Там евангельский персонаж Иоанн всерьез и настойчиво обличал грязную женщину, блудницу - за греховную связь с собственным дядей при живом муже, тоже, кстати, собственном дяде. Долго обличал. Орал во весь голос. И на всю Иудею. Поневоле возненавидишь такого и потребуешь его головы. А здесь - игра. Здесь - по-другому. Но результат будет тот же: отсеченная голова Предтечи. Иначе, к несчастью, невозможно...
Но вот только что он вспомнил? Петр ничего не хотел ему напомнить, лишь подсказать ход. Уместнее было бы сказать: "Я понял". Ну да ладно, все сомнения - потом, после...
Иоанн - уже другой, привычный, уверенный в себе и в своих поступках, которого Петр знал и всегда хотел знать, - медленно опустился на колени перед Иродиадой, по-прежнему держа камни на раскрытой ладони. Другой рукой, сильными пальцами с задубевшими плоскими ногтями - что твои лопаты! - начал осторожно рыть ямки у самых носков глухих кожаных сапожек женщины. Она даже не сдвинулась, с любопытством смотрела вниз, на руки Иоанна, на его могучую спину, по которой вполне можно было изучать мышечное строение: supraspinatus, trapezius, deltoideus, latissimus dorsi... Она просто ждала, что же учудит этот великолепный мужик, для кого не жаль ни рубина с сапфиром, ни морской жемчужины, которых к тому же у нее навалом, девать некуда.
И все ждали. И Петр тоже.
Иоанн вырыл три ямки, аккуратно опустил в каждую по камню, засыпал землей. Потом резко повернулся к Петру, бросил:
– Подай нож мне, брат.
Петр мгновенно вытащил из кармана в поясе маленький острый нож, протянул Иоанну.
Тот, по-прежнему не вставая с колен, поднял голову, сказал Иродиаде:
– Смотри, женщина...
Сделал на левом запястье глубокий надрез, поднес руку к засыпанным ямкам кровь закапала на землю, легко уходила в нее, сухую, сыпучую...
– По Закону все очищается кровью, - объяснил Иоанн. - Без пролития крови не может быть прощения.
Иоанн был открыт для Петра - сознательно? - и Петр легко слышал его, понимая, что он делает, что задумал, и в общем-то соглашаясь с ним: сейчас полезна проповедь, подкрепленная действием. Люди смотрят, слушают и слышат, а Иродиада сама, в конце концов, напросилась...
Иоанн поднялся, посмотрел по сторонам.
"Тридцать локтей - вправо. Под деревом..." - подсказал ему Петр.
Иоанн обернулся, увидел в указанном Петром месте здоровенный камень, глыбу просто - серый, обточенный временем, вросший в землю.
"Примерно семь талантов..." - еще раз подсказал Петр, умеющий максимально точно определять на глаз и веса, и размеры, и расстояния. Камень весил двести двадцать - двести тридцать килограммов. Семь талантов - как раз около двухсот.
Иоанн подошел к камню, нагнулся, обхватил его половчее, напрягся, мышцы взбугрились от непомерной нагрузки... Не мог он поднять эту дуру, никак не мог - хотя бы потому, что размеры камня требовали строп или сетки, руками тут нечего было делать даже Гераклу. Но никто и не собирался - руками. Как когда-то в Иерусалиме, в доме в Нижнем городе, подросток Иешуа двигал по столу каменную чашку, а потом разбил ее, сохранив на память отколотый черепок, - он, знал Петр, и по сей день бережно хранил этот черепок, - так и Иоанн довольно рано и стремительно овладел искусством телекинеза. Он - как, впрочем, и Иешуа - не считал свое умение чем-то чудесным и использовал его исключительно в подручных целях. Как сейчас, например. Камень, конечно, не чашка, но Петр поможет ему. Двести с лишним килограммов - ерунда для пары хороших спецов телекинеза...
Но игра есть игра.
Иоанн с огромным напряжением - даже мышцы лица мелко дрожали! - вырвал из земли камень, медленно выпрямился и, медленно выжав его на полусогнутых руках, опустил на шею. Шел, тяжко ступая, вдавливая подошвы в землю. Убедительно выглядело, совсем по Станиславскому. Театр.
Зал, как говорится, замер. Люди воочию увидали чудо и реагировали на него соответственно: остолбенели, рты пооткрывали, глаза повыпучивали - нормальная реакция. И пусть это чудо никак не лежит рядом с грядущими чудесами Христа - ну силач, ну подъемный кран, всего-то... - Иоанн имел на него моральное право. И славно, считал Петр, что не чужд ученик сценических эффектов. Се человек?.. Вот он донес камень до политых собственной кровью схронов и бухнул его на них с двухметровой высоты. Камень упал на место, как будто сто лет там лежал. А что до отсутствия этого чуда в синопсисах, так там вообще об Иоанне - кот наплакал...
И тогда Петр, отключившись от Иоанна, смог услышать Иродиаду.
Восхищение, восторг, непонимание, всплывшее из каких-то дальних недр почитание и желание, желание, желание, тысячу раз желание - все это лавиной ворвалось в мозг Петра. Он немедленно обалдел и заблокировался. Однообразная женщина. И к цели своей идет неуклонно и неустанно. Несгибаемо. Другой бы сдался на милость, даже - наверняка! - удовольствие получил бы, но тогда это была бы совсем другая история с совсем другими персонажами. Не с Петром и главное! - не с Иоанном.
Он встал перед ней во весь рост, поставил ногу на камень. : - Мы говорили о Царстве Божьем? - спросил, дождался ответного кивка, продолжил: - Но не поможет богатство в День Гнева, так написано Соломоном, а не прожив этот День, не взойти в Царство Божье. Вот - камень, положенный на твои сокровища. Никто не сдвинет его и не возьмет себе тобой принесенное. А тебе - за то, что принесла, - прощается через мою кровь...
– Что прощается? Что я сделала не так?
– Зачем ты вообще пришла?
– Я же сказала: поговорить с тобой. Посмотреть...
Капризно, сердито, на повышенных тонах, но Петр слышал растерянность. Или, точнее, все-таки больше - недоумение. И понимал природу этого недоумения. Проста была природа, проста, как тот камень на земле. Она красавица-раскрасавица, любой мужик при виде ее должен падать ниц и целовать следы ног ее, чтобы она хотя бы заметила его. А тут - сама пришла, сама! И ее, видите ли, прощают - за то, что пришла...
Честно говоря, Петр на ее месте тоже недоумевал бы. Он и на своем недоумевал: Иоанн безжалостно ломал канон. Вел, похоже, к адекватному каноническому финалу, но - совсем другим путем. Как быть? Опять надеяться на то, что грядущие евангелисты все подкорректируют?..
– Я не римская статуя, на которые, говорят, римляне любят подолгу смотреть. Что ж, это их дело, я не судья им. А мое - вот... - Он обвел рукой реку, берег, деревья, людей, по-прежнему в молчании слушающих этот странный, абсолютно непонятный диалог. - Если ты пришла очиститься и посвятить душу свою Богу, как все эти люди, то зачем драгоценные камни? Я - не царь Шломо, и ты - не царица Савская. А на пути к Богу, к Царству Его не нужны сапфиры и рубины. Сказано: лучше знания, чем отборное золото, а мудрость лучше жемчуга. И раз уж ты сослалась на пророка Йешаягу, то вспомни, чьи слова ты вложила в свои уста...
Что-то темное, глухое, недоброе рождалось в женщине, поднималось из глубины, растекалось, горело. И Петр опять ощутил запах болота.
Иродиада стояла молча, смотрела, не мигая, на Иоанна.
– Не помнишь, - сказал Иоанн. - А это - не слова Пророка, но слова самого Господа нашего, которые он обратил к трижды несчастной земле Израильской. Разве ты вправе говорить его словами?
– Но ты же взял камни! И руки мои целовал!
Иоанн неожиданно засмеялся. Весело. Громко.
– Я просто не хотел тебя обижать. Ты очень красивая. Зачем обижать красивых женщин? Это все равно что обидеть ребенка... Я же сказал, что ты прощена, нет греха на тебе. Вернись в дом человека, с которым решила жить, подумай: вдруг сумеешь поверить. А если поверишь по-настоящему - приходи вновь: я с радостью проведу тебя через атбалу, через Посвящение.
Что ж, Петр опять был прав, не подвело его предчувствие. Буквально: то, что перед чувством. До. А часто - вместо, как сейчас. Вот она - опасность. И от того, что на сей раз пришла в облике красивой женщины, меньше она не становится.
– Но ты же взял камни... - уже со слышимой злостью повторила она, не очень понимая, похоже, что именно повторяет. Так - слова...
К болотному духу примешался удушливый запах пожарища. Так. пахнет ненависть.
А Иоанн вновь засмеялся.
– Забери их... - и указал на валун.
И молчавшие до сей секунды люди засмеялись. Возможно, представили себе картиночку... И впрямь - смешно.
Иродиада резко повернулась, нырнула в паланкин. Крикнула оттуда:
– Домой!
И стражники тяжко - устали! - потрусили обратно. И скоро скрылись. А запах пожара, залитого болотной жижей, не исчез.
Петр кивком позвал Иоанна за собой, отошел в сторону - так, чтоб люди не слышали.
– Ты ее обидел, - сказал Иоанну.
– Я знаю, - жестко ответил тот. - Но она позволила себе присвоить слова Господа. Ты же сам мне напомнил. Это не просто грех, это преступление. Я еще слишком мало наказал ее.
Опять он говорит: "напомнил". Это сейчас Петр сообразил, что Иродиада процитировала слова из книги пророка Исайи, вложенные им в уста Бога. А тогда Петр этого сам не вспомнил, он лишь хотел подтолкнуть Иоанна к легкой игре, к некоему таинству ради таинства, без особого смысла, которое должно было завлечь женщину, заинтриговать, и, главное - не спугнуть, а значит, отодвинуть во времени трагический евангельский конфликт. Петру требовался срок, чтобы толково подготовить его. И Иоанна - тоже. Чтобы все соответствовало канону. А Иоанну не потребовалось. Он все сделал по-другому, но - сразу.
– Ты ее смертельно обидел, - сказал Петр. - Ничего нет страшнее смертельно обиженной женщины.
– Страшнее? Мне ли бояться ее?
– Тебе, - сказал Петр. - Кому ж еще... - Он подтянул пояс, запахнул мантию. На миг прижался щекой к щеке Иоанна. - Прощай, Йоханан.
– Легкого тебе пути, Кифа... - Иоанн стоял, смотрел вслед. Отойдя на десяток шагов, Петр обернулся:
– Я хотел спросить... Почему ж ты не осудил ее за то, что она вышла замуж за Антипу? При живом муже...
– А за что ее осуждать? - недоуменно спросил Иоанн. - Это не мое дело. Это ее жизнь. Ее и Антипы. Грех, конечно, но... Она ж красавица, она имеет право выбирать...
ДЕЙСТВИЕ - 2. ЭПИЗОД - 4
ГАЛИЛЕЯ. НАЗАРЕТ. КАНА, 24 год от Р.Х., месяц Адар
– Унылый же здесь пейзаж!.. - Петр сидел на большом, теплом камне, вросшем в землю, у порога дома Иешуа.
Кругом не было ни души.
Назарет, - Нацерет, Нацрат, - мягко говоря, не самый густонаселенный город в Галилее, а рано утром он кажется совсем мертвым. Город! Да какой это город, так - едва деревушка, приклеившаяся к склону горы, где все достопримечательности - лишь крохотная синагога да родник, источник, считающийся здесь целебным, а проще - святым.
Насчет святости - Петр не знал, но вода ему нравилась. Она была мягкой и чуть сладковатой, от нее ломило зубы, как в детстве: Петр отлично помнил родник в городке Синий Бор, что под Новосибирском, где он проводил летние месяцы в доме бабушки.
Впрочем, пейзаж в Синем Бору тоже не отличался разнообразием.
– Очень унылый пейзаж! - повторил Петр, но уже по-русски. Да хоть по-марсиански говори, все равно до тебя никому нет дела.
Пыльную тишину лишь изредка нарушало отдаленное блеяние овцы. Почему-то одной. Остальные спали, что ли?..
Почти неделя прошла с того времени, как Петр, Иешуа и Ашер, еще не ставший Андреем, пришли в этот город и остановились в родном доме Иешуа. Четыре долгих дня пути вдоль Иордана по однообразной до отупения степи, потом сразу, как фокус - по-зимнему выцветшая, приглушенная, но все же отчаянно яркая и богатая растительность Галилеи, финал пути, и вот теперь - полное ничегонеделанье, от которого тоже, впрочем, устаешь. Петр, конечно же, привык к Назарету за много лет общения - или все-таки работы?.. - с Иешуа, даже полюбил городок по-своему, но сейчас хотелось просто поворчать. И еще - расколоть эту треклятую тишину, помочь овце.
– Скука смертная! - выкрикнул Мастер.
– Что за странный язык, на котором ты иногда говоришь? - Голос Иешуа, стоящего в дверном проеме, был тих и спокоен.
Казалось, здешняя тишина для жителей Назарета священна и всячески ими охраняется. Они даже говорят полушепотом.
– Проснулся? С добрым утром! Прости, если я тебя разбудил. - Петр спрыгнул с камня и подошел к Иешуа. - Как вы тут живете? - Привычно, в тысячный, наверное, раз удивился: - Здесь такая скукотища!
– В Нацерете людям некогда скучать, - по-прежнему тихо и тоже в тысячный раз произнес Иешуа. Он не стал поддерживать игру Мастера, он никогда ее не поддерживал. - Здесь все работают... Нам скоро идти, Равви. Я разбужу Ашера.
– Вот уж где давно не был, так это на свадьбах, - вслух пробормотал Петр.
Вчера Мария ушла в Кану, на праздник бракосочетания каких-то друзей-родственников, и просила Иешуа не задерживаться.
– Бери своих друзей и приходите, - сказала она. - Встретишь кого из соседей - тоже приглашай, еды и вина всем хватит.
Как же, хватит!.. Мастер тогда только ухмыльнулся про себя: вина-то как раз хватить не должно. Иначе... Сколько раз за время его работы в Службе звучало это слово: иначе. Должно быть именно так, а не иначе, а если будет иначе, следует сделать так-то, иначе будет то-то... От этих постоянных расчетов, во время коротких визитов домой, голова уже напоминает Биг-Брэйн. Техники, счетчики, зануды из Службы Соответствия роем крутятся подле Мастера, иной раз мимолетно вспоминающего об отдыхе но тут же понимающего, что это непозволительная роскошь и до него еще ой как далеко! Им всем надо отвечать, соглашаться или возражать, спорить, запоминать информацию, которую они вываливают на работающий в предельных режимах мозг, а он у Петра вовсе не Биг, а, напротив, самых обычных размеров, разве что умеет поболе иных. От этой суеты скрываешься в глубочайшем прошлом, а тут - пожалуйста: тоска изумрудного цвета. Бездействие. Вязкое, текучее время... Воистину человек - вечно недовольное животное. Даже Macтер, который на самом деле - суперчеловек. Тем более: ему следует быть супернедовольным.
– Равви, вы будете завтракать? - Раздумья Петра прервал Ашер, невысокий, крепкий парень, лет двадцати пяти, с редкой бороденкой и намечающейся лысиной.
– Зови меня просто Кифой, хорошо?
Еще там, в Кумране, когда Иоанн представил Мастеру Ашера, своего лучшего ученика, он сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75