Если бы я и мои друзья хоть на минуту поверили, что это действительно были вы, мы бы никогда…
— Да, скорее всего, — сказал Вилл, прочищая горло. — Моя блестящая карьера… Но, по крайней мере, она была безудержно героической, что отчасти объясняет тот факт, что меня позже перевели в Гвардию Ее Величества. И все-таки я начал свою карьеру не самым достойным образом. Меня только что исключили из университета, и я не хотел возвращаться домой и встретиться лицом к лицу с отцом, и тогда лорд Марзден, у которого были причины… знать мое имя и знать кое-что обо мне, решил дать мне шанс искупить свою вину и предложил мне должность, которую я, рискуя и подвергаясь опасности, мог потерять десять раз, но лорд Марзден отнесся ко мне терпеливо. И позже я оправдал его несколько необоснованное доверие, если и не полностью исправившись, то, по крайней мере, совершив те выдающиеся поступки, на которые вы только что указали.
Он серьезно воззрился на молодого человека.
— Я не собираюсь оправдывать ваше поведение, которое действительно достойно порицания. И если бы кто-то из моих людей во дворце осмелился бы на что-то подобное, верьте моему слову — ему бы это с рук не сошло. Но городская стража имеет ту специфику, что молодые люди иногда имеют там возможность учиться на собственных ошибках, кроме того, шелковые кошельки не так редко появляются там в поле зрения — и по этой причине я не совсем уверен, что я ознакомлю лорда Марздена с вашими прегрешениями в полной мере.
— Вы очень добры, капитан Блэкхарт, но я собираюсь сделать это сам, как только он захочет меня увидеть.
— Очень хорошо. Но я придержу язык и дам вам возможность сделать ваше признание — которое, может быть, избавит вас от самого страшного гнева Марздена, — только при одном условии.
Капрал опять напряженно замер.
— Я понимаю, сэр, что одного признания мало. Если бы я мог что-то сделать, чтобы загладить…
— Я собираюсь дать вам эту возможность, хотя не думаю, что вы мне потом за это спасибо скажете, — ответил Вилл, воинственно сверкнув глазами. — Потому что каждую минуту вашего свободного времени, каждую минуту, которую вы сможете урвать, вы будете обыскивать город, улицу за улицей, каждый дом, а если понадобится — каждый дюйм в поисках существа, которое заплатило вам и вашим друзьям, и женщины, которая была с ним.
Вилл покинул штаб-квартиру Марздена в таком же отвратительном настроении, как и пришел. Между ней и Волари лежали почти две мили, и труды последних трех дней, когда он таскался из таверны в таверну, собирая информацию, начали на нем сказываться. Он почти не знал ни сна, ни отдыха за последние тридцать шесть часов и съел очень мало, зато выпил больше отвратительного спиртного, чем было в его привычках.
Поглядев в небо, Вилл увидел, что погода портилась. На востоке небо светилось желтым, дышалось тяжело, собирался снег. Но несмотря на всю свою усталость, Вилл знал, что ни один кучер, ни один носильщик портшеза в городе не примет платы от такого грязного и недостойно выглядящего типа. А потому он отправился пешком.
Через два дома он свернул на темную убогую улочку, где пахло сточной канавой, но по которой можно было быстрее добраться домой. Из головы у него все еще не шла трагическая история с пропавшим Сокровищем, поэтому он не заметил, как пристально за ним следили. Когда он наконец услышал тихие шаги почти за спиной, то с удивлением убедился в собственной беспечности.
Вилл едва успел вытащить пистолет из кармана и взвести курок, как грубая рука схватила его за плечо. Быстро, как мысль, Вилл полуобернулся, нацелил длинное серебряное дуло своего пистолета и нажал на курок. Последовали вспышка и громкий выстрел, и твердая рука на его плече неожиданно ослабла. Нападавший согнулся пополам, упал на колени на землю, в его животе зияла кровавая дыра размером с кулак.
Боковым зрением заметив какое-то движение, Вилл едва успел, пригнувшись, увернуться от удара, который мог бы размозжить ему череп. Дубовая дубина только скользнула по голове, шарахнув его по плечу. Удар был потрясающей силы. Вилл покатился вперед, из глаз у него посыпались искры. Потом на земле, в грязи он боролся с человеком значительно больше и тяжелее его.
Сильные руки схватили его за горло с огромной силой, два огромных пальца начали давить на дыхательное горло.
— Сейчас сдохнешь, если будешь дергаться, — сказал ему в ухо хриплый голос.
Но Вилл решил все-таки еще подергаться. Все вокруг слилось в дрожащий световой круг вокруг тяжелого лица громилы, и вдруг ни с того ни с сего головорез застонал, обмяк и отпустил Вилла. Лежа на земле, плохо соображая от головокружения и боли, Вилл не сразу понял, что к холодной земле его придавливает уже не живой человек, а очень большой труп. Как только этот факт наконец-то достиг его сознания, он оттолкнул тело и кое-как сумел приподняться на локтях.
Когда в глазах Вилла посветлело, то примерно в десяти футах он разглядел высокую фигуру. Это был чрезвычайно худой и прямой человек в коричневом с золотом бархатном мундире Гвардии Его Величества, он был занят тем, что тщательно стирал кровь со шпаги с серебряной рукояткой тонким батистовым платком.
— Ник Брейкберн, — хрипло сказал Вилл, — что ты здесь делаешь?
— Прошу прощения, — ответил кузен Лили, сверкнув в темноте зубами, — мне очень жаль, что я помешал вашей личной ссоре. — Он убрал шпагу в ножны, сжал окровавленный платок в кулаке и протянул другую руку Вилровану.
Вилл с трудом улыбнулся трясущимися губами. Ухватившись за предложенную руку, он тяжело встал на ноги.
— Что ты, ты совсем не помешал. Но каким чудом, волею каких богов ты очутился рядом в такой удачный момент?
Юный Брейкберн пожал плечами.
— Я видел, как ты свернул в этот переулок, и видел, что за тобой следуют двое. Мне не понравились ни место, ни люди, и я решил посмотреть, чем это закончится. Хотя, прошу прощения, — сказал он, наклонившись, подняв с земли пистолет и вручая его обратно Виллу, — по твоему виду не скажешь, что у тебя есть что красть, — или это все-таки было личное дело?
— Понятия не имею, — засунув пистолет в карман, Вилл поддел ногой одно из тел. — А так как ни один из этих типов не в силах ответить на этот вопрос, боюсь, их мотивы так и останутся тайной.
С усилием он нагнулся и поднял с земли свою шляпу, которую потерял в схватке; та лежала в грязной луже вместе с рыбьими головами, гнилыми капустными листьями, картофельной кожурой и еще двумя предметами, к которым было лучше не приглядываться. Голова раскалывалась. Может быть, информация, которую он добыл за сегодняшний день, оказалась на самом деле более ценной — а значит, и более опасной, — чем ему показалось.
Он перевернул на спину того, что был поменьше ростом, склонился к нему и попытался рассмотреть его лицо, морщась от боли.
— Я никого из них не знаю. А ты?
— И я не знаю, — сказал Ник с видимым отвращением. — Оставь их в покое, Вилрован! Ты такой чертовски бледный, не удивлюсь, если у тебя сотрясение мозга. Давай я найду портшез и отправлю тебя домой, а там, если у тебя еще осталась хоть капля здравого смысла, ты пошлешь за доктором.
— Хорошо, — Вилл выпрямился, что причинило ему сильную боль, и последовал за Ником по улочке. Ему пришлось согласиться, что, стоя над телами, больше ничего не узнаешь, но что им еще могло быть нужно, как не ограбить его? У него были кольцо, пистолет и карманные часы, и все это вполне стоило красть, а такие нападения не были в городе редкостью.
Тогда почему у него возникло странное чувство, что с этим нападением что-то было не так?
18
Ник подозвал портшез и смотрел с заботливостью, очень не свойственной его резкой натуре, как Вилл взбирается внутрь. Подкупом и угрозами он убедил носильщиков доставить Вилрована во дворец. Серебряная монета перешла из рук в руки и проследовала в грязный карман.
— Но только, ради всего святого, отправляйся сразу в кровать, — напутствовал его Ник. — У тебя же шишка размером с яйцо под этой рыжей паклей.
— Спасибо, лейтенант, — сухо сказал Вилл. — Я займусь этим делом при первой удобной возможности.
Ник ухмыльнулся и небрежно отдал честь. Потом он отступил назад, портшез подняли, и носильщики быстро направились в сторону дворца. Вилл откинул голову на обитую шелком стенку и закрыл глаза. Так он и просидел все время путешествия.
К тому времени, когда носильщики выпустили его около Волари, он чувствовал себя уже немного лучше или по крайней мере достаточно прилично для того, чтобы войти в ворота и пройти по лабиринту внутренних дворов и комнат в покои королевы. Но голова у него болела немилосердно. Добравшись до комнаты Дайони, он направился в Музыкальный Зал.
В течение двух последних недель, пока Вилл исследовал дно хоксбриджского общества, Дайони обедала, танцевала, отправлялась на верховые прогулки, посещала оперу, театр и балет с послами Кджеллмарка, Лихтенвальда, Винтерскара, Тольи, Монтсье, Шенебуа и Риджксленда — проще говоря, с каждой из высокопоставленных особ, присутствовавших в Хоксбридже этой зимой, за исключением Таддеуса Волта, посла Нордфджолла. С безыскусной искренностью, от которой менее опытная чаровница пришла бы в восхищение, она вела непринужденные беседы с каждым из этих джентльменов на самые разнообразные темы, в конце концов неизменно подводя разговор к своему недавнему ужасному приключению в руках грабителей, — и все это с целью понаблюдать реакцию послов. Она оставила лорда Волта напоследок, хотя на самом деле он был ее первой и единственной целью, потому что не хотела явно его выделять. Когда Вилл появился в Музыкальном Зале, он застал ее игравшей в карты за круглым столиком с этим достойным джентльменом.
Музыкальный Зал был просторным, великолепно отделанным помещением, хотя общее впечатление получалось несколько угнетающее. Стены были обиты роскошной красной парчой, золотые нити, которыми был выткан рисунок, немного потемнели; хрустальная люстра, слишком большая для этой комнаты, свисала со сводчатого золотого потолка. Так как ни у короля, ни у королевы не было склонности к музыке, в этой комнате уже не проводили музыкальные представления. Вместо этого она превратилась в музей причудливых старинных инструментов: бомбардонов, гармоник, цитр, скрипок, украшенных фантастической резьбой, расписанных пейзажами клавесинов, разнообразных гитар, семиструнных лир, шарманок, там было даже (гордость коллекции) стеклянное фортепьяно. Когда Дайони заметила Вилла, стоявшего в дверях со своей ужасающей шляпой в руках, она встала с места, шелестя шелками, попросила посла извинить ее и легко прошла к нему через комнату.
— Вилрован, — сказала она с наигранной суровостью, — тебе совершенно не следует сюда приходить!
Официально Вилл был в опале, его хоть и не лишили командования Гвардией Ее Величества, но ему не разрешалось появляться в присутствии короля — подразумевалось, что из-за скандального ареста, а также из-за злосчастного отсутствия при королеве и неспособности ее защитить, когда ее ограбили, хотя на самом деле все это было лишь предлогом для его долгих отлучек.
Дайони понизила голос.
— Что ты узнал? Пожалуйста, ну пожалуйста, скажи, что ты что-то выяснил, потому что я здесь ничего не добилась.
Под ее глазами лежали фиолетовые тени. Вилл знал, что она изводит себя раскаянием и беспокойством, и на мгновение подумал, не сказать ли ей какую-нибудь успокоительную полуправду. Но сдержался. Она была сама виновата в том, что натворила, и кто, если не она сама, должен за это отвечать?
— Ни звука, ни намека, — сказал он, покачав головой. — Я думал, что хоть твои бриллианты удастся найти, уж я бы выжал побольше из того мерзавца, что их перепродал, — но они, похоже, исчезли так же бесследно, как и Машина Хаоса. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Честное слово, учитывая, сколько денег я предлагал и кому, я должен был услышать хоть что-нибудь. Даже воронам не удалось уловить обрывка хоть какого-нибудь разговора, который пролил бы свет на это дело.
Через ее плечо он оглядел комнату, взглянул на посла, который поднялся было, когда встала королева, но сейчас тихо вернулся на место и задумчиво подбирал со стола раскрашенные пластинки из слоновой кости и веером выстраивал их в руке.
— Похоже, ему не по себе, а это на него не похоже. Я не знаю человека более опытного в придворных интригах. И он наблюдает за нами, хоть и притворяется, что просто подсчитывает свои очки.
И верно, пристальное внимание лорда Волта выходило за границы обычного любопытства. Во взглядах, которые он бросал искоса, сквозила тревога.
Дайони вздохнула.
— Он сегодня очень плохо играл. И когда я сказала, что меня ограбили…— она остановилась и уставилась на Вилла. — Боже, это кровь?
— Да, но не моя. Не обращай внимания. Ты собиралась сказать?..
— Я хотела сказать…— но она опять остановилась. — Вилл, у тебя губы побелели! Что ты с собой сделал?
— Это часть превосходной маскировки, — он опять сделал нетерпеливый жест. — Ты говорила, что когда ты сказала лорду Волту о том, что тебя ограбили…
— Да, они все так подробно расспрашивают. Все послы. Но они ведь заботятся только о своей безопасности, их пугает, что толстопяты так осмелели.
Вилровану стало не по себе. Что-то неладное творится в Хоксбридже: воры ничего не знают, а послы, наоборот, очень уж интересуются ограблением.
— Я вот думаю, а хорошо ли идут дела в Шенебуа, Нордфджолле, Винтерскаре и других местах? Только ли у Родарика пропало нечто бесценное?
Дайони посмотрела на него в ужасе.
— Пожалуйста, не говори так, я спать не буду. У короля везде люди, если что-то действительно не так, уж мы бы получили от них какие-нибудь вести.
— Возможно. Да, наверное. Ведь они-то все знают, что у нас происходит что-то не то, хоть и не понимают, что именно.
Когда Вилл открыл дверь своей холодной мансарды, он с удивлением увидел, что кто-то уже заходил и зажег свечи. Он остановился в коридоре, пытаясь уловить в воздухе запах духов. Существовала некая Летиция Стирпайк, самая беззастенчивая и настойчивая из фрейлин Дайони, которая полюбила являться к нему незваной гостьей, несмотря на холодный прием, который он ей всегда оказывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71