Гостиная обставлена просто – багамская софа под бежевым гаитянским хлопковым покрывалом, журнальный столик со стеклянной столешницей, несколько парусиновых раскладных стульев бледно-лимонного цвета и хлопковый коврик на дощатом полу. По части живописи Лорна предпочитает замысловатый сюрреализм, и на стенах висят несколько полотен, купленных на художественных ярмарках в Кокосовой роще. Она спешит в спальню, где кондиционер работает непрерывно с мая по ноябрь, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, а оттуда в ванную, принять душ. Она старается не смотреть на черную плесень, проступающую на потолке и плитках. Раз в неделю здесь делает уборку иммигрантка из Гватемалы, но она эту плесень не трогает, и сама Лорна тоже.
Обнаженная, не считая желтого полотенца, она идет на кухню, готовит себе джин с тоником и соком, выдавленным из лимона, сорванного здесь же, на дворе, осушает одним махом половину и, переведя дух, возвращается в спальню за легкой хлопковой рубашкой и бермудами. После чего направляется в свой кабинет.
Лорна «свободный художник», и, хотя значительная часть ее работы осуществляется вне дома, кабинет представляет собой самое большое помещение в доме, образовавшееся в результате сноса стены между двумя маленькими спальнями и перегородки между второй спальней и тем, что местные уроженцы называют флоридской комнатой. Это своего рода закрытое патио с каменным полом, отделенное от заднего сада стеклянной ширмой, сквозь которую с ее места за письменным столом видны кусты кротона и желтые цветы. Она садится во вращающееся кресло и, наслаждаясь видом на сад и птичьими трелями, потягивает маленькими глоточками коктейль.
Напиток крепкий, а закусить нечем. Через несколько минут приходит ожидаемый кайф. Она расслабляется и чувствует легкое онемение лица. Лорна старательно следует популярным медицинским рекомендациям, а в настоящее время доктора советуют выпивать по коктейлю в день, что полезно для сердца. Вспомнив об этом, она отпивает еще, и к ней вместе со стуком кубиков льда о зубы приходит наконец чувство удовлетворения достигнутым, которое она тщетно пыталась пробудить с того момента, как покинула офис доктора Лопеса.
А что – Говарда она уела, с Лопесом договорилась, и теперь перед ней открывается возможность исследовать то, что, не исключено, будет описано как новый вид душевного недуга. Может быть, ей даже удастся пополнить стандартную систему тестов новой шкалой и сделать себе имя в области психологического тестирования.
Размышляя об этом, она обводит удовлетворенным взглядом свой кабинет. У нее большой березовый письменный стол, почти новый компьютер со всеми аксессуарами, дорогое офисное кресло с приспособлениями для удобства поясницы и уйма книг. Если не считать участка, отведенного под дипломы и квалификационные сертификаты, все пространство стены занято книжными полками. Одежду, которой у нее не так уж много, Лорна покупает на распродажах, отпуск берет редко и проводит на самых дешевых ближних островах, ездит на шестилетней давности машине, но уж в чем себе не отказывает, так это в книгах. У нее более четырех тысяч томов, и она прочитала их все, некоторые по два раза. На краю письменного стола высится неустойчивая стопка: это те книги, которые она еще не расставила по полкам. Как раз сейчас Лорна собирается встать и заняться этим делом, всегда доставляющим ей огромное удовольствие, но тут замечает мигающий огонек автоответчика. Она нажимает кнопку, и механический голос извещает ее о поступлении трех звонков.
Беззаботный голос Бетси Ньюхаус: «Детка, напоминаю тебе – в четыре тридцать спортзал. Будь там или оставайся клушей». Бип.
«Привет, это я. Приятно было с тобой повидаться. Позвони мне. Я тебе салатик куплю». Касдан, ублюдок. Бип.
Незнакомый, но приятный голос: «Доктор Уайз, это детектив Паз, полиция Майами. Я тот самый офицер, который арестовал Эммилу Дидерофф, и мне хотелось бы поговорить с вами о ней. Вы можете связаться со мной в любое время по моему сотовому телефону». Следует набор цифр.
Лорна берет телефон и начинает набирать этот номер, хотя бы только для того, чтобы удержаться и не позвонить немедленно чертову ублюдку, но останавливается и кладет трубку. Сперва ей нужно подумать об этом. Паз тот коп, о котором говорила Шерил, навязывая его в качестве ухажера. Ну да, он действительно арестовал Эммилу, так что с того? Что ему может потребоваться от психолога? Потом, как плавник акулы над темными водами ночного моря, на поверхность ее сознания выныривает мысль: идея насчет новой формы психического отклонения была хороша, чтобы убедить Микки Лопеса, неплохо срабатывала с ней самой, даже может, чем черт не шутит, оказаться верной, но на самом деле (и сейчас Лорна отчетливо это осознает) продолжить работу с Эммилу Дидерофф ее тянет совсем по другой причине. Теперь, со смешанным ощущением любопытства и тревоги, порождающей чувство странной пустоты в животе, она отчетливо понимает: у нее нет ни малейшего представления, в чем заключается истинная причина. Неожиданно Лорну охватывает страх, не имеющий отношения к делу: ей кажется, будто в доме находится кто-то посторонний. Она замирает, прислушивается. Кто-то дышит, тяжелый хриплый звук… или это кондиционер?
Ею овладевает паника: она покрывается потом, сердце бешено стучит. Ощущение чужого присутствия превращается в уверенность: кто-то здесь, в комнате, прямо за ее спиной. Ее сердце колотится так, будто вот-вот выскочит из груди. Она набирает воздуху и, собрав всю волю, разворачивается в кресле.
Никого.
Ей требуется почти час и две таблетки валиума, чтобы прийти в себя. Приступ паники, скорее всего, спровоцирован напряжением предыдущей встречи. Так, во всяком случае, она говорит себе, произнося эти слова вслух в пустом доме. Наконец ее руки перестают трястись, и она берет трубку телефона.
* * *
Джимми Паз почувствовал, как его сотовый телефон снова завибрировал на бедре, но проигнорировал его, позволив переадресовать звонок на голосовую почту. Он стоял в аудитории подготовительных курсов Майами-Дэйд в длинной очереди людей, каждый из которых держал в руках одну и ту же книгу, ожидая автографа от сидевшей за столом на сцене молодой женщины с блестящими рыже-золотыми кудряшками, резкими чертами лица, маленькими, но яркими умными глазами и широким, чувственным ртом. Несколько минут тому назад она закончила читать свои стихи.
Он подошел к столу и протянул ей тонкую книжку. Писательница подняла глаза, одарила его приятной улыбкой, какую успели получить четырнадцать человек перед ним, и спросила:
– Что вам написать?
– Что хотите.
Он забрал книгу и пробежался взглядом по титульному листу, на котором она сделала надпись: «Приходи сегодня вечером в комнату 923 на Гранд Бэй примерно в одиннадцать, и я оттрахаю твои мозги. С наилучшими пожеланиями. Уилла Шафтель».
– Ты это каждому пишешь? – поинтересовался он.
– Конечно, – сказала она. – Лучший способ сделать книгу бестселлером.
– Тогда мне стоит встать в очередь прямо сейчас, – сказал он и, помахав, ушел.
Уилла Шафтель была одной из трех основных подружек Джимми Паза примерно год, еще когда она работала библиотекарем в Кокосовой роще. Потом она уволилась и переехала в Айову, в писательскую коммуну, а когда ударила первая зима, провела три недели в Майами, большую часть в постели с Пазом. За это время она выманила из него историю о том, как Паз поймал убийцу-вудуиста, со множеством подробностей, касающихся даже второстепенных персонажей; подвергла эти сведения художественной обработке и опубликовала вполне успешный роман, после чего надобность работать в библиотеке отпала сама собой. Она приезжала в следующую зиму, на сей раз пробыла шесть недель, в течение которых они виделись почти каждый день. Паз никогда не был принципиальным сторонником верности, но неожиданно поймал себя на мысли о том, что ему не очень хочется искать альтернативу. Он даже провел несколько долгих уик-эндов в ее крохотной квартирке в Эймсе, в Айове, где почти невозможно было попить настоящего кубинского кофе. Сейчас он думал о ее губах и всем прочем, благо рот у нее был вправду чувственным, с горячим, умелым язычком, да и вообще, в сексуальном отношении она была активнее любой другой знакомой ему женщины. Паз даже задумывался о том, не разовьются ли их отношения в нечто более серьезное и постоянное, чем то, что бывало у него с женщинами раньше, тем паче что она провела год в Испании, изучала Лорку и говорила на причудливом, с точки зрения кубинца, но безусловно изысканном испанском. Правда, грудь у нее не ахти, но зато она чудесно ладит с его матерью. В целом…
К этому времени он уже выбрался из здания на главную площадь кампуса, разукрашенную рекламой и уставленную палатками и киосками книжной ярмарки, нашел маленькое кафе, заказал кофе с молоком и достал свой сотовый телефон. Служба голосовой почты сохранила ряд сообщений, из которых одно заслуживало немедленного отклика.
– Доктор Уайз? Это детектив Паз. Спасибо, что позвонили.
– Не за что, а почему вообще… Простите, я хочу сказать, чем я могу быть вам полезна, детектив?
Приятный голос, подумал он, с хрипотцой и не слишком четким произношением. Впрочем, последнее вполне может явиться результатом нескольких предобеденных коктейлей.
– Это насчет Эммилу Дидерофф. Я арестовал ее по подозрению в убийстве.
– Да, вы говорили.
– Ну вот, она пишет признание.
– Выходит, вам повезло.
– Не совсем, – сказал Паз, начиная слегка раздражаться. – Начать с того, что если она чокнутая, то толку нам от ее признания никакого. Да и признание это, мягко говоря, не совсем обычное: например, она заявила, что будет писать только в сшитых тетрадках, таких как школьные, не с отрывными листками. Я ей четыре штуки принес. Она утверждает, что хочет написать обо всех своих преступлениях.
– Ну, определенные маниакальные идеи у нее, конечно же, есть. В ходе нашей беседы она упоминала об этом признании, но, насколько я понимаю, отделить в ее исповеди правду от навязчивых фантазий будет очень непросто.
– Вот и мне так показалось. Поэтому-то я вам и позвонил.
– Понятно. А почему вы обратились именно ко мне? Я хочу сказать, что в Майами чертова прорва психологов, работающих на правительство. Я же, как вы, наверное, знаете, не психиатр.
– Да, доктор, знаю. Я детектив. Причина в том, что мне нужна консультация не служащего системы уголовной юстиции, а независимого специалиста. Вышло так, что, столкнувшись с Леоном Уэйтсом совсем по другому делу, я переманивал одного из его парней к нам в детективы, мне припомнилось, что его жена вроде бы психотерапевт, и я спросил, могу ли позвонить ей, чтобы она порекомендовала мне дельного специалиста. Ну и позвонил: первое имя, которое пришло ей на ум, оказалось ваше, а потом я залез в файл и выяснил, что вы и сами по себе уже задействованы в этом деле. Просто мистика какая-то. Так что все сводится к одному вопросу: вы согласны?
На линии последовала пауза, прозвучало что-то похожее на вздох.
– На что?
– Просто прочитать то, что она пишет. Помочь мне понять, что там к чему с психологической точки зрения. Департамент вашу работу оплатит, этот вопрос я уже прояснил.
– Ну хорошо, хотя я не понимаю, почему вас так волнует дело Эммилу Дидерофф. Я имею в виду, это имеет отношение к прохождению дела в суде? Должно способствовать поддержке обвинения? Если дело в этом, то я, пожалуй, не…
– Нет, к убийству как таковому это не имеет никакого отношения.
– Тогда к чему же это имеет отношение?
– Вы сейчас говорите по беспроводному телефону?
– Да, а что?
– А я по сотовому. И не хочу, чтобы наш разговор подслушал какой-нибудь придурок, заказавший себе через Интернет модные электронные игрушки. Мы с вами можем поговорить на вечеринке.
– Какой вечеринке?
– Завтра. У Шерил и Леона. Вы ведь приглашены.
Она рассмеялась, как показалось ему, совершенно беспричинно, но быстро осеклась.
– Откуда вы узнали?
– Я же говорил вам, я детектив, – ответил он. – До встречи.
Глава седьмая
– Ты совсем иссяк, – шепнула она ему на ухо, – или продолжим?
– Да ты сама, по-моему, выжата до капли, – отозвался Паз. – Позволь тебе заметить, выступила ты по полной. У вас там, в Айове, что, вовсе не трахаются?
– Понятия не имею, – презрительно бросила Уилла Шафтель. – Лично я занята только тем, что читаю и пишу. Впрочем, нет – вру. Писатели – существа самовлюбленные, и я, конечно, с ними баловалась, но всякий раз подозревала, что они лишь собирают материал для очередного опуса, где и найдет свое место каждый мой оргазм.
– Ага, как мой оказался в твоем романе. Помню, читал.
– Ой, да ладно, ничего серьезного. Мне просто нужно было наскрести деньжат, чтобы вырваться из гетто нищих поэтов. – Последовал протяжный вздох. – Вот уж не думала, что ты углядишь в этом что-то дурное.
Она томно потянулась и смахнула со своей тощей груди пару его волос.
– Да ради бога, мне не жалко. Ты хорошо пишешь, честно. Мне очень понравилось то место про стада. «В нашей жизни есть лакуны, бездны неисповедимы».
– «И бредут сквозь них стада, колокольчиком гонимы, длинноногие, в пыли, чуждой жаждою томимы». Надо же, похоже, ты и вправду прочитал всю мою книгу.
– Прочитал, и мне понравилось, но, в отличие от тебя, мне не под силу сыпать цитатами. Это потому, что я по-прежнему больше в ладу с примитивной устной традицией: слишком уж сильно во мне дикарское начало.
– Ага, и ты с избытком продемонстрировал его сегодня вечером. Ну не предел ли мечтаний: не рохля, трахается без устали, да еще и любит мои стихи. Обалдеть!
Она рассмеялась и, опершись на локоть, посмотрела на него более внимательно: выражение его лица было куда серьезнее, чем она привыкла видеть.
– Что-то случилось?
– Нет, – ответил он таким тоном, что это могло означать только «да». – Просто я тут задумался над твоими словами. Ну, насчет того, какой я классный. Очередной букет похвал…
– Что плохого в букетах похвал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65