Повсюду бурунами вскипала вода, грязь и тина, заполнили первые этажи, и в этой густой каше плескались люди и лошади, ослы и собаки. Белый жеребец с темным пятном на лбу, вырвавшись из конюшни, визжал от ужаса совершено человечьим голосом, хрипел и рвался из рук, что пытались ухватить дорогую добычу. Наконец конь взлетел по ступеням на стену Нисибиса, где уже не осталось ни одного защитника, и носился по ней, призывая хозяина отчаянным ржанием. А за ним, визжа от восторга, носились степняки. Наконец одному смельчаку удалось поймать уздечку, и конь как будто смирился и даже пошел назад к лестнице, но потом, обезумев от ужаса, попятился, встал на дыбы, забил копытами в воздухе и, опрокинувшись, полетел вниз, увлекая за собой вцепившихся в него людей. Грохнувшись в липкую лужу, он перебил себе хребет, пытался подняться, ударяя передними ногами и поднимая тучи черных брызг. И опять ржал и кричал по-человечески, пока один из монголов не выстрелил ему в голову и не прекратил мучения. Если бы кто-нибудь из римлян видел происходящее, он бы истолковал смерть жеребца как мрачное знамение. Но все римляне пали.
С римлянами общаться просто. Вся их нехитрая философия — купить, подкупить, пригрозить. С варварами иначе. Они непредсказуемы. Кто их разберет, этих пришельцев из степи. Желтые плоские лица, черные узкие глаза. То ли они собираются продать тебе по дешевке пленника, то ли обнажат кривые сабли и зарубят и тебя, и твой товар. Лучше бы держаться от них подальше. Но Малек чуял добычу, она манила, она пьянила, так зверя пьянит кровь. Монголы убивали и жгли. Насиловали и вновь убивали. Но все равно много, слишком много пленников скапливалось в их лагере. Женщины и мужчины, связанные, полуголые, голодные, спали прямо на земле, скованные друг с другом. Их можно купить дешево, а перепродать дорого. Фокус в том, чтобы отыскать нужный товар. И Малек готов был рискнуть. Он встречался взглядами с пленниками, ободряюще кивал, улыбался. И они уже верили, что он готов им помочь. Они ползли к нему на коленях. Торопливо шептали опухшими потрескавшимися губами:
— Спаси.
— Имя, родня, — спрашивал Малек. Если он слышал в ответ: «Нет никого. Все погибли», — тут же отходил. Но если в Риме или Антиохии за пленников готовы были дать выкуп, Малек записывал имена. Малек рисковал. Но он всегда рисковал, и потому сундуки в подвале его крепости переполнены золотом.
Вот монголка с бурым толстым лицом, похожим на засаленную подушку, варит в бронзовом котле баранину. Запах знатный. Грязную поварешку монголка моет прямо в бульоне. И миску тоже. Двое степняков тянут за уши третьего, дабы тот разинул рот, и вливают ему в пасть вино из глиняной бутыли. Еще двое хлопают в ладоши и пляшут. Малек отворачивается, чтобы скрыть брезгливую гримасу. Властители… Скоро весь мир будет вытирать перепачканные кровью и жиром руки о нестираные кожаные штаны. А те, кто разгуливает в белых тогах, чистит зубы по утрам, а на ночь читает поучения Сенеки и Марка Аврелия, разучились сражаться.
Малек однако не просто гулял по лагерю монголов, он шел к юрте Субудая, перед которой на шесте развевалось хвостатое знамя. Субудай позвал работорговца к себе. Входя, Малек постарался не коснуться двери или веревок, дабы этим не оскорбить хозяина.
К повелителю надо вползти на коленях, боднуть лбом ковер меж расставленными руками.
— Хочешь, торговец, я продам тебе хорошую добычу? — спросил монгол, странно ухмыляясь.
Или так показалось работорговцу? На желтом скуластом лице одноглазого не поймешь что написано — то ли радость, то ли злость, то ли самодовольство. Малек вновь боднул лбом персидский ковер меж расставленными руками.
— Вижу, что хочешь! — рассмеялся Субудай. — Угадай, торговец, что это будет за добыча?
— Пленники? — спросил Малек и осмелился приподнять голову.
— Нет, глупый, не пленники. В этих землях слишком много людей, негде пасти табуны и отары. Это трупы. Трупы римлян.
— Благодарю за столь ценный дар! — завопил Малек, как будто получил шубу с плеча господина.
— Глупец! Это не дар! Я продаю их тебе за три сотни римских золотых. И чтоб ни одного трупа римлянина не было в Нисибисе. Увези их подальше в пустыню и зарой или сожги — неважно. Но чтоб их нельзя было найти.
Малек на мгновение онемел от подобной наглости. Даже на африканских базарах, когда он торговался с арабскими работорговцами за их изможденный дрянной товар, его не надували так отчаянно. Там речь шла о живых. А здесь мертвяки. По золотому за штуку. Что ж это такое! Но спорить бесполезно. Если он скажет «нет», монгол его прикончит и поручит столь «выгодное» дело другому. И Малек вытащил из пояса припрятанные ауреи — все, что у него было — и безропотно отдал Субудаю. У Малека даже явилось подозрение, что багатур знал размер «золотых» запасов работорговца. Поговаривали, что Субудай обладает даром провидца.
Малек, старательно имитируя восторженную расторопность в движениях, попятился к выходу.
В тот же день торговец направился в разоренный Нисибис со своими людьми. Город смердел. На мостовых, покрытых толстым слоем тины, валялись обезображенные раздувшиеся трупы, облепленные тиной. На верхних этажах чудом уцелевших домов нехотя плясали языки пламени — это горело барахло, на которое не позарились монголы. Но запах пожарища не мог перебить сладковатый, ни с чем не сравнимый запах разлагающейся плоти. У некоторых мертвецов собаки обглодали лица и руки. При виде людей наглые псы не убегали, а лишь нехотя отходили в сторону, ожидая, когда можно вновь будет вернуться к добыче. Другие рычали, не желая прерывать трапезы, и их приходилось отгонять плетями. Многие из убитых были зороастрийцами. Их должно было радовать подобное погребение.
Неожиданно раздался громкий хлопок. Все бросились лицом в грязь, прикрывая головы, решили — рванула римская граната. Но ни осколков, ни комьев земли, ни камней не полетело следом. Малек и его люди поднялись. Выяснилось, что Губастый неосторожно наступил на раздутый живот трупа, и газы вырвались из гниющих кишок с оглушительным треском. Малек сначала пришел в ярость, потом расхохотался. Подчиненные подобострастно ему вторили. Обожал Малек этот смех — как эхо он возникал всегда и всюду, стоило хозяину пошутить. Рабский смех — его не спутаешь ни с чем. Рабы смеются, чтобы господин не угостил их плетью и одарил сладкой лепешкой.
Задача Малека была не так сложна, как казалось на первый взгляд, — монголы уже собрали своих мертвецов, остались лишь тела погибших защитников города. Трупы римских легионеров в основном лежали возле стены, на центральной улице и внутри цитадели Гостилиана. Еще были трупы в морге. Монголы не тронули их, потому что морг во время грабежа был залит водой. И теперь морг оставался почти полностью затопленным, и трупы приходилось вытаскивать из воды. Холодильник морга давно не работал, и опознать трупы было уже невозможно.
Пока Малек занимался извлечением мертвецов, его светлую голову посетила совсем недурная мысль о том, как вернуть утраченную сотню ауреев. Серебряные фиалы легионеров сняли монголы. Но у преторианцев на коже была сделана татуировка, и Малек велел записывать номера погибших. Малек даже весело хихикнул, глядя, как из морга вытаскивают очередной труп. Римляне такое значение придают соблюдению ритуальных мелочей, что заплатят золотом за горстку праха, дабы совершить положенные обряды. Только в этом случае души воинов могут добраться до лодки Харона.
Уже стемнело, когда люди Малека добрались до госпиталя. Несколько тел они нашли возле дверей. Но это были гвардейцы, до последней минуты защищавшие вход. Они полегли здесь, изрубленные буквально в куски. А вот внутри нашелся всего один мертвец. На кровати покоился труп молодого парня лет двадцати пяти. Монгольская сабля разрубила ему наискось лицо. Малек приглядывался и принюхивался, как собака, потерявшая след. Он садился на корточки и заглядывал под кровать, где в густом слое тины плавали солдатские калиги. Как будто под кроватью могла найтись разгадка странной пустоты госпиталя. Конечно, монголам не показалось это странным — они вообще не задумывались, сколько должно быть раненых, а сколько убитых. Но Малек знал, что раненых бывает в два-три раза больше убитых, а убитых в морге было тридцать два. Это те, кто пали до последнего штурма. Значит, раненых должно быть около сотни. Ну хорошо, некоторые были ранены легко и смогли вновь встать в строй. Кое-кто успел поправиться за время осады. Но все равно как минимум человек тридцать-сорок римлян должны где-то еще быть. Уже стемнело, но жара не спадала. Малеку казалось, что он сейчас задохнется от духоты и вони. Но он чувствовал — здесь что-то не так.
Протяжный стон пронесся над мертвым городом. Что это? Души убитых носятся над Нисибисом, и стонут и молят об отмщении?.. Спутники Малека сбились в кучу. Малек тоже струхнул, хотя никогда не верил в духов.
Кто-то стал бормотать молитву:
Как наилучший Господь, Как наилучший Глава, Давший по Истине дело Мазде благое и власть, Убогих заставил пасти…
А стоны вновь и вновь слышались в ночном воздухе, наполненном миазмами разлагающейся плоти.
— Должно быть триста два трупа римлян, — сказал Малек. — А мы нашли?
— Двести пятьдесят три.
— Возьмите еще сорок девять мертвяков, чтобы ростом повыше и морды бритые, разденьте догола и тащите в фургоны. Ах да, вот стило, на левой руке каждому напишите какой-нибудь номер. И букву «А».
— А что такое «А»? — спросил Губастый.
— «А» — это первый в мире, — пояснил Малек. — Римляне себя считают таковыми.
— А вот у этого выколото «О», — не поверил Губастый. — Все римляне первые, а этот что — никакой?
— Пишите всем «А», и покончим с этим делом. Только смотрите, чтобы ваша татуировка не стерлась.
Малек вывез трупы римлян и сжег в заброшенной крепости. Прах собрали. Этот пепел работорговец рассчитывал продать в Рим за золото.
Однако не о римских богах и римских обычаях раздумывал Малек, глядя на пылающий погребальный костер.
Что задумали монголы? Каковы их планы? Наверняка подготавливают для римлян какую-то ловушку. А что если отправиться навстречу Руфину и предупредить… Но много ли заплатит Руфин? Может, ничего не заплатит? И что значит — навстречу? В древности римские легионеры передвигались по своим великолепным дорогам пешком, наводили понтонные мосты — в этом они мастера. Иногда строили корабли и спускались по течению всей армией. А теперь у них железные дороги… стоп… Не надо так торопиться, дружище Малек! Спускались по рекам… Вот именно. А что если… да, ведь монголы не плавают по рекам… они их переходят, переплывают… поперек… а не вдоль. Нисибис был затоплен. Что если кому-то удалось ускользнуть именно по воде? Умница Малек! А ну-ка, быстро идем к реке. В этом году было много дождей, Джаг-Джаг на редкость полноводен, и вывод напрашивается сам собою…
— А ну! — заорал господин, и рабы кинулись исполнять приказание.
Жаль, что они так сильно отдалились от Джаг-Джага. Но это мелочь, это поправимо. Через два дня они уже шли берегом реки вниз по течению. Искали следы. И Фортуна им благоволила. Фортуна, эта истинно римская богиня, всегда помогала Малеку. Он нашел на берегу наскоро сложенное из камней надгробие. Ни даты, ни имени. Но могила, несомненно, римская. Малек помчался по следу втрое быстрее. Он уже чуял добычу… На другое утро на берегу его люди заметили причаленные к берегу шесть катеров. Ну конечно! Кончилось горючее. Малек послал Губастого на разведку. Тот вскоре вернулся и сообщил, что в крошечной деревушке на берегу нашли приют четыре десятка римлян. Почти все ранены. Тяжело или не очень… У Малека было двадцать человек. И он, не задумываясь, напал на импровизированный лагерь.
Римляне почти не сопротивлялись. Да и держать оружие среди них могли человек пять или шесть. Головорезы Малека скрутили их без труда.
Лишь в крайнем домике возникла заминка. Там, видимо, была вооруженная охрана. Двое из людей Малека попытались сунуться… Теперь два трупа валялись у порога.
— Перебить их? — спросил Губастый, и меч его вылетел из ножен.
— Попробуй, сунься! — долетел из комнаты ответ. — Неофрона еще никто побороть не сумел.
— Подожди! Давай поговорим!
— О чем?
— Только не стреляй. Я могу войти. Я безоружен! — Малек отдал Губастому свой «брут» и поднял руки. — Видите, я безоружен. — Он осторожно шагнул за порог. — Я предлагаю вам жизнь, ребята.
Раненые лежали прямо на полу. У окна стоял медик в зеленой тунике и в зеленых шароварах и сжимал в руке скальпель, как будто собирался им защищать своих подопечных. Рядом с ним — пара здоровенных парней. Один с перевязанной рукой, другой и вовсе невредим. Оба вооружены до зубов. Хозяин дома также встал на сторону римлян, вооружившись старинным охотничьим ружьем.
— Рабство у варваров? — спросил один из лежащих преторианцев, с трудом отрывая голову от пола.
— Ну что вы! Подумайте, зачем мне отдавать вас монголам! Они не заплатят ни асса. В отличие от римлян. А римляне заплатят, так ведь? Я отвезу вас в одно укромное местечко. И вы там будете жить в комфорте и уюте, пока Рим не компенсирует мне расходы. Я даже заберу ваших умерших, чтобы их можно было достойно похоронить.
— А раненых? — медик опустил скальпель/
— О, раненых прежде всего! Ну что, договорились?
Медик кивнул — выхода у них не было. По его приказу трое его союзников сложили оружие. Их тут же связали.
— Всех жителей деревни перебить! — приказал Малек. — Нам не нужны лишние свидетели. Головы отсечь и сложить в кучу. Дома сжечь. Как будто здесь побывали монголы.
— Не смей! Что ты делаешь! — закричал Лентул.
Малек схватил медика за тунику и тряхнул изо всей силы.
— Послушай, римлянин, — просипел он. — Знаю я вашу фальшивую гуманность! Сколько лет таскались в степь да пустыню жрецы Либерты выкупать у меня пленников, так что на вашего брата я насмотрелся. И если хочешь жить, а главное, сохранить жизнь своим братьям, то изволь делать то, что я велю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42