Подвеску я снял с самого мощного пикапа "додж", какой только тогда
выпускался, с него же к конце концов решил снять тормоза. Естественно,
двенадцативольтовая система при таких условиях уже не годилась, так что я
сменил и зажигание, я тгда заодно уж и аккумулятор. В итоге этих моих
конструкторских импровизаций я получил систему весьма разномастную, но
отлично функционирующую. Последним штрихом была уже совершенно немыслемая
система охлаждения, совмещенная с кондиционером, но теперь я уж не
припомню, как я ее делал.
Любой человек, хоть немного разбирающийся в "роллсах" или хотя бы
просто в машинах, немедленно разгадал бы все мои хитрости, едва заглянув
Агнессе под капот. Первое время я часто ловил себя на мысли, что ужасно
хочу действительно продемонстрировать плоды моего технического гения всем
и каждому. Было нечто забавное в том, что я, в наш век всяческих
мистификаций, разъезжаю на мощнейшей машине, имеющий вид невинного
"роллса". Все процессы в ней были доведенны до совершенства. Чего только
стоила одна замена масла. Не менее забавен был процесс доливания воды в
радиатор. Мало того, что я вывел на приборную доску всю информацию, я не
удержался, и еще встроил в нее часы с будильником и поясным декодером.
В Детройте все бы похватались за головы, если бы я им
продемонстрировал, во что я превратил несчастный "роллс" двадцать третьего
года выпуска.
Но пока я ездил на Агнессе, еще не доведя до ума всех метаморфоз,
процесс передвижения приводил меня в ярость. Двух миль не проходило без
того, чтобы мы не оставили что-нибудь на шоссе. Но мне настолько нравился
ее салон, шикарные кожанные сиденья, полированные накладки и прочая
ерунда, что я, стиснув зубы, переделывал ее раз за разом. И хотя в итоге
она обошлась мне приблизительно в стоимость парочки баллистических ракет,
я не мог согласиться растаться с ней ни за что на свете и гордился ею, как
доктор Моро своими питомцами.
Я, признаться, испытывал чисто детскую радость, еогда на ней ноконей
все прижилось, и она шла по шоссе легко и ровно, как будто так и была
выпущена с конвейера. Это чувство не оставляло меня с одного маленького
эпизода, случившегося на шоссе И-75, на север от Гайнессвилле. Был ясный
полдень, я ехал на совершенно праведных семидесяти, по обычному пустому
отрезку хай-вея, как меня обогнал желтый "мерседес" с тремя юнцами в
салоне. Они одарили мою старенькую голубенькую, изрядно потрепанную
Агнессу презрительными взглядами, они показали мне язык, они громко
высказались в пространство, что вообще удивлены, как это такая старая
развалина движется, да еще и проти ветра, да еще и на семидесяти. Увеличив
скорость примерно до девяноста, они умчались вперед с издевательским
хохотом. Я дал им пару миль форы, а потом сказал: "Вперед, старушка!"
Словом, я промчался мимо них на ста пятидесяти, даже не взглянув в их
сторону. Они, конечно, попытались догнать меня, но отставали все больше и
больше, пока не выбились из сил. Честно говоря, я тогда сам едва гне
загнал старую леди, потому что обычным пределом у нас с ней считалось сто
сорок. Но я извинился, и мы оба остались довольны. Я потом часто думал,
рассказали ли те парни об этом случае, кому-нибудь. Наверное нет. Кто бы
им, спрашивается, поверил?
Как ни был короток пробег до Майами, он все же давал мне возможность
обдумать и разложить по полочкам все, что наговорил мне Фрэнк Хейс. У
профессора Левеллена была целая куча готовых к разработке проектов. Не
помню точно, из каких наших разговоров я это вывел, но у меня было твердое
ощущение семи или восьми спланированных экспедиций. Он, конечно, знал, что
его способ добывать деньги небезопасен. Требуется немалые искусство и
удача для одного только плавания через океан на маленькой яхте. Не говоря
уже о том, что подводные работы могут в любой миг обернуться бедой. Ну, и
самая главная опасность заключалась, конечно, в том, что люди убивают друг
друга ради золота и драгоценных безделушек уже не первое тысячелетие.
Так что, будучи заботливым отцом, Левеллен заранее предпринял все
меры, чтобы будущее его дочери было обечпечено даже на случай его
внезапной смерти и выражалось в реальных цифрах на счету Первого
Побережного. Разве не следовало из этого, что он должен был не менее
тщательно позаботиться обо всех документах. Они были не менее ценны.
Итоговая цифра его наследства получалась весьма и весьма солидной.
Я помню, однажды он рассказал мне, как создавалось "мое сновидение".
С его слов мне показалось, что это было слишком просто, и я сообщил ему об
этом. Я спросил, почему тогда все остальные не делают того же самого, если
и делать-то ничего не надо. Он нахмурился и медленно покачал головой.
- Это одна из величайших загадок человеческого сознания, Трэвис. Мы
же очень часто думаем: это не стоит усилий, это давным-давно сделали без
нас. И не делаем. Ты даже не представляешь, какие пирамиды знаний были
пропущены человечеством просто потому, что оно поленилось туда заглянуть.
Это продолжается и сейчас. Даже ученые не высказывают ко многому интереса.
Приключения не имеют исследовательской ценности. В гробницах Среднего
Востока, например, были обнаружены древние слитки платины. А платина,
заметь, плавится при восьмистах градусов Цельсия. Две тысячи лет назад
китайцы уже делали тончайшие украшения из аллюминия. Они извлекали металл
из бокситов не плавкой, а химическими реакциями. Какими - не знает никто.
В Багдатском музее выставлены части сухой гальванической батареи, которой
пользовались иранские жрецы шестьсот лет назад. Еще большие слитки
чистейшей платины были обнаружены в Перу, в горных поселениях. Знания
уходят от нас, некоторые нам удается восстановить, некоторые - нет. Мы
ходим вокруг да около решения, хотя оно, казалось бы, лежит прямо перед
нами. Несколько лет публичные бани в Александрии топились древними
свитками и документами, которые еще уцелели после пожара библиотеки.
Неужели мы настолько самоуверенны, что полагаем все это ничего не
значащими для человечества потерями. То, что я раскапывал, имеет возраст в
четыре, ну, пять столетий - не более того. Это просто. Однако мне
попадались книги, которые превратились от времени в единым блок страниц. Я
натыкался на документы такие древние, что не смел к ним прикоснуться,
боясь рассыпать их в пыль. Или на другие, чернила в которых выцвели почти
добела. Во всех этих хрупких листах заключались сокровища - и золота, и
знаний - которые уже никем и никогда не будут найдены, разве что по
счастливой случайности. Мне кажется очень неприятным наше чванство, наша
самоуверенность, наша дурацкая идея, что мы - самая великая, самая
могущественная, самая разумная цивилизация тз всех, когда-либо ступавшая
по земле. Знаем ли мы хоть что-нибудь? Подумай об этом. Я могу свозить
тебя в перуанские горы, на небольшое плато около Саксахуамана, показать
тебе огромный каменный блок, обтесанный в местной каменоломне, а потом
показать еще один, точно такой же, но в полумиле оттуда. Его отволокли
туда инки, добывавшие в тех горах камень для своих пирамид. Если, опираясь
на знания, которыми обладает современное человечество, на физику и
механику, и на все достижения технической революции, мы попытаемся
сдвинуть этот камень с места, мы потерпим полный крах, друг мой. Он весит
двадцать тысяч тонн! Сорок миллионов фунтов! Единственный раз, когда нам
удалось сдвинуть подобный вес, был, когда спускали на воду "Монтерей" и
"Марипоза". Но у нас не существует техники, способной поднять такие
махины. Как ты думаешь, обладали в таком случае инки каким-либо знанием,
недоступным нам? Вот именно. Знания - наиболее бесценная вещь на земле,
подчас именно из-за того, что совершенно не ценится.
Я часто раздумывал после над его словами, возвращаясь к ним раз от
разу, и всегда при этом неприятный холодок пробегал у меня по спине. Я
поклялся про себя когда-нибудь непременно съездить и посмотреть на ту
гиганскую глубу, надеясь, что после этого меня перестанут мучать по ночам
кошмары, в которых я упорно и безуспешно пытаюсь сдвинуть ее с места.
Одно было ясно: Тед Левеллен слишком много сил положил на то, чтобы
добыть эти сведения; он не смог бы уничтожить ни страницы из "моего
сновидения" и вообще из своих исследований, даже если бы считал, что они
представляют интерес исключительно для него, а не для всего человечества в
целом.
Я вспомнил еще одну вещь, немаловажную в данном случае. Когда мы,
после того, как сломалась помпа, пока еще оставались все вместе на "Лани",
обсуждали возможные будущие предприятия, Тед излагал нам свои проекты по
памяти, извиняясь, что не может теперь же дать нам взглянуть на записи и
вычерченные планы.
Вывод напрашивался сам собой: он не хотел подвергать риску внезапной
катастрофы с ним или с яхтой даже часть своих записей. С другой стороны,
мы живем во времена ксерокса, IBM, дискет, микрофильмов и прочих
приспособлений, в которых Тед был врядли несведущ. Оборудование, которым
он начинил "Лань", исключало его некомпетентность.
Ладно, может быть он не хотел держать свои записки на борту яхты в
подлиннике ли, в дубликате ли, именно из-за того, что не исключал
возможности ограбления, обмана или вымогательства.
Устраивая Гуле обеспеченное будущее, он непременно должен был
посоветоваться с Лоутоном Хиспом и Томом Коллайром. Он, вероятно, объяснил
им, чего хочет, а они соответственно должны были предложить ему несколько
вариантов, исходя из свих знаний и профессионального опыта. Я, правда,
плохо себе представлял, как можно умудриться обсуждать проект завещания на
сумму более миллиона долларов, ни объясняя, откуда взялось такое состояние
у профессора университета. Ага, вдруг вспомнил я, после смерти Левеллена
его бумагами и завещанием занимался Майер, и он упоминал, что налоговая
инспекция четыре года подряд предпринимала проверки его банковского счета.
Банк вел все финансовые дела Левеллена, Майер говорил об этом с
представителем банка. Так что весьма возможно, что Хисп был достаточно
посвящен в дела Теда, раз он работал с легализацией поступлений и
подготавливал бумаги к отчетам.
Гипотетическое судилище - Мак-Ги против Мак-Ги. Весьма несправедливо,
сэр, требовать, что если человек ухитряется сделать себе состояние на
поприще, подвизаться на котором берется один из десяти тысяч, и то подчас
не дальше мечтаний, так вот, сэр, нечестно требовать, чтобы этот человек,
профессор Левеллен, неприменно давал своему банкиру отчет об успешности
очередного предприятия. Во всяком случае, никто не будет утруждать себя
открытием банковского счета, если не ожидает вскоре больших денежных
поступлений.
Да. Это справедливое предположение. В простейшей форме это могло бы
выглядеть так: профессор Левеллен сообщает мистеру Лоутону Хиспу: "Я кладу
в ваш банк деньги, я знаю, откуда взять еще, и неприменно возьму их
оттуда".
Хисп, видимо, верил ему. Защита была делом техники. А вот интересно,
много ли знал Том Коллайр?
Новое поле вопросов для вызванного свидетеля.
- Вы и ваш друг обыскивали "Лань" сразу после того, как услышали, что
Тед Левеллен убит?
- Да, сэр.
- И ничего не нашли?
- Совсем ничего. Хотя честно пытались.
- Кто-нибудь еще обыскивал яхту?
- Гуля и Говард Бриндль.
- Можете вы назвать кого-нибудь еще?
- Не совсем.
- Невнятный ответ.
- Я хочу сказать, что у меня есть косвенные сведения, что мистер Хисп
или кто-нибудь еще из банка приходили и осматривали "Лань". Как я понимаю,
они составили опись для уточнения завещания и переписали все, что не было
намертво привинчено. Кажется, это заняло целый день. Я не знаю, можно ли
это назвать обыском.
- Являлись ли, по вашим сведениям, банк и мистер Коллайр
душеприказчиками покойного?
- Майер говорил мне, что да. И Гуля говорила тоже самое.
- Теперь, мистер Мак-Ги, я хочу задать вам вопрос, ответ на который
должен подсказать вам ваш жизненный опыт. Я имею в виду ваше личное
впечатление. Давайте предположим, что существовал некий предмет или
вместилище нескольких предметов, которые имели огромную потенциальную
стоимость для единственной наследницы, указанной в последней воли
профессора Теда Левеллена. Давайте предположим, что этот предмет или
несколько предметов были утрачены к моменту смерти и наследнице до сих пор
неизвестно их местонахождение, и подобные вопросы были заданы мистеру
Хиспу и мистеру Коллайру. Предположим, что мистер Хисп и мистер Коллайр
знали о существовании этого предмета или предметов, и предположим, что оба
они имели веские причины верить сведениям об огромной потенциальной
стоимости указанного предмета или предметов, и, зная, что этот предмет или
предметы не были прямо упомянуты в завещании во избежание, скажем,
налогообложения, можете ли вы, сэр, основываясь на вашем личном опыте и
наблюдениях, полагать, что мистер Хисп и мистер Коллайр действовали в
соответствии с той последовательностью предположений и фактов, которые я
изложил вам сейчас?
- Мысль интересная.
- Свидетель, отвечайте на вопрос. Затем суд попросит свидетеля
обосновать свой ответ.
- Благодарю, ваша честь. Нет. Они действовали совсем не так, как
должны были бы. Мне кажется, что как душеприказчики они должны были бы
перевернуть и прочесать абсолютно все, чтобы найти исследовательский
дневник профессора Левеллена и прилагающие к нему бумаги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35