На третий вечер я уже начала опасаться, не вздумалось ли ему уморить меня голодом, но тут снаружи послышался голос Рэя Боба, спрашивавшего, буду ли я вести себя хорошо, и я сказала, что буду, если он пообещает не трогать Хантера Фоя. Последовало молчание, такое долгое, что я уже думала, не убрался ли он, но тут папочка заявил, что ладно, всякому человеку нужно дать шанс исправиться, однако впредь я должна держать свою «грязную ложь» при себе. Я пообещала, и он (дело было в конце дня) меня выпустил. Поначалу мне подумалось, что если наказание этим и ограничится, да мне еще и не придется больше с ним трахаться, то сделка не так уж плоха, но я его недооценила. Пока я сидела взаперти, Рэй Боб продал мою лошадку и ни в какую не говорил кому, а Рэй-младший сказал, что ее продали в Престон, на бойню, на переработку в собачий корм. Я плакала неделю, гораздо дольше, чем когда умер мой настоящий отец, отчасти из-за утраты, отчасти из-за того, что не могла передавить эту свору, как тараканов. Ну а когда он в довершение ко всему забрал из моей комнаты кресло-качалку, чаша моего терпения переполнилась, и я приступила к осуществлению своего плана.
Глава третья
Расшифровка стенограммы экспертного собеседования для установления вменяемости подследственной
Обследуется заключенная : Дидерофф Эммилу, полицейский департамент Майами, уголовное дело № 7716, криминальный суд округа Дэйд, № 331902.
Беседу проводит Лорна С. Уайз, доктор философии.
Экз. № 2. Запись начата в 11.02.
Лорна Уайз: Теперь голос, о котором вы сообщали служащим полиции. Вы по-прежнему его слышите?
Эммилу Дидерофф: Нет.
У.: То есть слышали единожды?
Д.: Да.
У.: И этот голос идентифицировал себя как голос святой?
Д.: Да. Святая Екатерина Сиенская.
У.: Понятно. О других святых речи не шло?
Д.: Нет.
У.: То есть больше галлюцинаций не было?
Д.: Это не галлюцинации.
У.: Да, хорошо. Спрошу еще раз – вы по-прежнему слышите голоса или звуки, которых, кроме вас, никто не слышит? Видите людей или вещи, неразличимые для остальных?
Д.: Со дня убийства нет. Но порой, прежде чем погрузиться в сон, я слышу звук моей пушки. Вы имеете в виду что-то в этом роде?
У.: Расскажите об этом поподробнее, пожалуйста.
Д.: В общем, не то чтобы я его слышала, как я слышу вас, или шумы в тюрьме, или разговаривающих людей, но у меня сверхострая память. И воспоминание о звуке выстрела заставляет вздрогнуть так же, как реальный звук.
У.: А что за пушка? Вроде пистолета?
Д.: Пистолет это пистолет. А пушка – это артиллерийское орудие.
У.: Вы хотите сказать, что имели дело с артиллерийским орудием?
Д.: Да. Это была пушка Бофора, эл-семьдесят. Сорокамиллиметровая автоматическая пушка.
У.: Хм… Вы можете описать этот звук?
Д.: Он был очень, очень громкий. (Смеется.)
У.: Н-да… пушки стреляют громко.
Д.: Еще как. И описать этот звук для того, кто никогда не находился вблизи стреляющего орудия, очень трудно. Он громче грома, громче рева реактивного лайнера или стука отбойных молотков. Если что и издает еще больший шум, так это бомба. Страшное дело, что за звук, мы все затыкали уши, но было слышно даже через нос. Через локти и ступни. (Смеется.) Ну а после того, как вы некоторое время ведете огонь в автоматическом режиме, звук захватывает вас, как Бог, в своем роде. Я хочу сказать, что физически наступает временная глухота, но вам кажется, будто вы все еще слышите звуки внутри этого грохота. Такие, как лязг закрывающегося казенника, подобный удару молота о наковальню, стук защелки (так стучат колеса на рельсах) и колокольный звон выбрасываемой снарядной гильзы. Вы не должны, не можете слышать ничего из этого, но все-таки слышите – или вам так кажется. А есть еще и вой летящего снаряда, и грохот взрыва, но вы их практически не замечаете. Разве что ведете стрельбу в одиночном режиме. Вы еще не устали? (Смеется.)
У.: Вовсе нет. Вы так живо все это описываете, что становится интересно. А можно полюбопытствовать, как вы научились обращаться с… Что, вы говорите, это было? Автоматическая пушка?
Д.: Да, автоматическая пушка Бофора. Как-как – прочла инструкцию и научилась. Фой всегда говорил «прочти инструкцию», вот я и последовала его совету. Плюс мне помогал друг.
У.: Кто такой Фой?
Д.: Персиваль Орн Фой. Ныне покойный. Мой бывший учитель.
У.: В школе?
Д.: Это были уроки сверх расписания. Он научил меня многим вещам, а я просто впитывала все подряд, не думая, на что оно пригодится, и отдавала взамен себя – настолько я устала решать все сама. Разумеется, это было до того, как я вступила в кровницы и Господь нашел меня, а когда полученные знания и вправду пригодились, я была по-настоящему удивлена. Что ни говори, а Его Провидение порой выбирает странные пути.
У.: «Кровницы» – вы имеете в виду уличную банду?
Д.: (Смеется.) Нет, я имею в виду Общество сестер милосердия Крови Христовой. Иначе – кровницы. Конечно, нам не положено так себя называть, но мы не очень-то послушны. Я называла.
У.: Прошу прощения, вы хотите сказать, что вы монахиня?
Д.: О нет. Я лишь проходила испытание, а обета так и не приняла. В конце концов они меня, разумеется, выкинули.
У.: Почему?
Д.: Потому что мы медицинский орден. Мы, я имею в виду – они помимо обетов бедности, целомудрия и послушания дают еще и клятву Гиппократа. Не причинять вреда. А я причинила много вреда, да простит меня Господь.
У.: А какой вред вы причинили?
Д.: Это все описано в моем признании.
У.: Да, но, Эммилу, то, чем мы занимаемся здесь, не является частью уголовного дела. Это сугубо конфиденциальная беседа: ничто из сказанного вами здесь не будет приобщено к делу и не сможет быть использовано в суде против вас.
Д.: Вы должны установить, чокнутая я или нет?
У.: Ну, в том смысле, можете ли вы предстать перед судом.
Д.: Вам все равно не понять.
У.: Я попробую. А вы попытайтесь растолковать все по возможности понятно.
Д.: Вы верите в дьявола?
У.: Для нас с вами важно, верите ли в него вы.
Д.: О, я так устала от этого! Я думала, что все кончилось, что у него больше нет нужды меня использовать и он оставит меня в покое, но теперь все начинается заново, и из-за этого страдают люди.
У.: Кто использует вас?
Д.: (Молчание, тридцать две секунды.) Любой. Кто угодно вокруг меня. Может быть, вы.
У.: И… дьявол собирается сделать так, чтобы пострадали люди?
Д.: Или Бог. Это перекрестный огонь. Вам этого не понять. В таких головах, как ваша, это не укладывается.
У.: Так помогите мне.
Д.: Это прямо перед вашими глазами, но вы этого не замечаете. Простите. Правда, тот детектив… О Христос, смилуйся!
У.: Эммилу? Очень важно, чтобы вы поговорили со мной. Я просто хочу помочь вам.
Д.: (Молчание, одна минута двадцать две секунды.)
У.: Эммилу, что такое? Вы что-то увидели?
Д.: Можно я вернусь в камеру? Мне не хочется больше говорить.
Беседа прекращена по просьбе испытуемой в 11.38.
* * *
Лорна Уайз слушает запись в третий раз, сверяясь с расшифровкой, время от времени останавливая пленку диктофона с помощью ножной педали и делая пометки в своем блокноте. Затем она заново прочитывает свой отчет, морщась из-за неудовлетворенности привычным профессиональным жаргоном. Избыточная аффектация. Галлюцинации. Патологические измышления. Внутреннее сопротивление. Религиозная мания. Особенно ее тревожит последний пункт: неужели Эммилу Дидерофф религиозный маньяк? И чем маниакальная вера отличается от обычной, если приверженность религии предполагает, что человек приписывает проявления реальности представлениям и идеям, которые не могут быть проверены опытным путем? И что там вообще произошло в конце? Настоящая галлюцинация?
Лорна откидывается назад в своем скрипучем вращающемся кресле, сбрасывает туфли и кладет ноги в чулках на стол, потирая глаза. Она находится в комнате, предназначенной для подобных бесед, в ничем не примечательном административном здании на Тринадцатой северо-западной улице, удобном для работы с пациентками как из женского центра предварительного заключения округа Дэйд, так и из основной тюрьмы. Это небольшое помещение размером с ванную комнату богатого человека выдержано в коричневатой палитре, схожей со шкурой дворняги. Есть деревянный стол, кресло для проводящего беседу, стул с прямой спинкой для проходящего собеседование, одно грязное окно с толстенной решеткой и вызывающие раздражение настенные часы. Времени на бесплодные гадания нет, через двадцать минут ей предстоит еще одна беседа. Округ требует, чтобы такого рода вопросы решались динамично. Религиозная мания, это же надо!
Лорна берет свой экземпляр официального справочника по диагностике и статистике – толстенную книгу в бордовой бумажной обложке, содержащую описание симптомов всех нервных и психических заболеваний, и пролистывает его, не надеясь на успех. Нет уж, она такой диагностической формулировки не помнит, а раз не помнит (при том, что выучила этот чертов том практически наизусть), значит, ее там нет. Ну вот, так и есть: ремарка в одну строку, где говорится, что некоторые шизофренические галлюцинации принимают религиозные формы. И дополнение: «В некоторых культурных контекстах галлюцинации могут также являться частью обычного, не патологического религиозного опыта». «В некоторых» означает «не у нас». У нас, с точки зрения авторов, видимо, вообще невозможно стать религиозным маньяком. В Америке даже религия материалистична, и люди, в том числе верующие, уже не видят святых и демонов. Ну а в остальном, не считая этих голосов и видений, Дидерофф никак не может быть шизофреничкой. У нее была работа, никакой истории госпитализации, она явно осознает происходящее, внятно разговаривает, а свое поведение контролирует в не меньшей степени, чем большинство знакомых Лорне специалистов по психическому здоровью.
Итак: исходный диагноз 297.1 – «маниакальное расстройство с элементами мании величия» . Последняя связана с религиозными фантазиями: если ты считаешь, что с тобой разговаривает сам Бог, у тебя, согласно справочнику, мания величия.
Лорна заносит этот диагноз в соответствующую строку судебного бланка, в пространстве, оставленном для субъективных заметок, кратко излагает свои впечатления и подкалывает результаты тестов: Роршаха, на психологический тип личности, Вешлера, на коэффициент интеллекта, и остальных, проведенных с Эммилу Дидерофф на прошлой неделе. Теперь ее шариковая ручка колеблется, потому что приходит пора записать магическую формулу, подтверждающую ее профессиональное мнение о том, что пациентка сознает характер предъявленных ей обвинений, равно как и возможные последствия вынесения обвинительного приговора, и что она способна участвовать в процессе и содействовать собственной защите. Лорна ловит себя на мысли о том, что ей не хочется писать это заключение.
Она кладет ручку и снова откидывается назад в кресле. Осталось пять минут, говорят ей часы. Ей вспоминается одно из занятий, которые проводил преподаватель судебной психиатрии профессор Бенике. Во многом благодаря ему Лорна и выбрала эту не столь уж престижную и уж всяко не высокооплачиваемую профессию.
Зимний день в Корнелльском университете, без четверти четыре, солнце скользит за утесы, скудный свет с трудом просачивается сквозь окна, в аудитории темно, тихо жужжит кинопроектор. Он показал им почти весь фильм Карла Дрейдена 1928 года «Страсти Жанны д'Арк». Они внимательно просмотрели киноленту, а потом, когда включился свет, он задал моргающим и щурящимся студентам вопрос: «Итак? Вменяема ли героиня? Забудьте, что она святая, забудьте о том, что судебный процесс был инспирирован, забудьте о политике. На основе того, что вы видели, сделайте вывод: вменяема ли эта женщина в достаточной степени, чтобы предстать перед судом по обвинению, предусматривающему смертную казнь?»
Дискуссия развернулась интересная. Что сказала она, Лорна?
«Обвиняемая знает, где она находится, сознает тяжесть обвинения, связно и вразумительно высказывается в свою защиту, а потому не имеет значения то, что она слышит голоса. Если мы будем объявлять невменяемыми всех, кто слышит голоса, не будет вообще никаких судебных процессов, потому что, собственно говоря, все мы, в том или ином смысле, ловим какие-то сигналы. Нам ведь знаком голос совести, не так ли? И если некоторые люди приписывают этот внутренний голос неким „внешним“ образам святых, то какое отношение это имеет к вменяемости?»
Однако теперь, после десяти лет работы с несчастными безумцами, все эти случаи представляются ей далеко не столь бесспорными, какими виделись в аудитории или выглядели на страницах учебников по судебной психиатрии.
Доктор Уайз снова просматривает список консультантов. Лорна является лишь одним из экспертов, назначенных уголовным судом округа Дэйд для определения вменяемости данной обвиняемой, и в тех редких случаях, когда эксперты не могут прийти к единому мнению, судья получает возможность или назначить новый состав, или присоединиться к мнению большинства. Однако в тесном мирке психиатров-криминалистов считается дурным тоном оповещать мир о возникших разногласиях, и они в подавляющем большинстве случаев стараются согласовывать с другими свои заключения.
Вздохнув, Лорна откладывает дело Дидерофф, берет следующее и нажимает кнопку, вызывая охранника. По ходу дела она просматривает шапку нового дела и снова вздыхает. О боже! Раздается стук, и в дверях в сопровождении здоровенного охранника появляется знакомая несуразная фигура Ригоберто Мунокса, для которого сегодняшний контакт с экспертной системой уже восьмой. Это коренастый мужчина со спутанными гладкими волосами, кожей цвета старого мешка для овощей и множеством татуировок на толстых руках. Время от времени его лицо искажает странная гримаса, ибо он страдает от дискенезии, развившейся из-за применения торазина и прочих транквилизаторов, которыми этого малого пичкали десятилетиями, пытаясь сделать его достаточно вменяемым, чтобы он мог предстать перед судом. Денег у Мунокса ни гроша, жить ему негде, вдобавок к упоминавшейся выше дискенезии он может похвастаться еще и венерическим заболеванием, но главная проблема, как узнает от него Лорна, заключается в том, что инопланетяне имплантировали ему в живот робота, который постепенно втягивает его половой член в брюшную полость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65