Так? — обратился Аспер к адвокату Элия.
— Именно так.
— Так о чем же речь? О чем мы спорим? Пусть подает прошение, — засмеялся Аспер. — Разве это тот вопрос, который решается в Большом Совете?
Элий недоуменным взглядом обвел зал заседаний. Так просто? Его признают? Никто даже не пытается доказать, что Элий — это не Элий. Впрочем, Бенит наверняка уже давно знал, что Элий жив. Преторианцы вернулись из плена в Рим куда раньше.
— Я не могу допустить, чтобы моего сына воспитывал чужой человек, — заявил Элий.
— Разве кто-то против? — фыркнул Бенит. — Возвращайся в Город и воспитывай малыша.
«Знает, все знает…» — мелькнуло в мозгу. Такое отчаяние охватило Элия, что он едва не завыл в голос. Но кого винить — себя, Бенита, Фортуну?
— Я не могу вернуться в Рим, — выдавил он с трудом.
— Почему? — спросил Бренн и нахмурился.
— Я дал обет.
— Какой же?
Элий молчал: пропал голос.
— Так какой же обет ты дал? — настаивал Бренн.
Элий сделал знак, что не может говорить. Вместо него заговорил адвокат:
— Гай Элий Перегрин настаивает, чтобы его сын жил вместе с ним в Лютеции.
— А может, в Северной Пальмире? — издевательски спросил Бенит. — Может, вообще свалить императору в Новую Атлантиду, потому что его сумасшедший отец дал какой-то там обет. Император Великого Рима живет в Риме и больше нигде. Кто-нибудь хочет возразить? — Никто не пожелал. — Тогда с этим вопросом покончено.
У Нее отняли Постума. Она отчетливо поняла это в то мгновение.
Закричала, в бессилии заколотила кулаками по подушкам. Потом сползла с ложа на пол. И так лежала неподвижно, уже не плача и не крича, только сознавая одно: она потеряла своего мальчика. Ничего изменить уже нельзя. Так Элий и нашел ее на ковре в спальне в одной ночной тунике. Услышав его шаги, она приподняла голову и спросила:
— Где наш мальчик?
Элий поднял ее и перенес на кровать.
— Где Постум? — повторила она. Теперь он ответил:
— В Риме.
— Мы поедем за ним?
Он отрицательно покачал головой.
— Квинт выкрадет его и привезет к нам?
— Это невозможно. Император не может бежать из Рима. Мы надеялись, что здесь, в Лютеции, Постум на Большом Совете перечислит преступления Бенита и объявит о его низложении. Мы могли выиграть. Мы должны были выиграть. Но теперь — нет. Бенит не пустил Постума в Лютецию. А требовать низложения Бенита в Риме бесполезно.
— Элий, мы потеряем нашего мальчика, — прошептала Летиция.
Он обнял, прижал ее к себе. Она обхватила его за шею. О боги, как он искалечен. Ведь он едва не умер, там, в пустыне. Она думала, что сойдет с ума от счастья, встретившись с ним наконец. А вместо этого она испытывает что-то похожее на отчаяние. Нет-нет, умом она понимала, что иначе Элий поступить не мог. Иначе он бы не был ее любимым Элием. Но… Он разлучил ее с Постумом. Об этом она будет помнить каждую минуту. Об этом будет помнить всю жизнь. Бенит превратит ее мальчика в чудовище. Она так и подумала — мой мальчик. Как будто он был только ее сыном и не принадлежал Элию. Но она не должна так думать. Разве она не давала клятву: «Где ты, Гаий, там и я, твоя Гаийя». Она поедет в Северную Пальмиру, раз он этого хочет. Но она будет помнить, и он будет помнить. И это воспоминание, как взаимное предательство, будет связывать их вторыми узами, не менее прочными, чем брачная клятва. Брачная клятва, которую им вновь предстоит дать.
А в ушах вдруг отчетливо прозвучал насмешливый голос Сервилии:
«Этот человек когда-нибудь продаст и тебя, и твоих детей за мифическое благо Рима. Тогда ты вспомнишь мои слова».
Летиции показалось, что внутри нее сжимается плотный холодный комок. Ненависть неведомо к кому. К Сервилии? К Элию? Сервилия оказалась права. Как всегда, оказалась права. Ну почему, почему все подлые, все мерзкие предсказания сбываются? Почему жизнь устроена именно так? Почему нельзя опровергнуть, доказать, ничего нельзя доказать? Что ей делать? Оттолкнуть Элия, вернуться в Рим? Ей представилась гаденькая улыбка на губах Сервилии. И сальный взгляд Бенита, и фальшивое сюсюканье: «Моя дорогая доченька Августа». Нет, это невозможно, без Элия она не может. А без Постума?
Глава 28
Августовские игры 1976 года

«Гражданство будет возвращено Гаю Элию Перегрину, если он попросит об этом. Пока что никаких бумаг на имя императора от названного лица не поступало».
«Акта диурна», 5-й день до Ид августа
Дворец Бренна в Лютеции украшали современные картины. Яркие краски, смелые мазки. Не вечность запечатлена — один миг. Сад, наполненный светом. Река в яркий полдень. Элизийские поля вечером, толпы гуляющих, свет фонарей, туман, дождь. Это издали. А приблизишь взгляд — и только мазки, мазки, мазки. Элий, глядя на эти холсты, всякий раз испытывал странное чувство, будто видел совершенно новую картину, иную, чем вчера или позавчера, будто перед ним не прежняя, а новая минута вечности.
Бренн пригласил Элия позавтракать вместе. Вдвоем. На столике золоченые крошечные чашки и тарелки. Какие-то немыслимые салаты и паштеты в серебряных вазочках. Сыры, нарезанные тонкими лепестками, и на срезе непременно слеза. В вазах нежные персики с фиолетовыми боками, покрытые детским невинным пушком, почти черные сливы, янтарные завитки бананов.
— Тебе надо скорее получить гражданство, — сказал Бренн. — Однако Бенит никогда от имени императора не подпишет эту бумагу. Но если, как ты говоришь, Постум может поставить свою подпись, то надо устроить, чтобы император подписал твое послание лично.
— Наверное, я не прав, втягивая ребенка в наши интриги.
— Мы должны использовать все средства, дабы отстранить Бенита. Никому в Галлии не нравятся его авантюрные заявления. Он выпячивает роль Рима, стремится подмять под себя все. Его проекты сулят прибыль Италии и кучке его сторонников, а членам содружества — миллионные убытки. Ни Галлия, ни Испания, ни Мезия не потерпят такого обращения. Скорее они выйдут из состава Империи.
— Ты так легко об этом говоришь.
— Отнюдь не легко. Но любому терпению приходит конец.
— И что дальше делать?
— А что планируешь делать ты?
— Я могу написать письмо к Римскому сенату. Ты будешь моим посланцем?
— Что ж, я бы мог, меня Бенит не тронет. Но сенат обожает Бенита. Жаль, — вздохнул Бренн, — что ты дал обет не возвращаться в Рим. Такое впечатление, что ты дал его нарочно, желая устраниться от борьбы.
— Я придумал для себя самое страшное наказание. Самое страшное, которое только мог изобрести. Когда я давал обет, диктатором был Макций Проб. В каком страшном сне я мог представить, что его сменит Бенит?
— А ты не можешь нарушить клятву?
— Нарушить обет, данный богам? Бренн пожал плечами.
Ты уверен, что боги тебя услышали? Во всяком случае больше взрывов не было.
— Не надежнее ли поймать Триона?
— Он на территории Чингисхана. Теперь это дело «Целия» — не мое. Я сделал все, что мог. И даже, быть может, чуть-чуть больше.
Вошел слуга и что-то шепнул на ухо Бренну.
— Я пригласил еще одного человека на завтрак, и он любезно согласился прийти.
Гость вошел в триклиний. И гостем этим был сенатор Флакк. Элий поднялся при появлении сенатора.
— Да, Элий, ты нас удивил. Явился с берегов Стикса.
— Неприятное место, смею тебя заверить — усмехнулся Элий.
— Репортеры вестников небось преследовали тебя повсюду?
Элий покачал головой.
— Лишь два дня. Потом их интерес как-то спал. А римские вестники вообще не проявили интереса.
— Это Бенит им велел помолчать. Кстати, ты читал «Голос старины»? Его редакцию дважды громили исполнители. И все же он продолжает выходить, с моей помощью, разумеется.
Элий взял номер. На первой странице было его фото, сделанные два или три дня назад в Лютеции. На черно-белой фотографии седые волосы казались просто светлыми, как будто Элий их покрасил.
«Что или кто мешает Элию вернуться в Рим?» — гласил заголовок. Элий попытался читать, но не мог вникнуть в смысл прочитанных фраз. Всякий раз натыкался на свое имя или имя Постума, или Летиции, и терял нить. Он должен был как-то их соединить, всех троих. А еще был Рим. Отдельно. За чертой. И — Элий был должен был это признать — Рим влек его не меньше, а может быть и больше, чем Постум или Летиция…
— …Я уже провел предварительные консультации, — неожиданно расслышал он фразу Флакка.
Элий отложил вестник.
— Консультации… о чем? Извини, я прослушал часть разговора и…
— Неплохие новости для нас. Большой совет большинством голосов готов отменить старинный закон о лишении гражданства лиц, побывавших в плену. Мы получим необходимые две трети голосов в совете. И Мезия, и Фракия, и даже Испания готовы признать Элия Цезарем. Германия колеблется. Но Бенита не поддержит — это точно. Скорее всего будет соблюдать нейтралитет. Ну а за Галлию отвечаешь ты, Бренн.
— А что союзники? — деловито спросил Бренн.
— Египет за Элия, Африка пока не высказалась. Все европейские члены содружества за Элия. — Флакк сделал глоток из своей чаши. — Отменное вино. Дар богов. Но фалерн все же лучше.
Элий поморщился.
— А. Италия? И Римский сенат…
— Ну, Италия за Бенита, с этим ничего не сделаешь. Но Италия не может выстоять против всей остальной Империи. Силы слишком уж неравны.
— Дело может кончиться кровопролитием? Гражданской войной?
— Да, скорее всего. Но все завершится быстро. За Бенитом лишь Второй Парфянский легион. Ну, может быть, Первый Минервин. Против германских легионов и против Десятого — это, считай, ничто. Неизвестно, правда, кого поддержат преторианцы.
— Ты хочешь втравить в это дело преторианскую гвардию? — Элий почувствовал, как у него холодеет спина, а ноги сделались ватными.
— Если бы Августа обратилась непосредственно к гвардии, их можно было бы перетянуть на свою сторону. Преторианцы присягают всему императорскому дому. Однако назначение Блеза меня тревожит. Угораздило же тебя попасть в плен, Элий! Если бы ты и твои ребята удрали из Нисибиса и явились в Антиохию, всего этого можно было бы избежать. «Но раз так, раз этак, — сказал мужик, потеряв пегую свинью», — Флакк неожиданно процитировал Петрония. — Попытаемся исправить прежние ошибки. После того как мы устраним Бенита, ты предложишь мою кандидатуру сенату на должность консула. Прохвоста Силана терпеть больше нельзя.
— Бенит скорее всего тоже хочет устранить Силана, — предположил Бренн.
— Да, но он прочит на эту должность Аспера.
О чем они говорят? О должностях. И мимоходом постановили: быть гражданской войне. Где начнется братоубийственная бойня? На территории Галлии? Или Италии? Опять переходить Рубикон? А потом, после многих жертв, устроить триумф. Как Юлий Цезарь. После победы над своими, как над чужими, как над врагами. Элий опять потерял нить разговора.
— …Префект претория должен быть от оптиматов. Эта партия не поддерживает Бенита. Во всяком случае поголовно, как популяры.
— Я не могу допустить гражданской войны, — сказал Элий.
— Но это единственный шанс скинуть Бенита.
— А сколько крови? Будет так, как писал Тацит, — сын убивает отца, так?
— Другого выхода нет, — сказал Флакк, а Бренн многозначительно промолчал.
— Я не могу. — Элий поднялся и, припадая на искалеченную ногу, попятился из триклиния.
— Элий, Бенит никогда сам не откажется от власти! — в гневе воскликнул Флакк. — Ни через пять лет, ни через десять. Войну рано или поздно придется начать. Сейчас удобный момент.
— Я не могу! — Элий распахнул двери и выскочил в коридор.
— Печально, — вздохнул Флакк, — от этого человека после плена ничего не осталось — одни ступни.

ЧАСТЬ 2
Глава 1
Сентябрьские игры 1976 года

«Выступление Бренна в Римском сенате было встречено с возмущением. Как может человек, пользуясь своей неприкосновенностью, хулить нашего обожаемого ВОЖДЯ»?!
«Вероятность нападения виков на наши Северные границы возрастает с каждым днем».
«Переформирование преторианской гвардии вызвано необходимостью защитить императора от вредного воздействия облученных гвардейцев».
«После тяжелой болезни центурион Марк Проб ушел в отставку».
«Монголы никогда не вернутся».
«Акта диурна», 11-й день до Календ октября
Кумий развалился на мраморном сиденье. Храм Минервы был не особенно удобен для подобных сборищ. Кумий предпочел бы ближайшую таверну. В правой руке поэт сжимал свернутую трубочкой рукопись, левой картинно подпирал голову. За последний год он сильно растолстел. В тоге ему было неловко, постоянно чесалась спина. И кто придумал ходить на заседания коллегии поэтов в тоге. Девушка в белой палле села рядом. Красивые у нее волосы, золотые. А вот шрам на щеке портит красотку, добавляет вульгарности.
— Ты меня помнишь? — спросила девушка. — Я — Ариетта.
Кумий тут же восстановил в своей памяти список всех известных ему имен. Ариетта там значилась. С примечанием: неинтересная особа.
— Я пробовала сочинять библион. Кажется, что-то получается, — она воображала, что Кумию интересно слушать разговоры о ее планах. Вот если бы она заговорила об отрывке его нового библиона, что напечатали в ежемесячнике «Континент», тогда бы Кумий мог немного поговорить об этом с Ариеттой.
— Я читала отрывок твоего библиона в «Континенте».
Вот как? Кумий милостиво кивнул.
— Смотри, это же Неофрон! — воскликнула Ариетта.
При этом имени Кумий брезгливо сморщился. Неофрон вошел в литературу напористо и мощно. Еще вчера никто его не знал — сегодня все о нем говорили. Правда, за ним пока числилось лишь два небольших рассказика. Но он обещал новый библион. И читающая публика затаила дыхание. Сам Бенит назвал его надеждой римской литературы.
Статного парня с военной выправкой и кирпичным оттенком широкоскулого лица сразу же окружило несколько шепелявых подхалимов.
Вошел Бенит. И все поэты встали. Невероятно! Они встали, увидев Бенита. Даже Ариетта дернулась подняться. Но потом глянула на Кумия и осталась сидеть. А Кумий еще наглее развалился на скамье и похлопывал трубочкой рукописи по колену.
— Вставай! — прошипел ему в спину критик Галликан.
— Это еще почему? — нагло отозвался Кумий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42