— Я, черт возьми, не должна им…— Не им. Себе.
Линли приехал домой первым. Дентона он застал в гостиной, посреди дневного чаепития — чашка в руке, ноги на кофейном столике, голова откинута на спинку дивана, глаза закрыты. Из динамиков неслась, оглушая, музыка Эндрю Ллойда Уэббера, и Дентон завывал, подпевая Майклу Кроуфорду. Линли лениво подумал, когда же, наконец, «Призрак оперы» выйдет из моды. Поскорей бы!Подойдя к стереосистеме, Линли убрал звук, предоставив Дентону довывать мелодию до конца в относительной тишине.— Вы фальшивите, — сухо произнес Линли. Дентон вскочил.— Простите, я только…— Все в порядке, суть я уловил, — перебил Линли. Дентон поспешно поставил чашку на столик, смел в руку крошки и высыпал их на поднос, где, аппетитно разложенные, красовались сэндвичи, печенье и виноград. Как ни в чем не бывало он спросил:— Чаю, милорд?— Я ухожу.Дентон перевел взгляд с Линли на дверь:— Вы же только что пришли.— Да. Рад сообщить, что и двадцать секунд вашего пения вполне меня насытили. — Он пошел к двери со словами: — Продолжайте без меня. Но, если не возражаете, не так громко. Ужин в половине девятого. Для двоих.— Для двоих?— Со мной будет леди Хелен. Дентон видимым образом просиял:— Значит, хорошие новости? Получается, что вы и она… Я хотел спросить…— В половине девятого, — повторил Линли.— Да. Конечно. — И Дентон с преувеличенным старанием принялся убирать чайник, тарелки и чашку.Поднимаясь наверх, Линли размышлял, что на самом деле ему нечего было сообщить о Хелен ни Дентону, ни кому другому. Она лишь позвонила ему поздно вечером в среду, прочитав в газетах о его кроссе по Собачьему острову.— Боже мой, Томми, ты нормально себя чувствуешь? — спросила она.Он ответил:— Да, отлично. Я скучал по тебе, милая. Но когда она осторожно продолжила:— Томми. Я все думаю с самого утра воскресенья. Как ты меня и просил, — он обнаружил, что не в состоянии вести столь жизненно важный разговор в такой поздний час, и поэтому сказал:— Давай поговорим об этом в выходные, Хелен. И они условились об ужине.В спальне Линли снял костюм и переоделся в джинсы, рубашку-поло и кроссовки. Посмотрев на себя в зеркало, немного растрепал волосы. Вынул из кармана брюк ключи от машины и покинул дом.Пробки предсубботнего вечера осложнили его путь из Белгрейвии до Малой Венеции, на южной стороне которой он припарковался и отправился в обход по Уорик-кресент до моста, переброшенного через Риджентс-кэнал. Здесь он остановился. Отсюда ему была хорошо видна баржа Фарадея. Хотя все еще было светло и стемнеет не раньше чем через два часа, на палубе никого не было, а внутри горел свет, отбрасывавший золотисто-желтые полосы на стекла окон. Пока Линли наблюдал, кто-то прошел между источником света и золотисто-желтыми полосами. Фарадей, подумал Линли. Он бы предпочел встретиться с Оливией наедине, но знал, насколько маловероятно, чтобы она согласилась общаться без своего приятеля.С Фарадеем Линли столкнулся почти в дверях, даже не успев постучать. Фарадей поднимался по лестнице в спортивном костюме, и собаки путались у него под ногами. Один пес скреб ступеньку, на которой стоял хозяин, другой тявкал.Фарадей ничего не сказал, только спустился вниз, а когда собаки запрыгали было навстречу Линли, осадил их окриком.Он настороженно смотрел на спускавшегося Линли, глянул на газеты у него под мышкой, потом — ему в лицо.— Она здесь? — спросил Линли.Грохот металла о линолеум послужил ему ответом. Донесся голос Оливии:— Черт, Крис, я уронила рис. Он рассыпался по всей кухне. Извини.— Оставь, — бросил через плечо Фарадей.— Оставить? Крис, прекрати обращаться со мной, как с…— Здесь инспектор, Ливи.И сразу же наступила тишина. Собаки побежали посмотреть, в чем дело. Затем послышалось движение, заскрипели под тяжестью тела Оливии алюминиевые ходунки, зашаркали подошвы. Что-то пробурчав себе под нос, Оливия сказала:— Крис, я застряла. Это все рис. Не могу по нему идти.Фарадей пошел ей на выручку. Лиили включил остававшиеся незажженными лампы в главном помещении баржи. Оливия, если она хочет избегать его, может продолжать играть на своей болезни, но он не допустит новых комбинаций с тенью и светом. Линли поискал стол, на котором мог бы разложить принесенные газеты, но такового, за исключением верстака Фарадея, не оказалось, и он положил газеты на пол.—Ну?Он обернулся. Оливия добралась до проема, отделявшего кухню от главного помещения. Она буквально висела между поручнями ходунков, лицо ее было серым и блестело, и, продвигаясь вперед, Оливия избегала смотреть Линли в глаза.Фарадей помогал ей сзади, он шел, отставая на шаг и выставив вперед руку. Оливия остановилась, когда взгляд ее опущенных глаз наткнулся на газеты, опять пробурчав что-то, она аккуратно обошла их и расположилась в одном из кресел с вельветовой обивкой. Ходунки она выставила перед собой, как оборонительную линию. Фарадей хотел убрать их, но Оливия не дала и попросила принести ее сигареты.Закурив, она обратилась к Линли:— На маскарад вырядились или куда?— Я не на службе, — ответил он.Оливия затянулась и выпустила очередное облако серого дыма.— Бросьте, легавые всегда на службе.— Возможно, но я здесь не как легавый.— Тогда в каком качестве? Рядового гражданина? Навещаете больных в свободное время? Не смешите меня. Легавый — всегда легавый, на службе или нет. Так что вам нужно на этот раз?— Просто поговорить с вами.— И наручники не принесли? И не договорились о местечке для меня в Холлоуэе Холлоуэй — самая большая женская тюрьма в Англии.

?— В этом не будет необходимости, как вы увидите.—Ладно, скажите мне, инспектор, сколько в наше время получит такой малолетний преступник за убийство собственного отца? Год?— Срок приговора зависит от суда. И от мастерства адвоката.— Значит, это правда.—Что?— Что это сделал ребенок.— Вы, без сомнения, читали газеты.Она затянулась, наблюдая за Линли поверх тлеющего кончика сигареты.— Тогда зачем вы здесь? Наверное, вы должны праздновать, нет?— Расследование убийства не слишком подходящий повод для веселья.— Даже когда ловят плохих парней?— Даже тогда. Я обнаружил, что плохие парни редко бывают настолько плохи, как мне бы того хотелось. Люди убивают по самым разным причинам, и обыкновенная злоба стоит на последнем месте.Оливия опять затянулась, В ее взгляде, во всей позе сквозила настороженность.—Люди убивают из мести, — непринужденно продолжал он, словно на лекции по криминологии. — Убивают в припадке ярости. Из алчности. Защищая себя.— Ну, это уже не убийство.— Иногда они оказываются вовлеченными в территориальные конфликты или пытаются вершить правосудие. Или бывают вынуждены покрывать другое преступление. А иногда от отчаяния, стараясь освободиться от каких-либо уз, например.Она кивнула. Позади нее шевельнулся на стуле Фарадей. Линли видел, как черно-белая кошка тихонько пробралась на кухню и вспрыгнула на стол, где стала кружить между двух пустых стаканов. Фарадей, похоже, не заметил ее маневров.—Бывает, люди убивают из ревности, — продолжал Линли. — Обуреваемые противоречивыми страстями, от одержимости, из любви. Убивают по ошибке. Выбирают одну цель, а попадают в другую.—Да, думаю, такое случается. — Оливия стряхнула пепел в свою неизменную жестянку. Сунула сигарету в рот и руками подтянула ноги поближе к креслу.— Что и произошло в данном случае, — сказал Линли.—Что?— Кто-то допустил ошибку.Оливия коротко взглянула на газеты и, видимо, не пожелав отвлекаться, снова уставилась на Линли и уже не отводила глаз.— Никто не знал, что Флеминг поедет в Кент вечером в прошлую среду. Вы знали об этом, мисс Уайтлоу?— Поскольку я и Флеминга не знала, меня это интересовало меньше всего.— Вашей матери он сказал, что летит в Грецию. Товарищам по команде сообщил то же самое. Сыну он сказал, что ему нужно уладить кое-какие крикетные дела. Но что собирается в Кент, он не сказал никому. Даже Габриэлле Пэттен, которая жила в коттедже и которую он, без сомнения, желал застать врасплох. Любопытно, не правда ли?— Его сын знал, где он. В газетах писали.— Нет. В газетах только написали, что Джимми признался.—Это логический вывод. Если он признался в убийстве Флеминга, значит, должен был знать, что он там, чтобы сделать свое дело.— Не стыкуется, — сказал Линли. — Убийца Флеминга…— Мальчик.— Простите. Да. Мальчик — Джимми, убийца — знал, что в коттедже кто-то есть. И этот кто-то действительно был предполагаемой жертвой. Но по соображениям убийцы…— По соображениям Джимми.— … этот кто-то в коттедже вовсе не был Флемингом. Это была Габриэлла Пэттен.Оливия раздавила сигарету о жестянку. Посмотрела на Фарадея, он дал ей другую сигарету. Оливия закурила и затянулась.— Как вы до этого додумались? — наконец спросила она.— Потому что никто не знал, что Флеминг едет в Кент. А убийца Флеминга…— Мальчик, — оборвала его Ливия. — Почему вы все повторяете «убийца Флеминга», когда знаете, что это мальчик?— Извините. Сила привычки. Скатываюсь на полицейскую терминологию.— Вы же сказали, что вы не на службе.— Так и есть. Прошу извинить мои оговорки. Убийца Флеминга — Джимми — любил его, но имел все основания ненавидеть Габриэллу Пэттен. Она оказывала разрушительное действие. Флеминг ее любил, но в его чувства их роман вносил сумятицу, которую он был не в состоянии скрыть. Кроме того, роман грозил Флемингу огромными изменениями в жизни. Если бы он и в самом деле на ней женился, жизнь его переменилась бы самым коренным образом.— В частности, он никогда не вернулся бы домой. — Оливию как будто успокоил такой вывод. — Чего как раз хотел этот мальчик, не так ли? Разве он не хотел, чтобы отец вернулся домой?— Да, — ответил Линли, — не побоюсь предположить, что за нашим преступлением стоял этот мотив. Удержать Флеминга от женитьбы на Габриэлле Пэттен. Однако, какая ирония судьбы, если вдуматься в ситуацию.Оливия не спросила, в какую ситуацию следует вдуматься, лишь затянулась, сквозь дым разглядывая Линли.Он продолжал:— Никто не погиб бы, если б у Флеминга было поменьше мужской гордости.Оливия невольно нахмурилась.—Причиной преступления, в первую очередь, стала его гордость, — пояснил Линли. — Не будь Флеминг таким гордым, расскажи он, что едет в Кент разорвать отношения с миссис Пэттен, потому что узнал, что является лишь одним в длинной череде ее любовников, его убийце… простите, я опять забылся, Джимми, мальчику не понадобилось бы уничтожать эту женщину. Не произошло бы ошибки в отношении человека, оставшегося в ту ночь в коттедже. Флеминг остался бы жив. А убий… А Джимми не пришлось бы остаток жизни мучиться из-за того, что он убил — по ошибке — человека, которого так сильно любил.Заглянув в жестянку, Оливия затушила сигарету, поставила банку на пол и сложила руки на коленях.—Да, — сказала она. — Говорят же, что мы всегда причиняем боль тем, кого любим. Жизнь — дерьмо, инспектор. Просто мальчик убедился в этом раньше, чем следовало.—Да. Он узнает также, что такое клеймо отцеубийцы, как выдвигают обвинение, берут отпечатки пальцев, фотографируют, познакомится с судом по уголовным делам. А потом…— Ему нужно было сначала подумать.— Но он этого не сделал, Потому что он… убийца, Джимми, мальчик… думал, что совершил преступление идеальным образом. И он почти прав.Она смотрела настороженно. Линли казалось, что даже дыхание ее изменилось.— Да, — сказал он, — все испортила одна-единственная деталь.Оливия взялась за ходунки. Собралась подняться, но Линли видел, что выбраться из глубокого кресла одной ей будет не под силу.— Крис, — произнесла она.Он не шелохнулся. Она дернула головой в его сторону.— Крис, дай руку.Фарадей посмотрел на Линли и задал вопрос, которого избегала Оливия:— Какая деталь все испортила?— Крис! Черт бы тебя побрал…— Какая деталь? — повторил он.— Телефонный звонок, сделанный Габриэллой Пэттен.— А что в нем такого? — спросил Фарадей.— Крис! Помоги мне. Давай.— На него ответили, честь по чести, — сказал Линли, — Только вот человек, который, предположительно, отвечал, даже не знает, что такой звонок был. Это показалось мне любопытным, когда…— О, ну конечно, — фыркнула Оливия. — Вы помните все звонки, на которые отвечали?— … когда я сопоставил время, в которое звонили, и содержание сообщения. После полуночи. Оскорбительное.— Может, не было никакого звонка, — заявила Оливия. — Об этом вы не думали? Может, она солгала, что звонила.—Нет, — сказал Линли. — У Габриэллы Пэттен не было причин лгать. Особенно когда ложь обеспечивает алиби убийце Флеминга. — Он наклонился к Оливии, упершись в колени локтями. — Я здесь не как полицейский, мисс Уайтлоу. Я пришел как человек, которому хотелось бы, чтобы свершилось правосудие.— Оно и свершается. Убийца признался. Что вам еще нужно?— Настоящий убийца. Убийца, которого можете назвать вы.— Чушь. — Но на Линли она не смотрела.— Вы читали газеты. Джимми признался. Его арестовали, против него выдвинули обвинение. Его будут судить. Но он не убивал своего отца, и я думаю, вы это знаете.Оливия потянулась за жестянкой, ее намерения были очевидны, но Фарадей не стал ей помогать.— Вам не кажется, мисс Уайтлоу, что мальчик достаточно настрадался?— Если он этого не делал, отпустите его.— Не выйдет. В тот момент, когда он сказал, что убил своего отца, его будущее оказалось предопределенным. Далее — суд, потом тюрьма. Оправдаться он сможет, только если будет пойман настоящий убийца.— Это ваша работа, а не моя.— Эта общая работа. Это часть цены, которую мы платим, если хотим жить среди людей в организованном обществе.— Да, в самом деле? — Оливия оттолкнула банку. Опираясь на ходунки, с трудом стала подниматься, ее лоб покрылся бусинками испарины.— Ливи. — Фарадей уже стоял рядом, но она отпрянула от него.— Нет. Ничего.Когда она выпрямилась, ноги у нее тряслись так сильно, что Линли подумал, ей не простоять и минуты. Она сказала:— Посмотрите на меня. Посмотрите… на… меня. Вы знаете, чего вы просите?— Знаю, — ответил Линли.— Ну так вот, я не скажу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69