Мы располагали прочной пластиковой трубкой длиной в двести с лишнем
футов и два дюйма в диаметре, открытой с одного конца и особо устроенной с
другого. Процедура поиска состояла в том, что намеченный конец
закреплялся, а весь шланг спускался вниз, пока над поверхностью воды
оставалось не более фута. Тогда вниз по шлангу спускался электронный зонд,
а наверху у монитора кто-нибудь следил за показаниями по мере того, как
зонд проходил древние наслоения песка, ила и тому подобного.
Мы работали на намеченном участке, на всякий случай проверяя все щели
в пределах тридцати футов от границы. И старались не думать, что простой
математический расчет показывает, что три квадратных мили требует сто
двадцать тысяч погружений. А нас было всего пятеро. Мы с Майером больше
мешали, пока не научились управляться с вертким шлангом. Но уже через
неделю мы знали, когда надо остановиться и как осторожно вытащить наверх
электронный зонд, не повредив содержимого. В итого, после того, как мы
основательно сработались, у нас получалось пять погружений в час. Но мы не
могли работать больше восьми часов в день, так что за день выходило сорок
погружений. Майер заметил, что работая все семь дней в неделю, нам
понадобится не менее восьми лет, чтобы исследовать весь район.
Мы менялись попарно каждый час или каждые пять погружений, в
зависимости от того, что получалось раньше. Погода стояла самая
подходящая. Но труд был настолько тяжел, что мы уже начинали временами
забывать, а для чего мы это, собственно, делаем. С наступлением сумерек мы
помечали буем место последнего погружения, а затем, беря за координатные
оси мыс, далеко вдававшийся в море и "Лань", неподвижно стоявшую на якоре,
отмечали место на сетке на тот случай, если с буем что-нибудь случится.
Предосторожности были не излишни, хоть мы и спорили на этот счет
бесконечно. Сто двадцать тысяч погружений вполне достаточно, нам не
хотелось делать одно и тоже дважды. Затем мы возвращались в бухту, смывали
соль и ил, готовили ужин на десятерых, съедали его с азартом тиранозавров,
и не меньше получаса сидели погруженные в нирвану, отвалясь от стола,
чувствуя себя совершенно разбитыми и несчастными, зато сытыми.
Мы старались не думать, что будет, если мы наконец увидим
долгожданные показания. Само собой подразумевалось, что "Лань" немедленно
встанет рядом с буем, а мы начнем понемногу поднимать металл на борт, но
как долго придется это делать, не хотел думать никто. Была, правда, идея
собрать все под днищем в крепкую металлическию сеть, закрепить у борта и
таком виде вывести из бухты, а там разобраться.
Вокруг нас постоянно сновали акулы. Это был самый распростаненный тип
мелководья. Я бы, пожалуй, чувствовал себя неуютно, если бы мы работали в
стоячей воде. Но через всю территорию поисков проходило сильное течение, и
каждое новое погружение можно было делать выше по течению, таким образом
всегда оставаясь в чистой воде с хорошей видимостью. К тому же все запахи
и колебания тут же уносились прочь. Мне никогда не хотелось
экспериментировать в стоячей воде с тигровыми или леопардовыми акулами. Но
они охотились гораздо дальше от берега, чем находились мы.
Конечно, мы видели их достаточно часто: как и все хищники, акулы
регулярно обходят свои владения. Но они приплывали, описывали большой
круг, изучая нас с нескрываемым любопытством, и уплывали снова. Нет ни
одного дикого созданья, за исключением таракана, которое любило бы
гастрономические новинки. Если еды вдоволь, оно предпочитает есть то, что
ест всегда. Все то, что движется, смотрит и производит шум не так, как
делает это обычная еда, не стоит того, чтобы его пробывать. Кто его знает,
какое оно на вкус. Зачем же рисковать?
Однажды к нам явилась стая барракуд и, застыв без движения в потоке,
созерцала нас около часа скорее с любопытством исследователя, чем хищника.
У всех существ есть немного свободного времени, в которое их не донимает
ни голод, ни враги, ни забота о потомстве. Это время исследований и игры.
Играют дельфины. Играют обезьяны. Играют выдры. Играют все молодые
млеаопитающие. Барракуды стояли вокруг и смотрели, как детвора смотрит на
строительство дома или замену кабеля; но через час, почевствовав первые
признаки голода, они умчались по своим делам.
Жуткие ненасытные хищники глубин имеют незаслуженно дурную славу. Я
слышал, как один человек похвалялся, что он честно занимался любительскими
подводными изысканиями - в списанном с какого-то склада старом костыме. И
вот однажды, в заливе Голливуда на него, мирного исследователя, напал
ужасный, кровожадный осьминог с щупальцами чуть ли не девяти футов длиной.
Чушь! Осьминоги милы и застенчивы. Пойманные врасплох, они подбирают все
свои щупальца поближе к голове, рискуя в них запутаться и умереть от
удушья и медленно-медленно удаляются от вас на безопасное расстояние. Но
если сидеть тихонько и не пугать их, вы можите увидеть тот же фильм,
прокрученный наоборот.
Когда погода испортилась, поднялся ветер и нагнал такие волны, что
при каждом погружении наш ялик грозил перевернуться, а если не
перевернуться, то отдрейфовать к берегу, мы решили устроить себе выходной.
К тому же запасы наши истощились, и непогода была самым удачным поводом
для экскурса на побережье. Тед, Джо и я были рады нежданному перерыву и
решили прогуляться, а Майер с Фрэнком остались на яхте, увлекшись
шахматами. Накануне Майер, к своему изумлению, ивидел, как Фрэнк, играя
черными, разыгрывает вариант югославской защиты, о котором Майер до сих
пор и не подозревал. Они вошли в азарт и на нас не обращали ни малейшего
внимания.
Мы убрали с ялика оборудование и направились к берегу, горя
нетерпением увидеть чьи-нибудь лица и услышать чьи-нибудь голоса кроме
наших собственных, уже поднадоевших.
Джо немного знал эти места. Поэтому, повинуясь ему, мы направились в
заведение, объединяющее в себе кемпинг, спортивную базу и рыбачий клуб.
Называлось все это почему-то Клуб Пикадоров. Джо там приняли с истинно
мексиканским восторгом, кто-то немедленно одолжил ему свой невообразимо
розовый "джип", и Джо умчался в город за покупками, объяснив нам, что на
побережье нам все обойдется дороже. Мы не возражали. Поэтому мы с Тедом
уселись за столик в маленьком и уютном баре, если только можно так назвать
приютившийся у ресторана павильончик под большим полосатым тентом.
Плетеные столы и стулья создавали ощущуние, что ты попал на старый
дагерротип. Серые рваные тучи неслись в низком небе, ветер был горячий и
влажный.
Я выпил изрядную порцию какой-то штуки из фруктового сока и джина,
которая здесь именовалась Осо Негоро, "черный медведь". Штука оказалась
убойной силы. Когда пьешь подобные коктели, уж точно знаешь, что
действительно, непрележно, именно пьешь. После такой выпивки наутро
просыпаешься с ощущением, что стоит только чуть качнуть головой - и твоя
черепушка скатится с плеч, как спелая дыня с грядки.
После нескольких недель постоянного колыхания, сопровождаемого либо
погружением в воду, либо яростным солнцепеком, простое сидение за столиком
с хорошей выпивкой кажется просто нирваной. Я был в восторге от всего: от
бара, коктейля и даже собутыльника, хотя Тед не из тех людей, у которых от
джина пробуждается красноречие.
Я никак не мог понять, с чего бы это мне так чертовски хорошо, и
высказал эту мысль вслух. Ощущение было совсем иное, чем то, когда я
чувствовал себя просто в хорошей форме. С чего бы это, поинтересовался я.
- Сердце, - кратко объяснил профессор Левеллен. Я потребовал
подробностей, и Тед пояснил, что человеческое сердце работает иначе при
частых погружениях, чем в обычных стандартных условиях. При работе на
глубине серечная мышца укрепляется, и сердце выходит на оптимальный ритм,
при котором сильно повышается процент кислорода, нагнетаемый в кровь. -
Твое сердце бъется теперь размереннее и сильнее, ты дышишь реже и глубже,
Трэв. Поэтому и весь организм работает сейчас лучше, чем когда-либо
прежде.
Резон в этом объяснении, конечно, был. Решив, что Тед наконец
разговорился, я уже было хотел было обсудить с ним наши шансы на успех,
как некий обломок местной команды рыбаков-американцев шумной толпой
ввалился в заведение. Выглядели они как настоящие искатели приключений:
пропахшая морем одежда, темно-коричневый загар, дубленая солью кожа,
куртки, перемазанные моторной смазкой и рыбьей кровью. Поскольку погода не
распологала не то что к лову, но дже просто хотя бы к выходу в море, их
снаряжение показалось мне несколько надуманным.
Столпившись у стойки, они стали громогласно требовать выпивки на
ломанном испанском и одновременно во всеуслышание обсуждать друг с другом,
как старина Чарли гарпанул во-от такенную леопардовую акулы, а этот идиот,
этот молокосос Педро недотравил марлинь, перетянул, и еще его счастье, что
отделался сначала растяжением кисти, а потом парой выбитых зубов. И как
старина Том потерял "три-сто-доллар" на снаряжении и снастях в погоне за
какой-то неведомой гигантской рыбой, которую никто так толком ни разу не
видел, но не сомневается, что онп существует. Они пили, болтали и бранили
погоду, которая портит их дорогостоящие дни любимого отдыха и любимого
спорта.
Конечно же, они заметили нас, скромно сидящих за столиком в углу, и,
ручаюсь, добрая половина их похвальбы была адресована нам. Время от
времени мы ловили на себе косые взгляды: они проверяли, производят ли на
нас должное впечатление и одновременно вытались вычислить, кто мы такие и
откуда взялись. Мы явно не вписывались в круг здешних завсегдатаев:
чистые, отглаженные брюки цвета хаки, обычные ботинки, светлые рубашки с
короткими рукавами - нет, по нашему виду никак нельзя было узнать, входим
ли мы в великое братство ловцов неведомой рыбы, которую никто так толком и
не видел.
Как было понятно с самого начала, через какое-то время один из них
отделился от стойки и небрежной походкой направился к нам, размахивая на
ходу стаканом.
- Привет, парни! Только прибыли, э? С которой яхты? А вы точно с
яхты, мой глаз не обманешь. Такой цвет кожа приобретает только в морских
путешествиях. Прибыли, должно быть, из Калифорнии?
Тед глянул на него и, явно прежде сосчитав до десяти, ответил:
- Нет.
Девять из десяти поняли бы, что разговор исчерпан. Я молился, чтобы
он был шестым или хотя бы девятым. Но он оказался самым что ни есть
десятым. Он был похож на собаку соседа, с которой у вас приятельские
отношения. Он улыбнулся и плюхнулся на один из свободных стульев.
- В самой деле? Клянусь Господом, мне так не везет в жизни, я всем
приношу несчастья, право слово. Вся моя жизнь подтверждает это, верьте
мне. Какой нынче день? Четверг? Я выехал из Флориды в это воскресенье, три
прекраснейших дня - и знаете, что я с этого имел? Четыре порта - и
полнейший голяк! Вон куда я забрался в надежде на удачу, и то должен
уехать уже в субботу, а Мануэль говорит, что эта дрянная погода будет еще
два-три дня. Представляете? Мистер Миллз - это мой шеф - за эту неделю
сделал двести тридцать. Кстати, меня зовут Дон Бенджамин.
Он протянул руку прямо мне под нос. Что тут было делать? Этот парень
выглядел лет на тринцать, тощий, темноволосый, загорелый, с чешуйками
облупившейся кожи на носу и лбу. Я пожал его руку и ответил:
- Мак-Ги. И Левеллен.
- Рад познакомится. Вы тут чем-нибудь заняты?
Я помянул недобрым словом акул, компрессор и шельфовые исследования.
Тед зевнул и знаком показал бармену: "по второй". Дон Бенджамин печально
вздохнул и заявил:
- Вот так сидишь здесь, славно, уютно. Знаете, даже и не верится, что
уже в понедельник утром ты должен быть в Санкресте, среди обычной
рутины... Ну почему мне так не везет в жизни?
Он явно чего-то он нас хотел. Огромное количество ловушек для дураков
начинается со слов: "Знаете, а я..." Я знавал кое-кого в Санкрасте. Но
играть в игру "общие знакомые" мне что-то не хотелось.
- Да, ужасно, - поддакнул я.
Ну и разумеется, немедленно появился мистер Миллз. Как бы невзначай,
гуляючи. Донов шеф. Дон незамедлительно представил его. Окорочка, животик,
широкая и бесмысленная улыбка. Типаж. Они все такие - эти "славные парни
юга" - бездна самодовольства и гнусавая невнятная речь. Бог мой, догадался
вдруг я, да он же просто страховой агент! Чуть-чуть там, чуть-чуть здесь,
всюду все свои, отовсюду новости и сплетни. Наверно, он и политикой не
брезгует. У него, должно быть, продуманная и широкая сеть чернорабочих,
расчитывающих ему, так сказать, плацдарм. Дон Бенджамин - явно один из
них. Он был всего лишь гончей, причем не из породистых и любимых: с
появлением хозяина он сразу стушевался на задний план.
Мистер Миллз поклонился мне и Теду и немедленно вступил в разговор.
- Недурно, да? Этот парень не устает ошиваться вокруг компаний, когда
те веселятся и пьют, это мои проблемы, это я плачу за его выпивку из
своего кармана, но я почему-то ни разу не видел его с этими людьми за
работой, ни разу около лодок. Он просто чертов лентяй и транжира - а,
Донни?
Весь напрягшись, Дон посмотрел в упор на своего шефа.
- Мистер Миллз, если бы не крайняя нужда и обстоятельства, я бы не
взялся никогда за эту работу, это совершенно новое для меня дело, и я...
- Отложим споры до офиса, мой мальчик. - Улыбка мистера Миллза была
по-прежнему широкой, но теперь напоминала оскал.
- Но в инструкции сказано...
- Ты верно понял меня, малыш?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35