Еще несколько слов, а затем, после небольшой заминки, дверь открыли.Мужчина окинул их взглядом, отметив и смокинг Линли, и давно не стриженную голову и красные кроссовки Хейверс. Губы его дрогнули в улыбке.— Полиция, я полагаю? Поскольку сейчас не Хэллоуин.— Мистер Пэттен? — спросил Линли.— Прошу сюда, — ответил тот.Хозяин провел их по покрытому лаком паркету, под бронзовой люстрой, в которой горели лампочки в виде языков пламени. Он был крупным мужчиной, хорошего телосложения, одет в джинсы и выцветшую клетчатую рубашку с закатанными до локтей рукавами. Синий свитер — по виду кашемировый — был небрежно повязан вокруг шеи. Пэттен был бос, и загар его ног, как и всех остальных открытых участков тела, давал возможность предположить скорее отдых на Средиземном море, чем труд на свежем воздухе.Подобно большинству георгианских домов, дом Пэттена был спроектирован по простому плану. Большая прихожая переходила в длинный холл с закрытыми дверями направо и налево и несколькими стеклянными, ведущими на террасу. В одну из этих дверей и вышел Хью Пэттен, ведя гостей к шезлонгу, двум стульям и столу, расставленным на каменных плитах террасы и образующим как бы приемную для гостей. Далее, ярдах в десяти за террасой, спускался вниз, к пруду с лилиями, сад, за которым раскинулись огромным, сияющим, без видимых границ океаном огни Лондона.На столе стояли четыре стакана, поднос и три бутылки «МакАллана» с проставленными на них заводскими датами: 1965, 1967, 1973. Бутылка шестьдесят пятого года была наполовину пуста, семьдесят третьего — еще не открыта.Пэттен налил четверть стакана виски шестьдесят седьмого года и повел им в сторону бутылок.— Угощайтесь. Или вам нельзя? Вы же на службе, как я понимаю?— Глоток не повредит, — сказал Линли. — Я попробую шестьдесят пятого.Хейверс выбрала шестьдесят седьмой год. Когда напитки были налиты, Пэттен сел в шезлонг, подложив правую руку под голову и устремив взгляд на открывающийся вид.— Черт, люблю это проклятое место. Садитесь. Насладитесь видом.Свет из дальнего конца холла падал через стеклянные двери и ложился аккуратными прямоугольниками на плитки террасы. Но когда полицейские сели, Линли обратил внимание, что Пэттен постарался устроиться в тени, освещенной осталась только его макушка.— Я слышал о Флеминге. — Не отрываясь от вида, Пэттен поднял стакан. — Об этом стало известно сегодня днем, часа в три. Позвонил Гай Моллисон. Он обзванивал спонсоров летних игр. Только спонсоров, как он сказал, так что, мол, ради бога, молчите об этом до официального сообщения. — Пэттен с усмешкой покачал головой и повертел стакан. — Всегда печется об интересах английской команды.— Моллисон?— Но ведь его же снова выберут капитаном.— Вы уверены насчет времени?— Я только что вернулся с ланча.— Тогда странно, что он знал о Флеминге. Он позвонил до опознания тела, — сказал Линли.— До того, как тело опознала его жена. Полиция уже знала, кто он такой. — Пэттен оторвался от созерцания. — Или вам этого не сообщили?— Похоже, вы хорошо информированы.— Тут мои деньги.— И не только деньги, насколько я понимаю. Пэттен поднялся и подошел к краю террасы, где каменные плиты сменялись мягким склоном лужайки. Он стоял, якобы наслаждаясь видом.— Миллионы, — он взмахнул стаканом, — изо дня в день влачат жизнь, не имея ни малейшего представления, зачем это нужно. И к тому времени, когда приходят к выводу, что жизнь вообще-то не сводится только к загребанию денег, еде, испражнениям и совокуплению в темноте, для большинства уже слишком поздно что-либо менять.— В случае Флеминга это очень верно. Пэттен все смотрел на мерцающие огни Лондона.— Он был редким экземпляром, наш Кен. Знал, что существует нечто, чего он не имеет. И хотел получить это.— Вашу жену, например.Пэттен не ответил. Допил виски и вернулся к столу. Взял нераспечатанную бутылку семьдесят третьего года и открыл ее.— Что вам было известно о вашей жене и Кеннете Флеминге? — спросил Линли.Пэттен присел на край шезлонга, насмешливо наблюдая, как сержант Хейверс ищет чистую страничку в своем блокноте.— Меня по какой-то причине предупреждают об аресте?— Ну это преждевременно, — ответил Линли. — Хотя, если вы хотите вызвать своего адвоката…Пэттен засмеялся.— За прошедший месяц Фрэнсис пообщался со мной достаточно, чтобы год спокойно пить свой любимый портвейн. Думаю, я обойдусь без него.— Значит, у вас проблемы с законом?— У меня проблемы с разводом.— Вы знали о романе вашей жены?— Понятия не имел, пока она не заявила, что уходит от меня. И даже тогда я сначала не знал, что за всем этим стоит роман. Я просто подумал, что уделял ей недостаточно внимания. Удар по самолюбию, если хотите. — Он криво усмехнулся. — Мы здорово поругались, когда она сообщила о своем уходе. Я немного ее попугал: «Где ты найдешь еще такого дурака, который захочет подобрать такую пустышку, как ты, без единой извилины в голове? Ты что, правда думаешь, что, уйдя от меня, не превратишься в то, чем была, когда я тебя нашел? Секретаршей на подмене за шесть фунтов в час без каких-либо особых способностей, кроме не совсем уверенного знания правил правописания?» Одна из этих отвратительных супружеских сцен за ужином в отеле «Капитал». В Найтсбридже.— Странно, что для такого разговора она выбрала общественное место.— Ничуть, если знать Габриэллу. Это отвечает ее потребности в драматических эффектах, хотя она, позволю себе предположить, воображала, что я буду лить слезы в консоме, а не выйду из себя.— Когда это было?— Наш разговор? Не помню. Где-то в начале прошлого месяца.— И она сказала, что бросает вас ради Флеминга?— Еще чего. Она планировала сорвать хорошенький куш по разводному соглашению и была достаточно умна, чтобы понимать; ей очень непросто будет отсудить у меня желаемое в финансовом плане, если я узнаю, что она с кем-то спит.Пэттен поставил стакан на пол террасы и расположился в шезлонге в прежней позе — подложив правую руку под голову.— Так о Флеминге она ничего не сказала?— Габриэлла не дура, хотя иногда действует именно так. И в отношении укрепления своего финансового положения она не промах. Меньше всего она хотела сжечь между нами мосты, не убедившись предварительно, что навела новый. Я знал, что она флиртовала с Флемингом. Черт, я видел, как она это делала. Но я ничего такого не подумал, потому что завлекать мужчин — обычное для Габриэллы дело. В том, что касается мужчин, она действует на автопилоте. Всегда так было.— И это вас не беспокоит? — Вопрос задала сержант Хейверс. Она допила свое виски и поставила стакан на стол.— Послушайте, — подняв руку, прервал разговор Пэттен. В дальнем правом углу сада, где стеной росли тополя, запела птица, выводя трели и пощелкивая с нарастающей громкостью. Пэттен улыбнулся. — Соловей. Какое чудо, правда? Еще чуть-чуть и поверишь в Бога. — Затем он ответил сержанту Хейверс: — Мне было приятно сознавать, что у других мужчин моя жена вызывает желание. Поначалу это меня даже заводило.— А теперь?— Все утрачивает свою развлекательную ценность, сержант. Через какое-то время.— Сколько вы женаты?— Пять лет без двух месяцев.— А до этого?— Что?— Она ваша первая жена?— А какое это имеет отношение к стоимости бензина?— Не знаю. Так первая?Пэттен резко повернулся в сторону Лондона. Сощурил глаза, словно огни были слишком яркими.— Вторая, — сказал он.— А первая?— Что первая?— Что с ней случилось?— Мы развелись.— Когда.— Без двух месяцев пять лет назад.— Ага… — Сержант Хейверс быстро писала.— Могу я узнать, что означает это «А-а…», сержант? — спросил Пэттен.— Вы развелись со своей первой женой, чтобы жениться на Габриэлле?— Этого хотела Габриэлла, если я хотел ее заполучить. А я хотел Габриэллу. По правде говоря, я никого никогда так не хотел, как ее.— А теперь? — спросил Линли.— Я не приму ее назад, если вы об этом. Она меня больше не интересует, и даже если бы интересовала, все зашло слишком далеко.— В каком смысле?— Люди узнали.— Что она ушла от вас к Флемингу?— Для каждого существует предел. Для меня это неверность.— Ваша? — спросила Хейверс. — Или только вашей жены?Голова Пэттена, покоившаяся на спинке шезлонга, повернулась в ее сторону. Он медленно улыбнулся.— Двойной стандарт в отношении мужского и женского поведения. Не очень симпатично. Но я уж такой, какой есть, лицемер, когда дело доходит до женщин, которых я люблю.— Как вы узнали о Флеминге? — спросил Линли.— Я велел за ней проследить.— До Кента?— Сначала она лгала. Сказала, что поживет в коттедже Мириам Уайтлоу, чтобы просто разобраться в себе. Флеминг просто друг, сказала она, помогает ей пережить этот момент. Между ними ничего нет. Если бы у нее был с ним роман, если бы она ушла к нему, разве она не стала бы жить с ним открыто? Но она этого не сделала, не так ли? Так что никакого адюльтера тут нет, что доказывает — она мне добрая и верная жена, так что не забудь сообщить об этом своему адвокату, чтобы он не забыл об этом, когда будет договариваться с ее адвокатом о размере алиментов. — Большим пальцем Пэттен провел по подбородку, где уже начала пробиваться щетина. — Тогда я показал ей фотографии. Тут-то она и прикусила язык. На этих фотография она была с Кеннетом, без смущения продолжал Пэттен, их сняли в коттедже в Кенте. Нежное приветствие в дверях вечером, пылкое прощание на подъездной дорожке на рассвете, энергичное объятие в яблоневом саду недалеко от коттеджа, страстное совокупление на лужайке в саду.Увидев фотографии, Габриэлла также увидела, что ее будущий финансовый статус стремительно рушится, пояснил полицейским Пэттен. Она накинулась на него, как дикая кошка, бросила фотографии в камин в гостиной, но поняла, что в целом проиграла.— Значит, вы в коттедже были? — уточнил Линли.О да, он был. Первый раз, когда привозил фотографии. Второй раз, когда Габриэлла позвонила с просьбой обговорить положение вещей — возможно, удастся завершить их брак в цивилизованной манере.— «Обговорить» — это был эвфемизм, — добавил он. — Рот как инструмент речи она использовала не очень-то умело.— Ваша жена пропала, — сказала Хейверс. Линли бросил на нее взгляд, безошибочно разгадав значение этого ровного и убийственно вежливого тона.— В самом деле? — переспросил Пэттен. — А я-то гадал, почему о ней не упомянули в новостях. Сначала я подумал, что ей удалось окрутить журналистов и убедить их, что они не пожалеют, если не станут впутывать ее в эту историю. Хотя даже при таком умении впиваться, как у Габриэллы, план этот трудно осуществим.— Где вы были в среду ночью, мистер Пэттен? — Хейверс строчила, как автомат, так что Линли засомневался, сможет ли она потом прочитать свои записи. — А также утром в четверг.— А что? — Он, казалось, заинтересовался.— Просто ответьте на вопрос.— Отвечу, как только узнаю, к чему он относится.Хейверс ощетинилась, и Линли вмешался:— Вполне возможно, что Кеннет Флеминг был убит, — сказал он.Пэттен поставил свой стакан на стол. Стал водить пальцами по краю. Он как будто пытался по лицу Линли прочесть степень случайности вопроса.— Убит?— Так что вы можете понять наш интерес к вашему местонахождению, — сказала Линли.Среди деревьев снова зазвучали трели соловья. Поблизости ему ответил одинокий сверчок.— Ночь среды, утро четверга, — пробормотал Пэттен, скорее для себя, чем для них. — Я был в клубе «Шербур».— На Беркли-сквер? — спросил Линли. — Как долго вы там находились?— Я уехал оттуда между двумя и тремя ночи. У меня страсть к баккара, и я в кои-то веки выигрывал.— С вами кто-нибудь был?— В баккара в одиночку не играют, инспектор.— Спутница, — раздраженно сказала Хейверс.— Часть вечера.— Какую часть?— Начальную. Я отправил ее на такси около… ну, не знаю. В половине второго? В два?— А потом?— Вернулся к игре. Приехал домой, лег спать. — Пэттен перевел взгляд с Линли на Хейверс. Казалось, он ждал новых вопросов. Наконец, продолжил. — Понимаете, я вряд ли стал бы убивать Флеминга, если вы, как мне кажется, к этому ведете.— Кто следил за вашей женой?— То есть?— Кто фотографировал? Нам понадобится имя.— Хорошо. Вы его получите. Послушайте, Флеминг, может, и спал с моей женой, но был чертовски хорошим игроком в крикет… лучшим бэтсменом за последние полвека. Если бы я хотел положить конец его связи с Габриэллой, я убил бы ее, а не его. Тогда, по крайней мере, эти проклятые соревнования не оказались бы под угрозой срыва. И потом, я даже не знал, что в среду он находился в Кенте. Откуда мне было знать?— Вы могли дать поручение проследить за ним.— И какой в этом смысл?— Месть.— Если бы я хотел его смерти. А я не хотел.— А Габриэлла?— Что Габриэлла?— Ее смерти вы хотели?— Конечно. Это было бы гораздо экономичнее в смысле финансовых затрат, чем разводиться с ней. Но мне нравится думать, что я несколько более цивилизован, чем средний обманутый муж.— Она с вами не связывалась? — спросил Линли.— Габриэлла? Нет.— Это не она здесь в доме?Пэттен с искренним удивлением поднял брови.— Здесь? Нет. — Потом, видимо, сообразил, почему возник такой вопрос. — О, это была не Габриэлла.— Вас не затруднит подтвердить данный факт?— Если это необходимо.— Благодарю вас.Пэттен направился в дом. Хейверс, ссутулившись, проводила его взглядом прищуренных глаз.— Ну и свинья, — пробормотала она.— Вы записали данные по «Шербуру»?— Я еще в здравом уме, инспектор.— Простите. — Линли продиктовал ей номер «ягуара», стоявшего в гараже. — Пусть в Кенте проверят, не видели ли рядом со Спрингбурнами «ягуар» или «рейндж-ровер». И «рено» тоже. Тот, что стоит на дорожке.Барбара фыркнула.— Вы думаете, он снизошел бы до этой тарахтелки?— Если бы нацелился на убийство. Открылась дальняя стеклянная дверь. Пэттенпоявился в сопровождении девушки лет двадцати, не больше. На ней был объемный, не по размеру, свитер и леггинсы. Двигалась она грациозно, ступая босыми ногами по каменным плитам террасы. Пэттен положил ладонь ей на затылок, под волосы, которые были неестественно черны и коротко подстрижены в геометрическом стиле, зрительно увеличивавшем ее глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69