Цветы, венки летели к ногам молодого кумира. Он поднял руку, и толпа стихла.
А Бениту вдруг сделалось весело и легко.
— Римляне, — крикнул он толпе, — вы вновь станете господами мира!
И они завопили в ответ хором:
— Да, станем!
В дверь постучали. Летиция с трудом разлепила глаза. Солнце садилось. — Я ж велела не беспокоить!
Элия как будто здесь и не было все эти дни. Преторианцы прекрасно знали, кто живет в номере с Августой, но делали вид, что его не замечают.
Вновь стук — громче, настойчивее.
— Ну что еще? Вот скоты, не могут подождать, — она соскочила с кровати, накинула персидский халат и, приоткрыв дверь, глянула в щелку.
За дверью стоял Квинт.
— Чего-то ты долгохонько добирался сюда из Антиохии, — заметила Летиция, впуская агента.
Тот вошел, опустив глаза долу.
— Задержался.
— Вот и Элий задержался. Торчал в храме Либерты. А ты что делал? Тоже от чего-нибудь очищался?
Элий вышел в экседру, закутанный в пестрый долгополый халат из махрового хлопка.
Квинт поднял глаза, виновато глянул на Элия, потом на Летицию.
— Играл, — признался вдруг честно.
— Много выиграл? — поинтересовался Элий.
— Проиграл. Полмиллиона.
— Ого! — Летиция бросилась в кресло, обхватила колени руками. — Доблестный муж, ты меня удивляешь. Надеюсь, это все?
Квинт тяжело вздохнул. Мог бы и не продолжать. Про ту минутную слабость никто никогда не узнает. Мысли — не деньги. Но ведь Квинт служит Элию.
— Хотел удрать. В Новую Атлантиду. Устал. Надоело. И не смог убежать. Вот, приехал. — Он изобразил на лице самое искреннее раскаяние.
Летиция молчала. Элий тоже.
— М-да… Ну что ж, хотя бы честно, — наконец сказал Элий. — Ты же нам нужен. Квинт. И мне, и Ле… Августе.
В коридоре послышалась краткая возня, чей-то шепот: «Не сейчас», и в ответ отчетливое, почти что крик: «Это важно»!
— Ну что там еще! — крикнула Августа. Преторианец заглянул в экседру.
— Августа, только что пришло сообщение с телеграфа, — он протянул бумагу с сообщением. Она взяла бумагу, прочла вслух:
— Сенат избрал Бенита диктатором. — Хотела встать, но тут же упала назад в кресло. Сидела и смотрела в одну точку. Известие в голове не укладывалось. — Бенит диктатор. Какой-то бред. Мы должны вернуться.
Элий молчал.
— Квинт, закажи билеты! — Она встрепенулась.
— Нет, — сказал Элий.
Ей показалось, что она ослышалась.
— Но мы должны…
— Летиция, мы не можем вернуться.
— Почему? — она знала ответ, но не могла, не смела даже подумать такое. — Элий… нет, это невозможно, что ты говоришь. Ты — Цезарь!
— Я — Перегрин.
— Бред, бред! Ты вернешься, и все изменится.
— Мы не доедем до Рима.
— Да к воронам все! Никто меня не посмеет тронуть! Я — Августа, мать императора. Я еду. А ты можешь оставаться!
Она кинулась в спальню. Он за нею. Схватил ее за руки, обнял.
— Летиция, я тебя не отпущу. Ты станешь его пленницей, его наложницей…
— Мне плевать.
— Летти!
— Я тебе не жена. Ты меня не удержишь!
— Что ты говоришь!
— Там мой сын.
— И мой.
— Какое тебе дело до него! Ты его никогда не видел!
Элий выпустил ее, отступил. Она шагнула было к двери и встала. Ноги не шли. Она швырнула собранные в охапку вещи и упала сверху сама. Попыталась опереться на руки. Не смогла. Все в ней сломалось. Будто не было ни в руках, ни в ногах костей.
— Что делать, что делать, — шептала. Она знала, что должна остаться. Должна. Но будто неведомая нить тащила ее в Рим.
Элий сел рядом и обнял. Она уронила ему голову на плечо.
— Я придумаю, как спасти нашего мальчика, обещаю. Но сейчас возвращаться нельзя. Летиция не отвечала.
Аспер вступил в здание редакции «Акты диурны» как завоеватель. Репортеры и секретари разбегались при его появлении, будто ожидали погрома и насилия. Аспер в сопровождении исполнителей первым делом заглянул в таблин главного редактора. Главный поднялся из-за стола при виде Аспера.
— Мы поддерживали Бенита. Мы с самого начала были за его избрание, — поспешно заявил главный.
— Даю три часа на сбор вещей, — сказал Аспер. — И чтоб больше тебя никто здесь не видел.
— Но как же… — начал было редактор.
— Теперь главным будет Гней Галликан. Это первое решение диктатора Бенита.
— Но «Акта диурна» не принадлежит императору, — попытался протестовать главный.
— Разумеется. Но тридцать процентов акций скупил банк Пизона. А еще двадцать пять находятся в личной собственности императора. Так что все решает Бенит.
Глава 23
Июньские игры 1976 года (продолжение)

«Вчера большинством голосов сенат утвердил Бенита Пизона диктатором».
«Акта диурна», 16-й день до Календ июля
— Ты отказываешься возвращаться в Рим, Августа? — посол Империи в Готии был сама предупредительность: он встретил Августу в вестибуле и провел в свой таблин — слишком тесный для посла Великого Рима. Но что поделать — все помещения в Танаисе тесны. — Но это невозможно. Есть же протокол.
— Я уже созвала пресс-конференцию. И делаю заявление: пока диктатором будет оставаться Бенит, в Рим я не вернусь.
— У тебя есть веские причины? — Послу решение Августы не нравилось. Очень. Да все ему не нравилось — и вести из Рима, и вести с севера, и вести с востока. Из Танаиса сейчас лучше всего уехать. А глупая девчонка зачем-то тянет время. Впрочем, ясно зачем.
— Бенит — подонок. А подонки не должны решать чужие судьбы. — Послу показалось, что она намеренно провоцирует его на дерзкий ответ. Но послу не полагается отвечать матери императора дерзко.
— Августа, хочу напомнить, что сенат избрал Бенита диктатором и…
— Уж не хочешь ли ты меня обвинить в оскорблении его диктаторского достоинства? — Она прошлась по таблину, остановилась у окна. Она явно нервничала. И играла какую-то роль. Посол надеялся разгадать к концу разговора, какую именно. На Летиции была белая стола без вышивки и украшений. И ни одной золотинки в волосах, ни одного кольца на руке. Даже сандалии, и те из некрашеной кожи. Строгий траур. Хотя срок траура уже несколько дней как вышел. А между тем послу доподлинно известно, что в покоях Летиции обретается какой-то парень и делит с нею постель. Наглец даже не выходит из комнат Августы. А еще говорили, что она любила покойного Цезаря! И не удержался, чтобы не уколоть:
— Почему ты носишь траур, Августа? Год уже миновал. Носить траур дольше года неприлично.
— Я ношу траур по Риму. После избрания Бенита вчера многие надели траур, не так ли?
Да, посол слышал про выходку сенатора Флакка и прочих оптиматов. Но предпочитал об этом не распространяться.
— Надеюсь, ты собираешься жить не в Альбионе? Альбион сейчас настроен по отношению к Риму чрезвычайно негативно.
— Нет, могу тебя заверить, я отправлюсь не в Альбион. В ближайшие дни моя личная яхта «Психея» придет в Танаис, и тогда я покину Готию.
— Тебя ждет крейсер «Божественный Юлий Цезарь».
— Нет, доминус, я же сказала — в Рим я не вернусь.
Зазвонил телефон. Аппарат из зеленого мрамора, отделанный золотом и слоновой костью. Внутренняя связь. Значит, что-то, касаемое Августы или посла. Или предстоящей пресс-конференции.
— С твоего разрешения. — Посол взял трубку.
— Человек, который живет в покоях Августы, — это Элий. Наш агент сумел его засечь. Он почему-то прячется. Но что это бывший Цезарь — несомненно.
«Бенит меня убьет», — посол против воли улыбнулся, вешая трубку.
— Что-нибудь важное? — Августа нахмурилась — почуяла неладное.
— Ерунда. Мелочь. — Посол опустил голову, потому что дурацкая улыбка вновь растягивала губы. «Так вот какова твоя игра…» Раздражение ушло, как вода в песок.
— Твое право. Августа, следовать, куда ты пожелаешь, — сказал вслух.
Нет сомнения, что Бенит вскоре узнает о возвращении Элия. Но он узнает это не от посла в Готии.
Глава 24
Июльские игры 1976 года

«Согласно последним опросам общественного мнения, диктатора Бенита поддерживает восемьдесят девять процентов граждан Великого Рима. Да здравствует ВОЖДЬ!»
«Те люди, что надели траурные тоги, протестуя таким образом против избрания Бенита диктатором, демонстрируют миру лишь свою недальновидность».
«Акта диурна», 6-й день до Нон июля
Гет проснулся. Предчувствие встревожило. Во сне мелькнуло видение крадущихся фигур. Вот они пересекают двор, вот в недвижной глади бассейна отражаются их темные силуэты. Стоящий на пороге гвардеец, не вскрикнув, валится на плиты нумидийского мрамора. Кто привел в Палатинский дворец неведомых гостей, кто отворил дверь? Неважно. Они крадутся по галереям, пересекают залы. Мраморные статуи провожают их взглядами нарисованных глаз. Гвардеец, расхаживающий по пустынной галерее, сейчас падет от их руки. Ну почему он не видит этой черной скользящей тени, почему?!
— Постум! — догадался Гет и вскинул плоскую голову. Стрелой вылетел в галерею. Стоящий на часах преторианец глянул в недоумении на огромного змея.
— Они пришли! Они здесь! Постум! — выкрикнул Гет, и огромное пестрое тело заскользило по полу.
Авл Домиций, не спрашивая ни о чем, побежал следом. Но они были слишком далеко. Ну почему, почему Гет не ночевал сегодня в комнате императора. Ясно почему — остался на кухне пожрать дольше обычного, а спальня императора далеко…
Гет ударился всем телом в дверь детской. Одетые в черное фигуры метнулись в стороны. Он кинулся на них. Сбил одного с ног. Второй замахнулся мечом. Все, конец — решил Гет. Но тут неведомый боец — не гвардеец, другой — ринулся на убийцу. Он был стремителен, он был быстрее всех. Меч его сверкнул лунной дорожкой, и лунное серебро затмилось дымящимся кармином. В сумраке спальни мелькали тени. Неясные, быстрые, волчьи силуэты. Воплощение смерти — неопределенное ядовитое ничто. Они кидались на смелого защитника с яростью воистину звериной, кидались и отлетали прочь.
У колыбели, крыльями раскинув руки, застыла женская фигура. Ее лицо мелькнуло белым дрожащим пятном.
— Они пришли его убить! — прошипел Гет. Кормилица и сама знала это. Потому и нависла над малышом, защищая. Гет кинулся к кровати. Убийца топал следом. Женщина отлетела в сторону, ударилась о стену. Гет выхватил ребенка из колыбели. Меч убийцы проткнул пурпурный матрасик. Пух взметнулся белым снежным облачком. И тут меж Гетом и убийцей вновь возник таинственный заступник. Меч сверкнул и погас под красной струею крови. Постум проснулся и заплакал. Гет постарался заслонить своей плоской головой происходящее от глаз крошечного императора. Как будто малыш мог понять, что означают эти красные брызги на полу и стене.
— Не смотри, — шептал он. — Только не смотри.
Но смотреть было уже не на что. Убийцы кинулись вон из спальни. Грохотали калиги гвардейцев в коридорах. Возня человеческих тел, чей-то предсмертный вскрик. Удаляющийся топот — напрасная попытка спастись последнего незваного гостя.
— Я обещал Элию охранять ребенка, сказал спаситель. И Гет наконец его узнал.
— Логос, не уходи! — взмолился он. — Я же гений. Если я умру, я умру навсегда.
— Если понадобится, я вновь приду. Вер шагнул к окну. И исчез. Гет знал, что он улетел. Но не видел, как он это сделал. Постум плакал навзрыд.
Бенита разбудили посреди ночи и доложили о покушении. Он сначала не понял, потом пришел в ярость. Покушение устроила Криспина — больше некому. Идиотка, какая идиотка! Теперь противники все свалят на Бенита. Бенита непременно замажут. Больше других будет стараться Флакк и его продажный вестник. Скажут: «У диктатора родился сын, и Бенит решил убрать императора». А Бениту малыш-император пока совершенно не мешает. У диктатора достаточно других сильных и подлых соперников. Нужно было посеять сомнение, чтобы в удобный момент им воспользоваться. Криспина могла ему в этом услужить. Вместо этого она решила идти напролом. Что теперь делать? Остается одно — отдать Криспину на растерзание. Сама виновата, дуреха.
Диктатор вызвал к себе Курция. Бенит клялся всеми богами, что убийц накажут по заслугам. Он брызгал слюной, вращал налитыми кровью глазами. Курций верил, что Бенит был искренен в своем гневе.
— Найти заказчика будет несложно, — сказал Курций. — Двое задержаны. Один уже дает показания.
Он глянул Бениту прямо в глаза. Смутится? Испугается? Но тот лишь еще больше взъярился.
— Никому пощады! Никому! Я лично прослежу.
«Криспина, — подумал Курций. — Нет сомнения, это Криспина. Глупая телка!»
«Курций сейчас, конечно, будет торжествовать, — думал Бенит. — Но он заплатит за свое торжество. И очень скоро».
Бенит вызвал к себе Норму Галликан. Вызвал, но она не пришла. Он послал за нею во второй раз. Опять не явилась. В третий раз ее привели исполнители.
Она была раздражена, как будто это она была диктаторшей, а Бенит ее подчиненным. На нее не произвели впечатление ни огромный таблин Бенита, ни пурпурный наряд диктатора. Она без приглашения уселась на стул и закурила.
— Для тебя не писаны законы? — спросил он зло.
— Я не признаю тебя за правителя, — отвечала она. — Твой приход к власти незаконен. Но раз уж встретились, давай поговорим. Я выскажу все, что думаю о твоих нелепых теоретических изысках и о твоих смехотворных проектах.
Бенит опешил. Так с ним разговаривала только Летиция. Но там — спятившая от горя девчонка, вообразившая, что ее защитит один титул Августы. А здесь взрослая женщина. Впрочем, бабы не умнеют с годами.
— Что ты бормочешь? — он со всеми был одинаково «вежлив», и с исполнителями, и с сенаторами, и с женщинами, как с гвардейцами. — Сенат признал меня. Рим признал меня. Ты видела данные опросов? Восемьдесят девять процентов поддерживают меня.
— А Элий бы не поддержал. Упоминание этого имени привело Бенита в ярость.
— Твой Элий — слюнявый идиот, который ничего не понимал в политике. И ты не понимаешь. А повторяешь лишь глупости, которые тебе внушили.
— Кто внушил? — с невозмутимым видом поинтересовалась Норма Галликан.
— Трион. Или ты думаешь, я забыл, что ты работала в лаборатории этого предателя? И ты еще не искупила свою вину перед Римом.
— Не искупила, — согласилась Норма. — Но стараюсь делать это каждый день. Но дней мне не хватит, даже если я доживу до ста лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42