обхватывал аппетитную фигурку. Напомаженные гелем волосы, имевшие благодаря оттеночному бальзаму цвет взбесившегося баклажана, топорщились в разные стороны. Вместо контактных линз — стильные очки в роговой оправе, болтающиеся на кончике носа. К ремешку сумки нарочито пристегнут небольшой диктофон.
Поддавшись моему напору, щедро сдобренному природным обаянием, секретарша доложила о моем приходе и получила разрешение меня пропустить. Переступив порог кабинета, я, пряча глаза за стеклами очков, принялась бессовестно вводить главврача в заблуждение.
— Алина Пущина, — деловито представилась я, — помощник выпускающего редактора телепрограммы «Жди меня». Вот мои документы.
Не давая главному врачу опомниться, я сунула ему под нос удостоверение. И не какую-нибудь там затрапезную картонную корочку с осыпавшимися золотыми буквами. В руках у меня была пластиковая карточка с цветной фотографией и магнитной лентой в придачу. Сама я, например, плохо представляла, как выглядит удостоверение журналиста из упомянутой программы. Главврач, лысоватый мужчинка лет пятидесяти пяти, тоже этого не знал, поэтому проговорил оторопело:
— Рад… очень рад. Чем могу быть полезен? — Он расплылся в радушной улыбке.
Здорово я все-таки придумала с документом! Разве может простой человек не прослезиться, увидев журналистку самой народной российской телепрограммы.
— Вы очень!., очень можете быть полезны, уважаемый Валерий Александрович! — страстно заговорила я, от души потрясая его руку, протянутую мне в знак приветствия. — Как вы понимаете, сотрудники нашей программы просто так не появляются. У нас всегда кто-нибудь кого-нибудь ищет.
— И кого вы ищете на этот раз? — с неподдельным любопытством осведомился главврач. — Моя жена очень любит вашу передачу. И я тоже иногда смотрю…
— У вас работала медсестрой Киселева Оксана Тихоновна. Она вышла на пенсию чуть более года назад.
Валерий Александрович кивнул и неопределенно развел руками. Конечно же, к чему главному начальнику учреждения интересоваться младшим медицинским персоналом?! Я вот тоже не знаю по именам ни наших уборщиц, ни охранников, ни сотрудников, нанимаемых по контракту на временные работы. И вовсе не потому, что все начальники сволочи бессовестные и им дела нет до рабов на плантациях. Просто, если все добропорядочные граждане станут обращаться со своими личными проблемами к президенту, у него не останется времени руководить страной, у главного врача больницы не будет возможности грамотно организовывать процесс лечения, а я, например, не смогу эффективно оперировать ценными бумагами. А если моя работа будет сделана плохо, то та же самая безымянная уборщица останется в конце месяца без зарплаты.
Я принялась терпеливо прояснять Валерию Александровичу ситуацию.
— Медсестра Киселева много лет работала в вашем роддоме. Ее разыскивает двоюродный дядя, проживающий последние сорок лет в Канаде и имеющий там несколько десятков продуктовых магазинов. Своих детей у него нет, вот он и вознамерился осчастливить завещанием далекую заокеанскую племянницу. К сожалению, когда наш сотрудник приехал домой к Оксане Тихоновне, оказалось, что она буквально неделю назад скончалась. В связи с ее смертью мы уже собрались отослать дядюшке отрицательный ответ вместе с нашими соболезнованиями, но случайно стало известно, что в молодости у Киселевой были дети. Она родила их без мужа и якобы бросила в роддоме. Сейчас мы пытаемся отыскать этих ребятишек, вернее сказать, уже вполне взрослых людей, и обрадовать канадского родственника наличием сразу нескольких наследников.
— А чем я могу помочь? Дети усыновляются через дома малютки или через интернаты. Роддома этими проблемами не занимаются.
— Да, но вопрос в том, в какой дом малютки попали младенцы? Мы подумали, что если Киселева работала у вас, то и рожала здесь же. В вашем архиве должны сохраниться записи, куда эти дети были направлены.
— Но вы же понимаете, такую информацию мы обычно не разглашаем.
— Других шансов отследить дальнейшую судьбу малюток нет. Вы же не хотите лишить брошенных сироток нескольких миллионов в твердо конвертируемой валюте?
— Не хочу, — отрицательно замотал головой главврач и даже отмахнулся руками, показывая, насколько сильно не хочет. — Я сделаю исключение только ради вашей программы. В нашем архиве наверняка имеются необходимые записи.
— Мне еще понадобится отдел кадров, — добавила я, скручивая быка за рога. — Возможно, в личном деле Киселевой найдутся какие-то интересные для меня данные.
— Хорошо… Но должен вас предупредить, в архиве сотни регистрационных журналов. Если не знать точно хотя бы год рождения…
— Ничего, я попробую. Не получится самостоятельно, привлеку дополнительные силы.
Главврач вызвал секретаршу и дал ей распоряжение сопроводить меня по инстанциям и обеспечить там любовь, почет и уважение. Мысленно я воспела хвалебную песнь популярной российской телепрограмме.
В отделе кадров нас встретила хмурая грымза неопределенного возраста в не слишком свежем белом халате и стоптанных босоножках «прощай молодость». Уяснив причину нашего визита, она долго причитала, поскольку личные дела бывших сотрудников хранились отдельно в огромной кладовке и никак не систематизированы. Но перечить указаниям высшего руководства кадровичка не посмела и нехотя удалилась на поиски. Некоторое время спустя она вручила мне доисторическую картонную папочку с оторванными завязками.
Я углубилась в ее изучение, хотя изучать было особенно нечего. В краткой автобиографии значилось, что Киселева воспитывалась в детдоме где-то под Рязанью, потом работала санитаркой в больнице и училась в медицинском училище. Дальше следовала запись в учетном листке о приеме ее на работу в роддом, датированная июлем шестьдесят восьмого года. Несколько отметок о внутренних переводах и мелких поощрениях. И ни слова о детях, что, впрочем, естественно, если женщина отказалась от них сразу после родов. Закончив знакомство с личным делом, я попросила грымзу подсказать мне имена сотрудников, которые работают в роддоме с конца шестидесятых. К моему удивлению, эта просьба затруднений не вызвала. Совсем недавно по поводу какого-то юбилея местного масштаба старейших работников чествовали и награждали грамотами. Но, как оказалась, тех, кто меня интересует, осталось при делах лишь двое: электрик Митрич и нянечка Тамара Никандровна, обитающая в отделении хирургии. Другие старейшины коллектива трудятся в роддоме в лучшем случае с середины семидесятых.
Старенького электрика я отмела сразу, а вот с няней решила поговорить, надеясь отыскать ее на работе. Секретарша главврача с готовностью проводила меня в хирургию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35