Сантехника, ценник необыкновенный
Боюсь, я больше ни на что не обращал внимания, пока был там.
— И ваши поиски увенчались успехом? — вежливо спросил Люк.
В первый раз на лице Кнефа отразилось сильное переживание. Его глаза блеснули в тени шляпы, а губы сжались в тонкую линию.
— К сожалению, нет, — сказал он, и в голосе его прозвучала скрытая страсть. — Люди, которых я искал, умерли много лет назад, а те, кто их хорошо знал, исчезли.
Затем левеллер взял себя в руки и снова стал так холоден, спокоен и суров, что Люк почти поверил, что этот взрыв эмоций ему просто почудился.
— Я бы остался дольше и порасспрашивал подробнее, но и я так уже несколько месяцев пренебрегал своими обязанностями в Риджксленде, так что мне хотелось поскорее вернуться домой.
9
«Королева-Язычница» подняла якорь на следующее утро. Как только она вошла в Троит, широкий пролив между Херндайком и островом Фингхилл, снова подул холодный и сильный ветер. По утрам ее паруса и мачты были припорошены инеем, вечерами становилось теплее и из трюмов поднималась ужасная вонь. В Кджеллмарке корабль принял на борт груз необработанных котиковых шкурок, и так как шторм заставил его отклониться от курса, груз опаздывал уже на две недели и начал гнить.
Но эти и последующие дни оказались для Люка незабываемыми, он изо всех сил старался поближе познакомиться с загадочным риджкслендцем. Они часами прогуливались вдвоем по палубе, и Люциус засыпал Кнефа вопросами, пытаясь узнать о нем побольше. Особенно его завораживали религиозные пристрастия этого человека.
Большинство знакомых Люка меняли религии, как фасоны платья: сегодня они протодеисты, через месяц — неопротонисты, и никто не знает, что ударит им в голову через полгода. И разговоры на эти темы велись легко, безболезненно, и им не сопутствовали ни духовные, ни моральные потрясения. Люк подозревал, что это была составная часть Большого Замысла «наших проклятых назойливых Предков», хотя в данном конкретном случае он это, скорее, одобрял. Религии пересекают национальные границы. Поэтому было бы несколько опасно — было бы очень опасно относиться к ним серьезно. К счастью, очень немногие принимали их всерьез.
Но левеллеры были другими. Они рождались, жили и умирали в одной строгой религии, с колыбели и до могилы они посвящали свою жизнь принципам одной-единственной суровой веры. Что же их притягивало?
— Антидемонисты приняли меня к себе, — сказал Кнеф. — Я был грязным маленьким попрошайкой, сиротой, и у них были все причины презирать меня, но они в своем великодушии предложили мне кров.
— Презирать вас? Но почему? — спросил Люк. — Далее если вы были грязным и жалким, вы были всего лишь невинным ребенком.
Кнеф повел широким плечом под толстым плащом.
— Я был не очень-то невинен. Мои родители были ужасными преступниками, и я был рожден с грехами отцов, отягощающими мою душу. И несмотря на все это, эти добрые люди были тронуты и приняли меня в свои ряды. И они боролись — как они боролись! Против малейших дурных наклонностей моей упрямой натуры, против каждого препятствия, которое я воздвигал у них на пути! Они старались сделать из меня что-нибудь приличное.
Люк нахмурился. Картинка у него в голове вырисовывалась не очень приятная — угрюмые фанатики, которые угрозами и побоями пытаются добиться послушания от маленького мальчика.
— Мне доводилось слышать, — сказал он неуверенно, — что левеллеры жестоко обращаются со своими детьми. Что они с легкостью наказывают и с трудом прощают даже обычные детские прегрешения.
Кнеф задумался на минуту, замер в молчании — темный неподвижный силуэт на фоне непрестанного движения голубого неба и белых облаков. На полубаке первый помощник кричал на матросов, приказывая им уравновесить реи, так как ветер начал дуть почти в нос. Справа и слева забегали люди.
— Может быть, дисциплина, которой мы добиваемся, покажется вам несколько жестокой. Но, учитывая, каким я тогда обладал темпераментом, я просто не мог без нее обойтись; я ее жаждал. Без дисциплины я бы просто погряз во грехах. У меня практически нет друзей-ровесников, так что я не могу сказать, испытывают ли остальные питомцы антидемонистов к ним такую же благодарность. Для меня же это был подарок судьбы: просто чудо, что они шли на такие подвиги, чтобы спасти меня.
— А как же юные принцы и принцессы, за которыми вы присматриваете? — Люк убрал за ухо прядь темных волос, которую ветер выпростал из-под атласной ленты и бросил ему в лицо. — Вы практикуете на них методы, которые некогда использовали, воспитывая вас?
— Как можно! — Кнеф чуть заметно улыбнулся. — Их мать пришла бы в ужас, если бы я попробовал что-то в этом роде. И должен признать, что никогда не возникало такой необходимости. Мои юные подопечные чрезвычайно покладисты. Одного слова или взгляда обычно достаточно, чтобы призвать их к порядку, хотя мне говорили, что в мое отсутствие они совсем не такие послушные.
Он посмотрел на Люка. Не в первый раз Люка поразила глубина его невероятно темных глаз. Радужная оболочка сливалась со зрачком в один непроглядно-черный круг. Но в этих глазах были свет, блеск и нечто, что Люк был склонен определять как мятущийся ум.
— Растившие вас воспитатели, несомненно, тоже придерживались более мягких принципов, и, наверное, это вас устраивало. Скажите, господин Гилиан, вы вполне довольны результатами?
Этим, хоть и не намеренно, Кнеф несколько поставил Люка в тупик. Люк неискренне рассмеялся.
— Никогда об этом не задумывался. То есть, мне кажется, я считаю результат вполне сносным, а вот другие — не очень.
— Вы задаете слишком много вопросов. Прошу прощения, я не могу сказать, что лично меня это обижает. Однако другие люди, не привыкшие постоянно анализировать собственные поступки, могут счесть вашу привычку задавать столько вопросов назойливой.
Значительно чаще, как Люку было хорошо известно, собеседников сбивала с толку его привычка самому отвечать на собственные вопросы. Но каким-то странным образом сейчас они поменялись ролями: теперь левеллер давал объяснения, а Люк легко превратился в жадного слушателя.
Он снова рассмеялся, на этот раз более естественно.
— Так, значит, мои вопросы вас не раздражают? Я рад это слышать. Мне бы не хотелось быть грубым или слишком любознательным.
Кнеф посмотрел на воды Тройта. Ветер волновал поверхность моря, и волны все сильнее бились о борт корабля, вздымая облака белых брызг.
— В вопросах нет ничего плохого. Может настать день, причем скорее, чем мы думаем, когда нам всем придется держать ответ перед Высшими Силами, детально и беспощадно препарировать собственное сердце.
Опять повисла долгая тишина.
— Апокалипсис, — наконец произнес Люк, приподняв брови, — столь любовно описываемый нашими проповедниками.
— Да, апокалипсис, — подтвердил Кнеф. Сарказм Люка его, похоже, не задел. — Земля вздыбится, и горы опадут, море будет гореть, как воск. Короли и принцы падут с тронов. И бог в гневе своем всех уравняет перед собой. Это будет уже довольно скоро, мне кажется.
Люк прочистил горло, неизвестно почему смутившись.
— Все это звучит очень неприятно. И если подумать, мой учитель доктор Френсис Перселл объявил бы все это ошибкой, вулканистской чепухой. Но вы, возможно, не знакомы с научной теорией, которая утверждает, что нынешний мир был построен из пепла другого, более древнего, разрушенного еще в незапамятные времена извержениями вулканов.
— Я знаком, — спокойно отвечал Кнеф. — как с этой, так и с противоположной теорией. Ваш доктор Перселл, как я понимаю, считает, что все нынешние горные хребты и отложения были сформированы доисторическими морями. Я изучал аргументацию обеих сторон, но, боюсь, не могу назвать себя ни вулканистом, ни седиментарием, так как верю, что и Огонь и Потоп нам еще только предстоят.
Эти слова опять немного сконфузили Люка. Как бы он ни уважал мыслительные способности своего нового знакомого, он не заподозрил в нем высокообразованного человека, возможно, потому, что тот занимался обучением малолетних детей, а может быть, из-за его преданности религии. Согласно представлениям Люка, основой всех религиозных доктрин и практик было глубокое невежество в вопросах устройства естественного мира.
Так что теперь ему стало стыдно за себя. Он задал этот вопрос не из самых благородных побуждений. Было что-то мелочное, низкое в этой попытке подловить человека, который с таким терпением и учтивостью ответил на все его вопросы.
— Я прошу у вас прощения, — сказал он с раскаянием, — мне и в голову не пришло, что вы ученый, да еще и естествоиспытатель.
— Мне случалось заниматься самыми разными вещами, — сказал Кнеф с кроткой улыбкой. Это звучало интригующе; однако ни в тот раз, ни позже Кнеф не рассказал своему спутнику, чем именно.
Вечером Люк пригласил Кнефа к себе в каюту и предложил его вниманию стопку потрепанных и покрытых кляксами листов из своей рукописи. Теперь, когда он убедился в чрезвычайной проницательности левеллера, ему не терпелось поделиться своими теориями. Риджкслендец прочитал первые пятьдесят страниц молча и совершенно бесстрастно, ни единый мускул не дрогнул в его лице. Люк наблюдал за ним с растущим нетерпением — он рассчитывал на какую-нибудь сильную ответную реакцию, положительную или отрицательную, и ее полное отсутствие его чрезвычайно разочаровало.
— Ваши аргументы… оригинальны, — сказал наконец Кнеф. — Особенно меня впечатлила ваша идея, что вся история последних пятнадцати столетий — не более чем зыбкое переплетение лжи. Могу я поинтересоваться, как вы пришли к таким поразительным выводам?
Люк, который устроился на низкой койке, чтобы его длинноногий посетитель мог воспользоваться единственным шатким стулом, призадумался, подбирая слова.
— В Кджеллмарке есть большая груда камней — развалины крепости, которая была разрушена пушечным выстрелом во время войны, которая каким-то непостижимым образом ускользнул от внимания всех историков. В Толмархе, Лихтенвальде и Вольвенбрюке я видел целые кладбища безымянных могил, и никто даже не мог мне сказать, погибли эти люди во время революции или от чумы. На Фингхилле, как я выяснил, является преступлением носить при себе портрет одного древнего патриота — Каролиса Восдиджка. Я раньше думал, — продолжал Люк, — что другие историки просто ошибаются, что все вещи, которые я знаю как достоверные факты, но которые так или иначе не попали в книги по истории — всего лишь вина невнимательных переписчиков. Но я многое повидал и многое узнал с тех пор; мне кажется, я нашел доказательства кое-чего значительно худшего.
Он порылся в кармане и достал необычную старинную монету восьмиугольной формы.
— Посмотрите, — он протянул Кнефу монету, чтобы тот смог получше ее разглядеть. — Я нашел это в Кэтвитсене, когда был там шесть… нет, семь месяцев назад. Как видите, она претендует на изображение Великого Герцога Виллема, одного из древних правителей тех мест. Но что за неправдоподобная картинка! Оба глаза — левые, рот кривой, а голова, кажется, совершенно оторвана от шеи и зависла над кружевным воротником, как будто не имея ничего общего с телом. Уверен, что мы можем смело сказать: ни один живой человек для этого портрета не позировал.
— И что из этого? — Кнеф взял монету и рассмотрел ее. — Далеко не первый случай, когда официальный портрет дает очень неверное представление о человеке.
— Я уверен, что тот, кто создавал эту монету, стремился оставить зашифрованное послание для будущих поколений, стремился сказать, что никакого Великого Герцога Виллема никогда не существовало, а все истории, связанные с этим именем, были попросту сфабрикованы.
— Но какова цель этого великого обмана?
— Вот это, — мрачно сказал Люк, забирая монету и кладя ее обратно в карман, — я и собираюсь выяснить в Людене.
— Но я вас, видимо, забавляю, — добавил он слегка обиженно. — Вы ведь рассудительный человек и не можете не согласиться, что многое из того, что мы слышали о первых столетиях правления людей, звучит крайне маловероятно.
— И возможно, так же невероятно будут звучать через тысячу лет рассказы о нашей нынешней эпохе. Вы ведь понимаете, что я не оспариваю ваших выводов, — осторожно добавил Кнеф, — я только хочу сказать, что в наше время правда удивительнее вымысла.
— Да, — согласился Люк, положив подбородок на руку, — мы действительно живем в удивительные времена. — Он лукаво посмотрел на собеседника. — Взять хотя бы то, что рассказывают о Риджксленде. Мне доводилось слышать о должниках, которые забирают с собой в тюрьму жен и детей, чтобы не разлучать семью, но чтобы преданная дочь отправилась вслед за своим отцом в сумасшедший дом и все придворные Риджксленда последовали ее примеру? Это уже просто невероятно!
— Это невозможно… по крайней мере, это неправда, — ответил левеллер. — Наследная принцесса и ее дети действительно занимают дом на территории госпиталя, но они не общаются с пациентами. Нельзя сказать, чтобы королевский двор находился в сумасшедшем доме, хотя, если вы посетите приют в определенные дни, может показаться, что так оно есть. В действительности все значительно сложнее. Вы должны понять, — продолжал Кнеф, и Люк решил, что тот демонстрирует ему образчик своего педагогического стиля во всем великолепии, — что, хотя король сейчас только символ, а реальная власть в Риджксленде находится в руках парламента, номинально король Изайя все еще правит. Его иностранные доктора крайне опасаются, что кто-нибудь обвинит их в чрезмерном влиянии. В то же время они, к сожалению, слишком стремятся показать всему миру свое медицинское искусство. И поэтому они превратили лечение короля в долговременный эксперимент.
Люку показалось, что в последних словах Кнефа уже появилась какая-то тень эмоции.
— У вас есть какие-то возражения против их методов?
Кнеф кашлянул и подвинул шаткий стул поближе к столу.
— Некоторые из процедур, которые они назначают, кажутся… абсурдными и направленными, скорее, на то, чтобы причинить вред, а не принести пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— И ваши поиски увенчались успехом? — вежливо спросил Люк.
В первый раз на лице Кнефа отразилось сильное переживание. Его глаза блеснули в тени шляпы, а губы сжались в тонкую линию.
— К сожалению, нет, — сказал он, и в голосе его прозвучала скрытая страсть. — Люди, которых я искал, умерли много лет назад, а те, кто их хорошо знал, исчезли.
Затем левеллер взял себя в руки и снова стал так холоден, спокоен и суров, что Люк почти поверил, что этот взрыв эмоций ему просто почудился.
— Я бы остался дольше и порасспрашивал подробнее, но и я так уже несколько месяцев пренебрегал своими обязанностями в Риджксленде, так что мне хотелось поскорее вернуться домой.
9
«Королева-Язычница» подняла якорь на следующее утро. Как только она вошла в Троит, широкий пролив между Херндайком и островом Фингхилл, снова подул холодный и сильный ветер. По утрам ее паруса и мачты были припорошены инеем, вечерами становилось теплее и из трюмов поднималась ужасная вонь. В Кджеллмарке корабль принял на борт груз необработанных котиковых шкурок, и так как шторм заставил его отклониться от курса, груз опаздывал уже на две недели и начал гнить.
Но эти и последующие дни оказались для Люка незабываемыми, он изо всех сил старался поближе познакомиться с загадочным риджкслендцем. Они часами прогуливались вдвоем по палубе, и Люциус засыпал Кнефа вопросами, пытаясь узнать о нем побольше. Особенно его завораживали религиозные пристрастия этого человека.
Большинство знакомых Люка меняли религии, как фасоны платья: сегодня они протодеисты, через месяц — неопротонисты, и никто не знает, что ударит им в голову через полгода. И разговоры на эти темы велись легко, безболезненно, и им не сопутствовали ни духовные, ни моральные потрясения. Люк подозревал, что это была составная часть Большого Замысла «наших проклятых назойливых Предков», хотя в данном конкретном случае он это, скорее, одобрял. Религии пересекают национальные границы. Поэтому было бы несколько опасно — было бы очень опасно относиться к ним серьезно. К счастью, очень немногие принимали их всерьез.
Но левеллеры были другими. Они рождались, жили и умирали в одной строгой религии, с колыбели и до могилы они посвящали свою жизнь принципам одной-единственной суровой веры. Что же их притягивало?
— Антидемонисты приняли меня к себе, — сказал Кнеф. — Я был грязным маленьким попрошайкой, сиротой, и у них были все причины презирать меня, но они в своем великодушии предложили мне кров.
— Презирать вас? Но почему? — спросил Люк. — Далее если вы были грязным и жалким, вы были всего лишь невинным ребенком.
Кнеф повел широким плечом под толстым плащом.
— Я был не очень-то невинен. Мои родители были ужасными преступниками, и я был рожден с грехами отцов, отягощающими мою душу. И несмотря на все это, эти добрые люди были тронуты и приняли меня в свои ряды. И они боролись — как они боролись! Против малейших дурных наклонностей моей упрямой натуры, против каждого препятствия, которое я воздвигал у них на пути! Они старались сделать из меня что-нибудь приличное.
Люк нахмурился. Картинка у него в голове вырисовывалась не очень приятная — угрюмые фанатики, которые угрозами и побоями пытаются добиться послушания от маленького мальчика.
— Мне доводилось слышать, — сказал он неуверенно, — что левеллеры жестоко обращаются со своими детьми. Что они с легкостью наказывают и с трудом прощают даже обычные детские прегрешения.
Кнеф задумался на минуту, замер в молчании — темный неподвижный силуэт на фоне непрестанного движения голубого неба и белых облаков. На полубаке первый помощник кричал на матросов, приказывая им уравновесить реи, так как ветер начал дуть почти в нос. Справа и слева забегали люди.
— Может быть, дисциплина, которой мы добиваемся, покажется вам несколько жестокой. Но, учитывая, каким я тогда обладал темпераментом, я просто не мог без нее обойтись; я ее жаждал. Без дисциплины я бы просто погряз во грехах. У меня практически нет друзей-ровесников, так что я не могу сказать, испытывают ли остальные питомцы антидемонистов к ним такую же благодарность. Для меня же это был подарок судьбы: просто чудо, что они шли на такие подвиги, чтобы спасти меня.
— А как же юные принцы и принцессы, за которыми вы присматриваете? — Люк убрал за ухо прядь темных волос, которую ветер выпростал из-под атласной ленты и бросил ему в лицо. — Вы практикуете на них методы, которые некогда использовали, воспитывая вас?
— Как можно! — Кнеф чуть заметно улыбнулся. — Их мать пришла бы в ужас, если бы я попробовал что-то в этом роде. И должен признать, что никогда не возникало такой необходимости. Мои юные подопечные чрезвычайно покладисты. Одного слова или взгляда обычно достаточно, чтобы призвать их к порядку, хотя мне говорили, что в мое отсутствие они совсем не такие послушные.
Он посмотрел на Люка. Не в первый раз Люка поразила глубина его невероятно темных глаз. Радужная оболочка сливалась со зрачком в один непроглядно-черный круг. Но в этих глазах были свет, блеск и нечто, что Люк был склонен определять как мятущийся ум.
— Растившие вас воспитатели, несомненно, тоже придерживались более мягких принципов, и, наверное, это вас устраивало. Скажите, господин Гилиан, вы вполне довольны результатами?
Этим, хоть и не намеренно, Кнеф несколько поставил Люка в тупик. Люк неискренне рассмеялся.
— Никогда об этом не задумывался. То есть, мне кажется, я считаю результат вполне сносным, а вот другие — не очень.
— Вы задаете слишком много вопросов. Прошу прощения, я не могу сказать, что лично меня это обижает. Однако другие люди, не привыкшие постоянно анализировать собственные поступки, могут счесть вашу привычку задавать столько вопросов назойливой.
Значительно чаще, как Люку было хорошо известно, собеседников сбивала с толку его привычка самому отвечать на собственные вопросы. Но каким-то странным образом сейчас они поменялись ролями: теперь левеллер давал объяснения, а Люк легко превратился в жадного слушателя.
Он снова рассмеялся, на этот раз более естественно.
— Так, значит, мои вопросы вас не раздражают? Я рад это слышать. Мне бы не хотелось быть грубым или слишком любознательным.
Кнеф посмотрел на воды Тройта. Ветер волновал поверхность моря, и волны все сильнее бились о борт корабля, вздымая облака белых брызг.
— В вопросах нет ничего плохого. Может настать день, причем скорее, чем мы думаем, когда нам всем придется держать ответ перед Высшими Силами, детально и беспощадно препарировать собственное сердце.
Опять повисла долгая тишина.
— Апокалипсис, — наконец произнес Люк, приподняв брови, — столь любовно описываемый нашими проповедниками.
— Да, апокалипсис, — подтвердил Кнеф. Сарказм Люка его, похоже, не задел. — Земля вздыбится, и горы опадут, море будет гореть, как воск. Короли и принцы падут с тронов. И бог в гневе своем всех уравняет перед собой. Это будет уже довольно скоро, мне кажется.
Люк прочистил горло, неизвестно почему смутившись.
— Все это звучит очень неприятно. И если подумать, мой учитель доктор Френсис Перселл объявил бы все это ошибкой, вулканистской чепухой. Но вы, возможно, не знакомы с научной теорией, которая утверждает, что нынешний мир был построен из пепла другого, более древнего, разрушенного еще в незапамятные времена извержениями вулканов.
— Я знаком, — спокойно отвечал Кнеф. — как с этой, так и с противоположной теорией. Ваш доктор Перселл, как я понимаю, считает, что все нынешние горные хребты и отложения были сформированы доисторическими морями. Я изучал аргументацию обеих сторон, но, боюсь, не могу назвать себя ни вулканистом, ни седиментарием, так как верю, что и Огонь и Потоп нам еще только предстоят.
Эти слова опять немного сконфузили Люка. Как бы он ни уважал мыслительные способности своего нового знакомого, он не заподозрил в нем высокообразованного человека, возможно, потому, что тот занимался обучением малолетних детей, а может быть, из-за его преданности религии. Согласно представлениям Люка, основой всех религиозных доктрин и практик было глубокое невежество в вопросах устройства естественного мира.
Так что теперь ему стало стыдно за себя. Он задал этот вопрос не из самых благородных побуждений. Было что-то мелочное, низкое в этой попытке подловить человека, который с таким терпением и учтивостью ответил на все его вопросы.
— Я прошу у вас прощения, — сказал он с раскаянием, — мне и в голову не пришло, что вы ученый, да еще и естествоиспытатель.
— Мне случалось заниматься самыми разными вещами, — сказал Кнеф с кроткой улыбкой. Это звучало интригующе; однако ни в тот раз, ни позже Кнеф не рассказал своему спутнику, чем именно.
Вечером Люк пригласил Кнефа к себе в каюту и предложил его вниманию стопку потрепанных и покрытых кляксами листов из своей рукописи. Теперь, когда он убедился в чрезвычайной проницательности левеллера, ему не терпелось поделиться своими теориями. Риджкслендец прочитал первые пятьдесят страниц молча и совершенно бесстрастно, ни единый мускул не дрогнул в его лице. Люк наблюдал за ним с растущим нетерпением — он рассчитывал на какую-нибудь сильную ответную реакцию, положительную или отрицательную, и ее полное отсутствие его чрезвычайно разочаровало.
— Ваши аргументы… оригинальны, — сказал наконец Кнеф. — Особенно меня впечатлила ваша идея, что вся история последних пятнадцати столетий — не более чем зыбкое переплетение лжи. Могу я поинтересоваться, как вы пришли к таким поразительным выводам?
Люк, который устроился на низкой койке, чтобы его длинноногий посетитель мог воспользоваться единственным шатким стулом, призадумался, подбирая слова.
— В Кджеллмарке есть большая груда камней — развалины крепости, которая была разрушена пушечным выстрелом во время войны, которая каким-то непостижимым образом ускользнул от внимания всех историков. В Толмархе, Лихтенвальде и Вольвенбрюке я видел целые кладбища безымянных могил, и никто даже не мог мне сказать, погибли эти люди во время революции или от чумы. На Фингхилле, как я выяснил, является преступлением носить при себе портрет одного древнего патриота — Каролиса Восдиджка. Я раньше думал, — продолжал Люк, — что другие историки просто ошибаются, что все вещи, которые я знаю как достоверные факты, но которые так или иначе не попали в книги по истории — всего лишь вина невнимательных переписчиков. Но я многое повидал и многое узнал с тех пор; мне кажется, я нашел доказательства кое-чего значительно худшего.
Он порылся в кармане и достал необычную старинную монету восьмиугольной формы.
— Посмотрите, — он протянул Кнефу монету, чтобы тот смог получше ее разглядеть. — Я нашел это в Кэтвитсене, когда был там шесть… нет, семь месяцев назад. Как видите, она претендует на изображение Великого Герцога Виллема, одного из древних правителей тех мест. Но что за неправдоподобная картинка! Оба глаза — левые, рот кривой, а голова, кажется, совершенно оторвана от шеи и зависла над кружевным воротником, как будто не имея ничего общего с телом. Уверен, что мы можем смело сказать: ни один живой человек для этого портрета не позировал.
— И что из этого? — Кнеф взял монету и рассмотрел ее. — Далеко не первый случай, когда официальный портрет дает очень неверное представление о человеке.
— Я уверен, что тот, кто создавал эту монету, стремился оставить зашифрованное послание для будущих поколений, стремился сказать, что никакого Великого Герцога Виллема никогда не существовало, а все истории, связанные с этим именем, были попросту сфабрикованы.
— Но какова цель этого великого обмана?
— Вот это, — мрачно сказал Люк, забирая монету и кладя ее обратно в карман, — я и собираюсь выяснить в Людене.
— Но я вас, видимо, забавляю, — добавил он слегка обиженно. — Вы ведь рассудительный человек и не можете не согласиться, что многое из того, что мы слышали о первых столетиях правления людей, звучит крайне маловероятно.
— И возможно, так же невероятно будут звучать через тысячу лет рассказы о нашей нынешней эпохе. Вы ведь понимаете, что я не оспариваю ваших выводов, — осторожно добавил Кнеф, — я только хочу сказать, что в наше время правда удивительнее вымысла.
— Да, — согласился Люк, положив подбородок на руку, — мы действительно живем в удивительные времена. — Он лукаво посмотрел на собеседника. — Взять хотя бы то, что рассказывают о Риджксленде. Мне доводилось слышать о должниках, которые забирают с собой в тюрьму жен и детей, чтобы не разлучать семью, но чтобы преданная дочь отправилась вслед за своим отцом в сумасшедший дом и все придворные Риджксленда последовали ее примеру? Это уже просто невероятно!
— Это невозможно… по крайней мере, это неправда, — ответил левеллер. — Наследная принцесса и ее дети действительно занимают дом на территории госпиталя, но они не общаются с пациентами. Нельзя сказать, чтобы королевский двор находился в сумасшедшем доме, хотя, если вы посетите приют в определенные дни, может показаться, что так оно есть. В действительности все значительно сложнее. Вы должны понять, — продолжал Кнеф, и Люк решил, что тот демонстрирует ему образчик своего педагогического стиля во всем великолепии, — что, хотя король сейчас только символ, а реальная власть в Риджксленде находится в руках парламента, номинально король Изайя все еще правит. Его иностранные доктора крайне опасаются, что кто-нибудь обвинит их в чрезмерном влиянии. В то же время они, к сожалению, слишком стремятся показать всему миру свое медицинское искусство. И поэтому они превратили лечение короля в долговременный эксперимент.
Люку показалось, что в последних словах Кнефа уже появилась какая-то тень эмоции.
— У вас есть какие-то возражения против их методов?
Кнеф кашлянул и подвинул шаткий стул поближе к столу.
— Некоторые из процедур, которые они назначают, кажутся… абсурдными и направленными, скорее, на то, чтобы причинить вред, а не принести пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71