Цепь и так получилась слишком длинная
и мне не хотелось бы, чтобы она заканчивалась Гулей.
- Что ты мелешь, какая цепь?
- Заткнись. Я не собираюсь расписывать тебе все как, когда и почему.
Тем более, что "почему" гораздо яснее тебе, чем мне. Но теперь я знаю
несколько новых имен, тебе, несомненно, знакомых. Микер. Рик и Молли
Бриндль. Доктор Фред Харрон. Сьюзен Фархоузер. Джой Хэрис. Может быть, мой
список неполон и в него входят еще десятки имен, но это все не имеет ни
малейшего значения. Достаточно и одного. Фред Харрон. У Тома Коллайра
хранится пленка, на которой записано твое признание в этом убийстве,
Говард. Так что подумай: может быть тебе все-таки лучше будет взять мой
билет на самолет и дома поговорить со стариной Томом?
В продолжение всего моего монолога он смотрел в землю. Только
однажды, и то лишь на мгновенье, увидел я его тяжелый взгляд, но мне
хватило этой секунды, чтобы понять, кто он такой. Потому что я уже видел
этот взгляд. Мне тогда было двенадцать лет отроду. Дядя послал меня на
озеро принести воды. Было раннее утро. Тропа к озеру была натоптана, и я
шел совершенно беззвучно. С озера тянуло ветерком. Я вышел на берег и
прямо перед собой увидел медведицу. Она и двое ее медвежат пришли напиться
и встали на самом удобном месте, где мы всегда брали воду. Медведица была
огромная, черная и старая, она с негромким рычанием развернулась ко мне,
приподнилась на дыбки, заслонив собою, как мне показалось тогда, все небо.
Мы оба замерли одновременно. Она смотрела на меня в упор. Она стояла так
близко, что я чувствовал ее густой, удушливый запах. Я не смел дышать,
сердце колотилось где-то в пятках. Минт спустя она глухо заворчала,
отвернулась, опустилась на четвереньки и ушла, подгоняя медвежат впереди
себя.
Я никогда не смогу по-настоящему описать, как это было. Я никому не
сказал тогда об этой встрече, потому что боялся, что мне скажут: но ведь
это был всего лишь медведь. Конечно, она могла убить тебя, но ведь она -
всего лишь медведь. Но это было нечто большее, чем просто медведь. Это
было одно из исчадий тьмы. Это была сама ночь. Это было само зло. Целый
год после этой встречи я время от времени вздрагивал от пережитотго ужаса.
Сама тьма блеснула тогда во взгляде Говарда Бриндля. Но он сморгнул, и она
исчезла.
Возразить, потому что он вдруг поднял глаза, глядя куда-то мне за
спину и крикнул:
- Эй, радость моя!
Мне не следовало оборачиваться, но я сделал это почти непроизвольно.
И тут он мне врезал. Как или чем - я уже отметить не успел. Наступал час
сиесты. Прежде чем ударить, он, конечно, убедился, что из тех немногих,
кто оказался рядом, никто не смотрит в нашу сторону. Мир завертелся у меня
перед глазами и слился в одно безобразное бурое пятно, я еще почувствовал
холодный камень пола, вдруг вставший дыбом и пребольно ударивший меня по
скуле. Словно из другого мира или сквозь толщу воды доносились до меня
чьи-то вскрики и голоса. Меня тормошили, хлопали по щекам, потом подняли в
воздух. "Просто покажите мне, где его номер", - сказал спокойный голос у
меня над ухом. Слова отдавались звоном в гудящей моей голове, словно она
была телевизором, у которого не настроен звук. Кто-то нес меня на руках.
Ступени. Мое колено задело за дверной косяк - значит, вошли в номер.
- Просто солнечный удар, - сказал тот же голос. - Смотрите, он уже
приходит в себя. Пусть полежит спокойно, это будет для него сейчас самым
лучшим лекарством.
Я и в самом деле приходил в себя. Я уже мог пошевелить рукой и
приоткрыть один глаз. На меня накатывал, как прибой, сдержанный гул толпы
в дверях. Гул становился все глуше, вытесняемый в коридор, наконец совсем
стих, отгороженный запертой дверью. По эту сторону двери остались только
мы двое. Меня усаживают в постели, скрученная жгутом рубашка берется в
левую руку. Мимо моего лица проносится большой бронзовый кулак - мне
кажется, что мимо, но почему-то моя голова летит вслед за ним. Ба-бах! Это
салют из красных и оранжевых искр разлетается во все стороны у меня перед
глазами. Я балансирую на самом краешке мира - как я туда, спрашивается,
попал? Вдох, остановка, выдох. За меня снова берутся бронзовые большие
руки. В один миг на мне расстегнуты все пуговицы, кнопки и молнии.
Сандалии? Тоже долой! Внутри меня приплясывает и хихикает какой-то чертик,
бормочущий кокетливо: "Но сэр, что вы делаете, мы же едва знакомы!"
Пациент раздет, принесен на место и уложен на пол. Холодная плитка.
Значит, ванная. Рев воды в трубах. Кран открыт до отказа. Ванна
наполняется очень быстро.
Эти руки никак не хотят оставить меня в покое. Кажется, я знаю, что
они собираются делать. Поэтому глубокий и сосредоточенный вдох и медленный
выдох - до конца! - и новый вдох. Снова выдох, снова вдох - и холодная
вода смыкается над моей головой. Задержи дыхание. Мои ноги сгибают в
коленях, колени подтягивают к животу. Большая ладонь резко надавливает
прямо на середину груди. Теперь можешь беспомощно бить по воде. О'кей.
Выпусти немного воздуха, чтобы он мог полюбоваться, как большие пузыри,
принявшие твое последнее дыхание, поднимаются со дна ванны. Помни, что над
тобой должно быть никак не меньше фута воды, а то он засомневается, и все
начнется по новой. Закрой заднюю часть гортани, удержи остатки воздуха и
приоткрой рот. Приоткрой глаза. Вот так. Посмотри на это сосредоточенное
бронзовое лицо, склонившееся над тобой. Большая ладонь отпускает твою
грудь, можешь немного расслабиться. Загорелая фигура выпрямляется.
Кажется, он еще не совсем уверен. Вспомни, Мак-Ги, ты удерживал дыхание по
три минуты, а то и больше. Ты просто должен удержать его. Терпи. Ты -
мертвец. У мертвецов грудь не вздрагмвает в конвульсиях, когда они
начинают задыхаться.
И в самый последний момент, когда я был уже готов пробкой выскочить
из воды, он быстро обернулся и вышел из ванны. Я мгновенно оказался у
поверхности. Выставив из воды нос и рот, я глотал, захлебывался, упивался
восхитительным, прекрасным, свежайшим воздухом. Снаружи доносился какой-то
шум и я осмелел настолько, что приподнял голову, не забывая при этом
глубоко и сильно дышать. Я услышал его голос: "Ему уже гораздо лучше,
благодарю вас. Да, все хорошо. Я передам, что вы его спрашивали". Мой
спасительный посетитель что-то ответил, за этим последовал звук
закрываемой двери, и я замер в том же положении, в котором он меня
оставил, готовый снова, если потребуется, держать дыхание три минуты.
Я не думаю, чтобы проверка заняла больше десяти секунд. Но на всякий
случай я и дальше изображал труп. Быстрым движением прихватив еще немного
воздуха, я снова опустился на дно. Мне вовсе не хотелось оказаться в ванне
сразу после очередного салюта в глазах от удара бронзового кулака. Играй
старательно, Мак-Ги, иначе медведица захочет убедиться в том, что ты не
играешь.
Мне понадобилось большое количество и времени, и мужества, чтобы
вылезти наконец из ванной. Он ушел. Я прошлепал к двери, запер ее и в
изнеможении опустился на кровать. Я даже прилег. Голова уже начала
кружиться и болеть, и только теперь я вспомнил, что левому виску досталось
трижды: два раза от Говарда и один раз от каменного пола террасы.
"...Когда я уходил от него, с ним уже было все в порядке. Конечно,
мне надо было остаться с ним. Я должен был догадаться, что он захочет
принять ванну, чтобы окончательно придти в себя. Вот он и... Никогда себе
не прощу. Я думал, с ним и в самом деле в порядке..."
Спонтанное побуждение и противостояние. Медведица могла заломать меня
на месте, но не воспользовалась этим.
Ну, герой, черт бы тебя побрал, что у нас следующим номером? Спасти
принцессу. Как? И захочет ли еще принцесса быть спасенной, несмотря на то,
что ее перекинули грубо впереди себя через седло, и теперь всадник и его
ноша исчезают в закатном зареве?
Вставай! Почему? Да потому, что ему может выпасть еще один шанс без
помех убрать тебя, идиот!

18
В пять минут первого я окончательно выяснил, что Бриндли отбыли, что
их нет во всем отеле. И все участливо спрашивали меня, как я себя
чувствую. Я говорил, что отвратительно. Я говорил, что для меня это было
самое длинное утро в жизни.
У отеля стояли, приткнувшись в тенечке, две машины, водители которых
еще лелеяли смутную надежду заполучить пассажиров в час сиесты. Я спросил
у них, не выходил ли при них из отеля высокий молодой человек
атлетического сложения с длинными белыми волосами?
Блестящий доллар освежил память одного из водителей, и он сказал, что
они взяли такси. Да, и оно свернуло налево сразу за подъездной аллеей
отеля.
Другой водитель, откашлявшись, указал прямо в небо большим пальцем и
сказал:
- Может, поехали на тележке.
Это случалось прежде. Это случается время от времени со всеми нами.
Что-то проворачивается внутри человеческой черепной коробке и происходит
чудо: сотни кусочков и осколков, до тех пор мельтешившие как попало,
внезапно замирают четкой и ясной картиной. Здесь был тот самый край земли,
о котором рассказывают американским детям няньки. Самая далекая от Америки
точка на всем земном шаре. Любое происшествие в любой из других стран
должно было неминуемо повлечь за собой бесконечные проверки, экспертизы,
следствие. А эта земля еще именовалась частью Соединенных Штатов, хотя
свои законы и свое правительство в лице Департамента Внутренних Дел. То
есть огромной и вполне американской бюрократической машины, которая
создает видимость непрестанной деятельности просто перегоняя бумаги со
стола на стол.
Гуля шла из рук в руки. Дело было обставлено первокласно.
Существовали два врача на Гавайях и врач в Самоа, которые при случае могли
засвидетельствовать наличие психических отклонений и депрессии.
Существовал док вокруг их "Лани", месяц простоявший в Гонолулу, где все ло
единого были наслышаны о семейных проблемах Бриндлей. Все это Коллайр
сможет потом проверить, если возникнет необходимость. Судя по всему, здесь
предполагалось разыграть последнее децствие этого спектакля. Некий подъем,
после которого депрессия возвращается с новой силой, влоть до отказа жить
дальше. И вот полубезумная наследница несметных сокровищ ненароком
спрыгивает с горы в Полинезии. При учете того, что первая попытка суицида
уже была засвидетельствована врачом.
Я помахал пятидолларовой банкнотой перед носом шофера и спросил,
может ли он единым духом довезти меня до станции на Соло Хилл. Захлопывая
дверцу я уже на ходу, предупреждая, что времени у меня в обрез. Водитель
оказался славным и рисковым малым. Несмотря на то, что вел машину по
"серпантину" в гору, он не сбавил скорости ни разу и не потерял ни
секунды. Я выскочил из такси под последний взвизг проходящего сквозь
колеса поворота троса. На этом отрезке темно-красный трамвайчик не
остнавливался перед поворотом. Я сощурился на полуденное солнце, пытаясь
по тросу проследить кабину, и не мог обнаружить ни единой движущейся точки
ни на фоне моря, ни на фоне зеленой стены склона.
Мой знакомый хитрец взял у меня пять долларов и дал два сдачи, и
завел было свою обычную шарманку "нет мелочи", но я оборвал его.
- Я думаю, там наверху сейчас мои друзья.
- Да?
- Очень широкоплечий человек. Моего роста, но гораздо массивнее.
Загорелый, как негр, с динными светлыми волосами. С молодой женщиной.
- О, да. Сильный счастливый человек. Много смеется.
- Они поехали вверх одни?
Он заглянул в какую-то бумажку, прикрепленную к внутренней стороне
двери его конурки.
- Сейчас их, да, сейчас их девять. Ваши друзья и еще семь. Я перевел
дыхание, успокаивая себя, что в такой толпе ничего не может случиться, но
сердце мое было не на месте. Начал сказываться избыток адреналина: меня
трясло, как в лихорадке. Я очень хорошо знал, что встреться мы с Говардом
в чистом поле один на один, лежать скорее всего остался бы он, а не я. Но
его игра никак не могла называться честной, в ней было неважно, каковы
твои понятия о мужской гордости или насколько ты искусен в кулачном бою.
Поэтому я решил не церемониться. Я огляделся и увидел, что мой шофер,
услыхав о девятерых туристах, паркует машину в тени, явно надеясь
подзаработать хотя бы на пре из них.
Вернувшись, к платформе, я смог разглядеть наконец красный мазок на
фоне зелени джунглей - кабинка приближалась и шла уже над гаванью.
- Вы не видите, сколько там человек?
- Что вы, каким образом!
- А вы можете спросить у вашего напарника наверху, сколько человек
только что село?
Он подергал за рычаг переговорное устройство.
- Не работает. Оно очень плохо работает в дождь.
Конечно, трубу я оставил вномере!
Но тут я углядел старый бинокль, лежавший на полочке в каморке
билетера. Он с удовольствием одолжил мне его. Я взглянул на клеймо
изготовителя. Восьмикратный "Бах и Ломб". Конечно, время и неаккуратное
обращение сильно подпортили его, так что когда мне наконец удалось достичь
полного фокуса, мне казалось, что линзы вдавились внутрь и превратились в
маленькие чашки, в которые я почти вкладывал глаза, когда пытался
различить детали.
Сначала мне показалось, что кабина едет набитая доверху, и я вздохнул
с облегчением. Но по мере того, как она приближалась, я мог видеть
пассажиров отчетливее, а значит, сосчитать их по силуэтам. Задача
осложнялась тем, что они постоянно перебегали от окна к окну. В первые три
раза у меня получалось пять, а в конце концов - четыре. Ладно, пятый пусть
остаетс на совести яркого солнца, бьющего в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35