Его труды, как творения верховного бога Орока, окружают нас со всех сторон.
— Гм... — Это высказывание граничило с богохульством, но лорд Маргрейв не стал заострять на этом внимания. На самом деле он отвлекся, поскольку ему снова пришлось извлекать нечто, застрявшее между вставными фарфоровыми зубами. Быть может, рыбью косточку?
У него ничего не вышло, но он проговорил:
— Со времени прибытия в Ирион я успел многое повидать...
— Ознакомились с жизнью во всех ее проявлениях? — подсказал Фиваль.
«Не во всех», — был готов ответить лорд, но капеллан прервал его не вовремя. Лорд подбирал слова для ответа и вдруг закашлялся. Он наклонился... и его вставная челюсть угрожающе закачалась.
— О! — вскричала Умбекка. — Воды, скорее воды! — Она вскочила и снова принялась трезвонить в колокольчик, вызывая Нирри. — Капеллан, стукните лорда Маргрейва по спине!
Капеллан послушно исполнил приказание Умбекки. Послышался глухой удар. Лорд Маргрейв в последний раз громко кашлянул, и его зубы с лязгом ударились о тарелку.
— О ужас, о ужас, — причитала Умбекка, схватив лорда за руку. — Лорд Маргрейв, вам плохо. Послушайте, вам надо бы прилечь...
— Госпожа, прошу вас...
Все изменилось в одно мгновение. Лорд Маргрейв с той же уверенностью, которая уже успела привести в восторг Умбекку, выпрямился и ловко водворил зубы на место.
— Все в порядке... Надо быть повнимательнее. Я стар, сердце у меня уже не то, что было прежде. Но все хорошо, теперь все хорошо.
ГЛАВА 40
ДЕВУШКА-ЧТИЦА
— Я получу тебя, Бекка! — вскричал злодей.
— Так получи же меня! — воскликнула я и разорвала на груди ночную сорочку.
Он стоял передо мной, облизывая губы и глядя на мою вздымавшуюся обнаженную грудь. Он шагнул вперед, я приготовилась к его грубым объятиям, но он не прикоснулся ко мне.
— О нет, Бекка! Ты предлагаешь мне себя из снисходительности? Ты хочешь принести себя в жертву и спасти своего глупого брата от ярости моих приставов? Но нет, гордая красавица! Когда ты возляжешь на мое ложе, ты возляжешь на него не как мученица!
Он коснулся жаркими пальцами моей щеки. Я содрогнулась.
— Бекка, неужели ты не понимаешь? Разве я жажду только твоего тела? Ты — слабая женщина, а я — мужчина. Мы с тобой наедине в отдаленном доме, отсюда многие лиги до ближайшего жилья. Ты могла бы сколь угодно долго звать на помощь, но никто бы не пришел. Я бы прямо сейчас мог швырнуть тебя на постель и добиться того, чего хочу.
Он говорил тихо, жарко.
— Нет, Бекка, я жажду не только твоего тела. Разве ты не понимаешь? Я жажду твоего сердца.
— Бедняжка Бекка! Что с ней стало?
Однако время чтения истекло. Ката заложила страницу и закрыла книгу. Старик вздохнул, приподнял маску, отер набежавшие на глаза слезы. Сколько раз он уже выслушал эту историю? Не сосчитать. Но никогда прежде она его так не трогала.
О, безусловно, девушка читала далеко не безупречно. Когда читали жена или капеллан, они придавали своему голосу страсть, огонь. Но какое это имело значение? В голосе девушки была зарождающаяся любовь, а в голосах других людей командор такой любви не слышал. Старик любовно вспоминал о самых первых днях, когда девушка стала навещать его, когда она была тиха, стеснительна и даже толком не знала собственного имени. За прошедшее время командор многого лишился. Возможно, их тянуло друг к другу потому, что оба они были одиноки. Она учила его любить свободно, без оглядки. Он же медленно, упорно учил ее читать.
И он ни за что бы не позволил никому отобрать ее у него.
За прогалиной в густой листве потрескивал камин. По стеклянной крыше еле слышно постукивал падающий снег. На украшенном маркетри столике у кровати командора по-змеиному шипела лампа под узорчатым абажуром.
— Милое дитя.
Старик прижал руку Каты к губам и смущенно улыбнулся. «Неужели, — думал он, — это и вправду дочь Вольверона?» Порой в душе Вильдропа зрел странный и страстный порыв. Ему виделось, что в один прекрасный день он сумеет поднять с одра свое немощное тело, встать и заключить в объятия эту девушку. Тогда из ее рук выпадет томик «Первого бала Бекки», а он, рыдая, скажет: «Дитя, как ты можешь любить меня? Ты жалеешь меня, но ты не знаешь, почему мои глаза почти совсем не видят? Почему мое тело, некогда принадлежавшее несгибаемому герою, превратилось в неподвижную груду дряблых мышц и костей? Это наказание судьбы, возмездие за мой грех! Дитя, это я ослепил твоего отца, это я пытал и ослепил его в темнице в подземельях замка».
И что потом?
Что могло случиться потом, представить было трудно, но старику безумно хотелось верить, что девушка ласково обнимет его, коснется кончиками нежных пальцев его морщинистого лица, волос... Они станут плакать вместе, и ее слезы, слезы прощения, омоют его лицо, словно живительный бальзам.
Но нет. Разве стоило все это говорить? Снадобья Воксвелла сделали свое дело. Девушка ничего не помнила о своей жизни в Диколесье, да и отца все равно невозможно было вернуть. Слепца какое-то время держали в темницах, но он умер давным-давно.
Теперь же командор чувствовал, что близка его собственная смерть, и в последние дни он вдруг ощутил щемящее родство с человеком, которого некогда так жестоко изуродовал. Мучительно вспоминался ему тот день, когда он, сжав в латной рукавице железный прут, кончик которого был раскален докрасна, надменно улыбаясь, поднес его к глазам Вольверона... как на месте глаз образовались пустые черные провалы.
Как шипела тогда, сгорая, живая плоть...
Командор содрогнулся при этих воспоминаниях. Жуткий стыд, подобный самой смерти, сковал все его тело, теперь он уже ничем не мог помочь старику Вольверону.
Но если бы он мог все искупить любовью к его милой дочери!
Командор поднес ее руку к своим губам и поцеловал долгим поцелуем. Ката изумленно смотрела на старика. Ее необъяснимо тянуло к этому измученному болезнью человеку с подернутыми дымкой слепоты глазами! Она любила его, но чем-то он ее тревожил. Как-то раз он попросил ее, чтобы она называла его отцом, но она так и не сумела.
Почему? Порой ей казалось, что она слышит чей-то голос. Голос шептал слова, которые Ката никак не могла отчетливо различить.
Но теперь шептал командор. Он старался притянуть Кату поближе к себе и шептал, словно влюбленный:
— Дитя, ты знаешь, кто такой нотариус?
— Нотариус, мисс Ката? Он так и сказал?
— Да, командор так и сказал. Вот мне и стало интересно, кто это такой.
— Есть такой господин у нас в деревне. К нему ходят одни богачи. Когда хотят какую бумагу составить.
— Гм... Понятно.
Разговор этот происходил чуть позже вечером того же дня. Укутавшись в шубы, горничная и мисс Ката совершали прогулку.
Вернее, конечно, было бы сказать, что прогулку совершала Ката, а Нирри плелась рядом, опираясь на костыли.
Нирри сама не знала, откуда взялись эти костыли. Она точно знала, что в ящике для метел их не было, а вот ведь оказались там именно тогда, когда они ей понадобились. Странно, правда? Но они были так коварны, эти костыли! То увязали в снегу, то скользили по обледеневшим кочкам или корням, вылезшим из земли, несколько раз горничная чуть не упала.
Тяжело дыша, она старалась поспевать за девушкой, но все время отставала. Скоро ли они дойдут до дома? Солнце уже садилось. Запорошенное снегом кладбище озарилось красноватыми отсветами заката.
— Нирри? — обернулась Ката. — Расскажи мне о моем муже.
— Мисс Ката, что вы такое спрашиваете?
Но на самом деле Нирри знала, почему Ката задала этот вопрос. Задала она его не впервые, и любопытство ее становилось все более сильным. Командор внушил ей, что настанет день, когда она выйдет замуж — за кого бы вы думали? — за господина Полтисса! На взгляд Нирри, эта идея мисс Кате не должна была прийтись по сердцу. Во всяком случае, самой Нирри такой жених совсем не нравился. Но мисс Ката совсем не помнила господина Полтисса и вообще мало что помнила из времени до того, как ее отправили в пансион госпожи Квик.
Нирри дежурно забормотала:
— Ваш будущий супруг...
— Мой будущий супруг! — мечтательно повторила Ката и легко закружилась на снегу — легко, невзирая на то, что на ней была тяжеленная шуба. Что она себе воображала? Что снилось ей в тревожных снах в Варби? Девушка она была странная и необычная.
Нирри окинула взглядом надгробья, кладбищенские стены, четкие линии нового храма Агониса. Мисс Ката вспрыгнула на один из надгробных камней и принялась поддевать пушистый снег мыском ботинка.
— Мисс Ката, ну что вы, в самом деле!
Ну, скажите на милость, что делать с такой девушкой. Видано ли — так себя вести? Нирри даже захотелось уйти и бросить ее здесь. Но она ни за что не поступила бы так. Не смогла бы. Она любила мисс Кату, любила столь же сильно, сколь ненавидела хозяйку.
Конечно, девушка была своенравна и странна. Со времени возвращения в Ирион она стала вести себя еще более непонятно. За ней все время приходилось присматривать. «Где мисс Катаэйн?» На этот вопрос Нирри должна была отвечать то и дело. Как-то раз Ката отправилась прогуляться в Диколесье на ночь глядя, совершенно одна. Много раз, когда все думали, что она спит, она уходила из своей чудесной комнаты, а потом ее находили спящей на груде старого тряпья в каморке за кухней.
Порой очень трудно было поверить в то, что мисс Ката — воспитанная, аристократичная девушка. Но ведь на самом-то деле она была дикаркой. И к тому же, как говорили, с примесью ваганской крови. И на взгляд Нирри, порой это становилось яснее ясного. Взять хотя бы ту ночь, когда она вылезла на крышу в ночь полнолуния и стала там выть и что-то странное распевать. Или тот день, когда она, дико вопя, ворвалась к Нирри на кухню и перевернула котел с рагу. Бедная Нирри чуть не до смерти напугалась.
Нет, не стоило ее обратно в Ирион привозить.
А мисс Ката все кружилась на могильной плите. Над ней распростерлись ветви старого-престарого тиса.
— И мой муж будет знатный господин, Нирри?
Знатный господин? Нирри помнила Полти с тех времен, когда тот был жирным пьяницей, валявшимся в лужах собственной блевотины в комнатушке в «Ленивом тигре». Однако она, поджав губы, отозвалась:
— Господин Полтисс — сынок губернатора. Знатнее господина вам и не сыскать.
Ката снова закружилась.
— А ты его знала, Нирри?
— Ну а как же? И вы знали.
— До того, как я заболела? Я помню, был какой-то господин до того, как я заболела.
Нирри побледнела.
— Будете вольничать, так и снова заболеете. Пойдемте-ка отсюда, мисс Ката!
Нирри хотелось одного: поскорее оказаться дома. У нее ныли руки и спина, а про ноги и говорить не приходилось. Она резко развернулась и, опираясь на костыли, пошла к воротам. Резкая боль заставила ее вскрикнуть.
— О-о-о! Подумать только, и как же это господин Джем с ними управлялся?
— Что? Как ты сказала?
Мисс Ката перестала вертеться и даже не покачнулась. Нирри обернулась и попробовала выкрутиться.
— Да я сказала... я сказала, что не знаю, как мне с ними управиться...
А что еще она могла сказать? Разве хозяйка не предупреждала ее о том, что имя господина Джема произносить нельзя под страхом смерти? «Ни при мне, — говорила она, — ни при капеллане. И ни за что, ни за что — слышишь? — при мисс Катаэйн!» Когда горничная вспоминала юного господина, на глаза ее набегали слезы. Неужели он погиб? Как это вообще было возможно — чтобы мальчик, которого она обожала, погиб? И подумать только, ведь он был влюблен в эту странную, диковатую девушку!
Нирри беспомощно повисла на костылях.
— Бедненькая Нирри! — воскликнула Ката и в один миг оказалась рядом с горничной, ласково обняла ее. Нирри обрадовалась было: ну вот, наконец они пойдут домой! Но не тут-то было. Мисс Ката уселась на соседнюю могильную плиту.
— Нирри, посиди со мной. Расскажи мне что-нибудь, пожалуйста.
Горничная неуклюже, скованно села рядом с девушкой. Костыли с грохотом упали рядом. Здесь, на холоде, истории рассказывать? Но все же присесть хоть ненадолго — это было такое облегчение!
— Расскажешь мне про замок, Нирри? Или про то время, когда сюда еще не пришли солдаты? Наверное, тогда тут было скучно и одиноко, да, Нирри? В замке жили только ты да госпожа? Бедняжка Нирри, и тебе больше не о ком было заботиться?
Нирри шмыгнула носом и угрюмо уставилась на маленькую птичку с красной грудкой, которая прыгала с ветки на ветку неподалеку от могилы.
Что могла ответить Нирри? Она могла очень много чего рассказать Кате, но не должна была говорить ничего такого, из-за чего могла бы нарушить данное хозяйке обещание. Птичка издала мелодичную трель и взлетела на тис над головами Нирри и Каты. В этот миг у Нирри блеснула некая мысль. Она посмотрела на девушку и, сдерживая волнение, проговорила:
— А вот, может, вы мне историю расскажете, мисс Ката? Такую историю...
— Нирри! Ты же знаешь, у меня нет памяти!
— Нету, зато вы читать умеете.
— У меня нет с собой книги.
Книги и не нужно было. Горничная сунула руку в карман побитой молью шубейки и извлекла оттуда смятый конверт.
— Это же мне написано, верно? — Она гордо указала на оборотную сторону конверта, где чернильной загогулиной было изображено ухо. — Вигглер сказал, что так я узнаю, что письмо — мне. А вы прочтете его мне, мисс Ката, а?
Нирри была смущена и взволнована одновременно. Зардевшись как маков цвет, она следила за тем, как Ката срывает с конверта сургучную печать. Письмо выглядело странно. Лишь несколько первых строк было написано неровно, с кляксами, а дальше следовали строчки, выписанные каллиграфическим почерком. Впрочем, из содержания скоро стало ясно, что за Вигглера писал письмо кто-то другой, кого он называл то «профессором», то «стариной Морви».
— Вот молодец-то какой, этот старина Морви, — радостно улыбнулась Нирри.
Ката прочла о том, что Вигглер находится в Голлухе.
— В Голлухе, — горестно простонала Нирри. — А мы-то гадали, где же он!
Милая, милая мисс Ката! Ну, видели ли вы еще где-то такую умницу? Бедная горничная то смеялась, то хмурилась, то улыбалась. А когда узнала, что ее дружок стал капралом, вскричала от счастья:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81