Придется и не поспать, надо поездить по волостям и крестьянским усадьбам, все повидать своими глазами, чтобы к началу посевной не было ничего неизвестного, ничего непредвиденного для любой бригады, для любого тракториста. Представим себе, что завтра доверенная нам воинская часть переходит в наступление. До утра все следует привести в боевую готовность, каждый человек и каждая вещь должны быть на своем месте. Разве мы можем спать в такую ночь?
– Ладно, Финогенов, давай не спать… – усмехнулся Драва. – Я не боюсь бессонных ночей, но очень опасаюсь паники и истерики в работе. Мне кажется, нет ничего более противного и жалкого, чем истерик, который кричит, размахивает руками и нервирует других людей. Такая активность никуда не годится, и от такого стиля работы я категорически отказываюсь.
– Ты думаешь, я истерик? – спросил, улыбнувшись, Финогенов.
– Не знаю, это я увижу со временем, но уж сейчас говорю, что люди с таким характером мне не нравятся, – ответил Драва.
– Вот и хорошо, товарищ Драва. Я тоже не люблю кричать и суетиться, – сказал Финогенов. – В конце концов мы можем договориться без особого труда. Если не возражаешь – возьмемся за дело сейчас же.
– Согласен.
До поздней ночи они просидели с бумагой и карандашом в руках. Все взвесили, еще раз обдумали, часто заглядывая в календарь. Когда положение стало вполне ясным, Финогенов успокоился и начал более оптимистично смотреть на будущее, а Драва стал беспокойнее и нетерпеливее. Никакой беды еще не случилось и все еще можно было сделать вовремя, только нужно было включить в работу весь коллектив и действовать по твердому плану и графику, не упуская ни одного дня.
Они распределили между собой обязанности, условились о том, какие задания дать агроному и главному механику, а на следующий день созвали производственное совещание работников МТС и окончательно договорились обо всем с коллективом. Каждый теперь знал действительное положение вещей, понимал свою задачу в общем деле подготовки к весенним работам.
Через несколько недель, когда Драва и Финогенов объездили весь район и вопрос о хранении горючего не заставлял их просиживать ночами в конторе, в Урги приехал Айвар Лидум. В длинной армейской шинели, с вещевым мешком за плечами и объемистым портфелем в руках, он остановился посреди двора и окинул его долгим, пытливым взглядом. Затем улыбнулся и направился к белому хозяйскому коттеджу, где теперь была контора МТС.
В бывшей охотничьей комнате Рейниса Тауриня его встретили Драва и Финогенов. Драва узнал Айвара и, радостно улыбаясь, поднялся ему навстречу и долго тряс руку.
– Здравствуй, товарищ Тауринь! Хорошо, что не забываешь старых боевых друзей. Наверно, в наши края, на работу? Может, к нам?
Айвар улыбнулся.
– Ты немного отстал от жизни, товарищ Драва, – сказал он. – Я больше не Тауринь и прошу не называть меня чужим именем, которое мне и слышать не хочется. Все мои документы теперь переписаны на мое настоящее имя. Ты ведь знаешь, что подполковник Лидум – мой отец?
– Как же, еще в дивизии узнал, но все привыкли звать тебя Тауринем. Сразу ведь не отвыкнешь. Каким ветром занесло тебя?
Познакомившись с Финогеновым, Айвар снял мешок, положил портфель, сел и, достав из кармана кителя какую-то бумагу, протянул Драве. Заместитель министра сельского хозяйства (народные комиссариаты недавно были переименованы в министерства) предлагал Драве предоставить жилье Айвару и еще двум работникам министерства, которые до осени командируются по особому заданию в Пурвайскую волость. Руководителем бригады был назначен Айвар Лидум.
– А какое задание? – поинтересовался Драва.
– Расскажу потом, – ответил Айвар. – Прежде всего разреши мне устроиться. Где ты меня поместишь?
– Да ведь одной комнаты будет недостаточно? – рассуждал Драва. – Внизу свободна только одна маленькая комнатка, окнами в сад, во втором этаже пока свободны две небольшие комнатки. Посмотри и выбери.
– Себе я возьму нижнюю, – сказал Айвар. Это была та самая комнатка, в которой он долгие годы прожил у Тауриня. Об этом он пока ничего не сказал. Комнатка была в довольно хорошем состоянии. Простая железная кровать, маленький письменный стол, два стула, вешалка для платья и пустая этажерка в углу составляли все ее убранство.
Айвар поставил в угол мешок, спрятал в стол часть бумаг из портфеля и вышел из комнаты. Он зашел в кабинет директора, но там застал только Драву: Финогенов уехал проверить жалобу рабочих одного машинно-коннопрокатного пункта на незаконные действия заведующего.
– Теперь мы можем говорить, сколько душе угодно, – сказал Драва. – До вечера меня никто не потревожит. Давай рассказывай, Тауринь… то есть Лидум, какие горы собираешься своротить?
– Все расскажу, но отложим разговор до вечера, – ответил Айвар. – Чтобы не терять времени, я хочу пойти сейчас в волисполком, повидаться с председателем и парторгом. Мне нужна их помощь. Когда вернусь, буду в твоем распоряжении хоть до утра.
– Ты спешишь, как на пожар или на свидание, – усмехнулся Драва. Вдруг, вспомнив о чем-то, он хлопнул себя по лбу и посмотрел на Айвара с лукавой улыбкой. – Ну, конечно, свидание! Только сейчас дошло до меня. Ведь ты, кажется, здешний?
– Я вырос здесь…
– Ну да. А парторг тоже из местных жителей. Всю войну прослужила в нашем полку. Незачем и спрашивать, знаешь ли ты Анну Пацеплис. Она сейчас здесь парторгом.
Айвар покраснел и смутился.
– Знаю, – ответил он Драве. – И это хорошо. Она нам во многом поможет при выполнении задания министерства. До свидания, товарищ Драва…
– До свидания, Tay… Лидум…
Драва смотрел в окно вслед Айвару, торопливо шагавшему по двору, пока тот не скрылся за постройками.
«Отчего ты покраснел, когда я упомянул про Анну Пацеплис? – мысленно спрашивал Драва. – Если человек краснеет, значит ему хочется что-то скрыть от посторонних глаз. Молодые люди, хорошие знакомые, боевые товарищи… ничего удивительного, если между ними началось что-то такое…»
Драва вышел и направился к кузнице, где с утра до вечера кузнец грохал по наковальне, наваривая лемеха плугов.
5
Айвар сидел в небольшой светлой комнате на старом, скрипучем стуле и смотрел через письменный стол на милое лицо Анны. Девушка была в темно-синей юбке, в пестром шерстяном джемпере, плотно охватывающем фигуру. Только маленькие высокие сапоги свидетельствовали о ее неспокойной жизни, о постоянных путешествиях по дорогам волости.
Они еще и разу не говорили друг с другом так долго, как сегодня. Анна рассказывала Айвару о своей работе в волости, о первых ростках новой жизни, которые уже взошли и обещали хороший урожай, говорила о яростном сопротивлении кулаков и подкулачников каждому начинанию Советской власти. Только об анонимных письмах и выстреле зимней ночью она не обмолвилась ни словом.
Потом пришла очередь Айвара рассказать все, что он знал про общих знакомых по Латышской гвардейской дивизии: где кто живет, что делает, кто демобилизовался и кто остался в армейских кадрах.
– Ну, а что ты сам делал это время? – спросила Анна.
– Работал и учился, – ответил Айвар. – Сразу после демобилизации поступил на работу в Управление мелиорации… С прошлой осени учусь на заочном отделении Сельскохозяйственной академии.
– Ты что, хочешь остаться в аппарате министерства, стать кабинетным работником?
– Это меня не прельщает. Я бы с удовольствием перевелся куда-нибудь в уезд, заведующим сельскохозяйственным отделом уисполкома или агрономом. Через некоторое время, возможно, так и сделаю.
– В какой-нибудь уезд, все равно куда… – задумчиво произнесла Анна. – А тебе не хочется работать в родных местах?
– Именно потому я и приехал сюда. Я останусь тут до поздней осени, хотя в другом месте жить мне было бы гораздо спокойнее. Не тащилось бы за мной прошлое приемного сына Тауриня… Никто бы не удивлялся, не попрекал…
– И ты еще думаешь о попреках? – Анна встала, подошла к Айвару и кончиками пальцев коснулась ленточек орденов и медалей, которые в два ряда – по четыре в каждом – были приколоты на его груди, затем погладила золотые и красные ленточки ранений на правой стороне груди и сказала: – Разве они ничего не значат? Если кто-нибудь и начнет болтать о твоем прошлом, пусть посмотрит на них и подумает, за что их тебе дали. Но мне кажется, что ты сам слишком много думаешь о своем прошлом. Напрасно, гляди вперед, Айвар, ведь мы, советские люди, живем для будущего.
– Я пытаюсь это делать, Анна, но не всегда человек может приказать себе.
– Тебе что-нибудь известно о делах Тауриня при немцах и его бегстве?
– Все знаю. Только поэтому я ни разу не приезжал сюда. Теперь… теперь, наконец, я сбросил это грязное, мерзкое имя и вернул себе то, что мне принадлежало с рождения. Сегодня я опять Лидум, Айвар Лидум… и мне не стыдно смотреть в глаза любому человеку.
– Что делает твой отец… подполковник Лидум?
– С утра до поздней ночи в министерстве. В Риге у нас общая квартира, и когда Артур приезжает в командировку, он всегда останавливается у нас.
– Передай ему привет.
– Кому – отцу или Артуру?
– Конечно, отцу, Яну Лидуму… – Анна улыбнулась. – С Артуром я часто разговариваю по телефону. Ты сказал, что останешься здесь до осени?
– Да, буду работать по заданию министерства вместе с небольшой бригадой.
– Ваше задание – большой секрет?
– Об этом секрете я как раз и пришел посоветоваться. Мне нужна будет твоя помощь.
– Я слушаю, Айвар.
– Речь идет о подготовке проекта осушения Змеиного болота… – начал Айвар, серьезно глядя на Анну. – Министерство поручило нам произвести изыскательские работы на самом болоте и на прилегающей местности. До осени надо подготовить все необходимые материалы для технического проекта, чтобы будущей весной приняться за дело и наконец начать решительную борьбу с самим болотом.
– Чудесно, Айвар… – глаза Анны заблестели. Глубоко взволнованная, счастливая, она снова подошла к Айвару, схватила его руку и долго держала в своей. – Ты просто молодец, что берешься за такое дело. Ведь это моя давнишняя мечта. И теперь, я знаю, она исполнится. Спасибо. Желаю тебе всяческих успехов. Буду тебе помогать изо всех сил.
– Мне и сегодня нужна твоя помощь, – сказал Айвар.
– Слушаю, я в твоем распоряжении, – отозвалась Анна и снова села за стол.
– Мне хотелось бы по возможности скорее получить следующие материалы: какие крестьянские хозяйства хотят участвовать в этом начинании, какими материальными средствами, рабочей силой и транспортом располагает местное мелиоративное товарищество?
– Хорошо, Айвар. Все эти сведения ты скоро получишь. Это все?
– Пока все. Потом я буду беспокоить тебя чаще, но самая большая помощь потребуется следующей весной, когда начнем рыть канавы и каналы.
– Жаль, что тебе не требуется этой большой помощи сегодня. Но, может быть, это и лучше: я надеюсь, что к следующей весне в Пурнайской волости будет по крайней мере один колхоз.
– Тогда берегись, Змеиное болото! – засмеялся Айвар. – То, о чем не могли договориться несколько поколений единоличников, колхозники сделают в один год. Мельница на Раудупе нам уже не помеха.
Айвар был счастлив. Его радовал живой интерес Анны, блеск ее глаз, выступивший на щеках девушки румянец.
– Я буду тебя ждать на следующей неделе, – сказала Анна. – Нужные материалы начну собирать сейчас же.
…Вскоре после ухода Айвара к Анне пришел Жан и сказал, что поступает на работу в МТС. Директор Драва говорит, что к следующей весне тракторный парк увеличится вдвое и нужно будет много новых трактористов.
– Зимой поступлю на курсы и научусь работать на разных сельскохозяйственных машинах, – сказал Жан. – Не буду же я всю жизнь ходить за однолемешным плугом.
– Правильно сделаешь, – сказала Анна. – Тебе нужно учиться. В самом недалеком будущем жизнь поставит перед нами совершенно новые требования. Если мы не будем вооружены знаниями, то не поспеем за жизнью.
– Я стану учиться, Анна, больше не буду зря растрачивать свои силы в Сурумах. С меня хватит.
Анна посмотрела на брата ободряющим, полным гордости взглядом.

Глава третья
1
Рейнис Тауринь с лета 1944 года жил в Курземе, в глуши Кулдигского уезда. Усадьба, где он нашел приют, находилась в малонаселенной местности, недалеко от большого бора. Хозяин – бывший браковщик леса Пликшкис – знал Тауриня с давних времен. Когда Тауринь поздним июльским вечером явился в это уединенное место, Пликшкис ничуть не был озадачен. Не удивило его и то, что у хозяина усадьбы Урги в паспорте теперь стояло новое имя – Альберт Кампар – и что лицо его обросло густой седеющей бородой, которая сильно изменяла его внешность. Если принять во внимание непрестанное продвижение Красной Армии к восточным берегам Балтийского моря и некоторые примечательные факты в биографии Рейниса Тауриня, то следует признать, что он поступил предусмотрительно, не оставшись в Пурвайской волости. Он не был единственным в своем роде – вся Курземе в то время кишмя кишела всякими приезжими, поведение которых в годы немецкой оккупации было не безупречным. Пликшкис заявил в волостном правлении, что Альберт Кампар – близкий родственник его жены и очень несчастный человек: вся семья его погибла во время бомбежки, а усадьба сгорела со всем скотом и прочим добром. Когда после капитуляции немецкой армии часть беженцев пустилась в обратный путь к своим родным местам, Кампар остался у Пликшкиса.
– Что мне, старику, искать в разоренном углу… – вздыхал Тауринь. – Только сердце будет обливаться кровью, глядя на развалины. Если бы еще остались какие-нибудь родственники… Так и засохну, как старое дерево, здесь, в Курземе.
Он помогал Пликшкису по хозяйству, работал немного во время сева, пас скот и, как близкий «родственник», ничего не требовал, кроме пропитания и крова. Из усадьбы Тауринь никуда не отлучался, а если к Пликшкису заглядывали незнакомые люди, он прятался в свою комнату и не показывался, пока чужие не уходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86