Хочу владеть ею. Хочу быть ею. Вот что это такое.— Совсем рехнулся. — Джинни хотела, чтобы ее слова прозвучали пренебрежительно, но получилось испуганно.— Я словно уменьшился. Как будто из меня, как из кастрюли, выкипела вся вода и осталась суть. И эта суть — желание. Ее. Желание ее. Я ни о чем другом не могу думать.— Ты несешь какую-то околесицу, Кенни. Он отвернулся.— Я так и думал, что ты не поймешь.— А она, видимо, понимает. Мисс Как-там-ее.— Да. Понимает.— Так кто же она? Кто она такая, что ты так сильно хочешь быть ею.— Какая разница?— Для меня большая. И я имею право знать ее имя. Если между нами все кончено, как ты того желаешь.И он сказал, тихо назвав только имя — Габриэлла. Этого Джинни оказалось достаточно. Фамилии не требовалась. Ее как громом поразило. Ошеломленная, Джинни подошла к столу.— Так это Габриэллу Пэттен ты хочешь узнать во всех смыслах? — переспросила она. — Владеть ею? Быть ею? — Она опустилась на стул. — Я тебе этого не позволю.—Ты не понимаешь… не знаешь… я не могу объяснить, что это такое. — Он легонько постучал себя кулаком по лбу, словно предлагая ей заглянуть ему в мозг.— О, я прекрасно понимаю, что это такое. И я скорее умру, Кенни, чем увижу тебя с ней.Однако все получилось по-другому. Смерть пришла. Только вот не к тому. Джинни зажмурилась, и лишь когда поняла, что сможет говорить обычным голосом, если придется — хоть бы не пришлось, — покинула ванную.Шэрон не спала. Джинни приоткрыла дверь в ее комнату и увидела, что она сидит на своей кровати у окна и вяжет. Свет Шэрон не включила и работала, согнувшись так, что казалась горбатой. Клацая спицами, она отматывала нитку и приговаривала:— Изнаночная, вот. Лицевая, вот. Так. И еще.Вязала она шарф, который начала еще в прошлом месяце. Это был подарок отцу ко дню рождения; времени года он не соответствовал, однако Кенни, получив шарф в конце июня, все равно стал бы носить его, невзирая на погоду, лишь бы сделать дочери приятное.Когда Джинни открыла дверь до конца, Шэрон даже не взглянула в ее сторону. Ее маленькое личико сморщилось от усилия сосредоточиться, но поскольку вязала она без очков, работа ее представляла собой сплошную путаницу.Очки лежали на столике рядом с кроватью, там же, где и бинокль, в который девочка наблюдала за птицами. Джинни взяла очки, прикидывая, в каком возрасте ее дочка сможет уже носить линзы.— Изнаночная, изнаночная, изнаночная, — шептала Шэрон. — Лицевая, изнаночная, изнаночная, изнаночная.Джинни протянула дочери очки.— Может, включить свет? Ничего же не видно в такой темноте, а?Шэрон яростно замотала головой.— Лицевая, — сказала она. — Изнаночная, изнаночная, изнаночная. — Спицы постукивали, как клюющие корм птицы.Джинни присела на край кровати, пощупала шарф, бугристый в середине, бесформенный по краям.— Папе он понравился бы, милая моя, — сказала она. — Он бы тобой гордился. — Она подняла руку, чтобы погладить дочь по голове, но вместо этого расправила одеяло. — Ты лучше попытайся уснуть. Хочешь лечь со мной?Шэрон покачала головой.— Лицевая, — бормотала она, — изнаночная, изнаночная, лицевая.Дальнейшие уговоры ни к чему не привели, девочка не реагировала, только считала вслух петли. Наконец Джинни сдалась и, в последний раз посоветовав Шэрон заснуть, пошла в комнату сыновей.Там пахло сигаретным дымом, немытым телом и грязным бельем. Стэн тихо спал в своей кровати, со всех сторон защищенный рядами мягких игрушек. Лежал он, сбросив одеяло и сунув руку в пижамные штаны.— Он каждую ночь дрочит. Ему никто не нужен. Своего члена хватает.Слова Джимми донеслись из самого темного угла комнаты, где запах был самым сильным и где вспыхивал красный огонек, освещая уголок губ и костяшки пальцев. Она оставила руку Стэна на месте, лишь укрыла его и тихо сказала:— Сколько раз я просила тебя не курить в постели, Джим?— Не помню.— Успокоишься, только когда сожжешь этот дом до тла?Он фыркнул в ответ.Отдернув шторы, Джинни приоткрыла окно, чтобы впустить хоть немного свежего воздуха. Лунный свет упал на коричневое ковровое покрытие и высветил валявшуюся на полу разломанную модель парусника. Джимми с отцом не один час и не один день провели за кухонным столом, делая чертежи, вырезая, раскрашивая, склеивая. За эту модель Джимми получил приз.Джинни тихо вскрикнула.— Какая жалость, Джим. Это Стэн… Джимми подавил смешок. Она подняла глаза.— Это не Стэн, — сказал он. — Он дрочит, ему не до уборок. Да что там — детские игрушки. Кому они нужны?Джинни посмотрела на книжную полку под окном. На полу лежали обломки всех остальных моделей.— Но вы же с папой, — бессмысленно начала Джинни. — Джимми, вы с папой…— Да, мам? Что мы с папой?— Это то, что осталось тебе от него, — сказала Джинни. — Эти корабли. В них ты с отцом. В этих кораблях.— Этот негодяй сдох, так? И какой смысл оставлять о нем память в доме? Лучше начни выкидывать весь этот хлам, мама. Картинки, одежду, книги. Старые биты. Его велосипед. Все выброси. Кому это надо?— Не говори так.— Ну конечно! Да я рад, что…— Я этому не верю, Джим.— Почему? Тебе-то что, мам? — Вопрос прозвучал резко. Он повторил его и добавил: — Ты жалеешь, что его не стало?— У него был трудный период. Он пытался разобраться в себе.— Ну да, как и все мы. Только мы разбираемся, не трахая при этом какую-то шлюху.Джинни порадовалась темноте. Темнота прятала и защищала.— Что ты хочешь этим сказать?— Я знал. Про отца. Про эту его блондиночку. Про великие духовные поиски папочки, которыми он якобы занимался, а сам тем временем как следует вставлял ей. Искал себя. Какой же двуличный подонок!— Чем он занимался с… — Джинни не могла назвать это имя, только не сыну. Чтобы успокоиться, она сунула руки в карманы халата, в правом обнаружилась скомканная бумажная салфетка, в левом — расческа с недостающими зубьями. — Ты тут был ни при чем, Джимми. Это касалось наших с ним отношений. Тебя он любил, как и прежде. И Шэр и Стэна тоже.— Поэтому мы и поехали, как он обещал, на прогулку по реке, да, мам? Наняли катер и поплыли по Темзе. Увидели шлюзы, лебедей. Остановились в Хэмптон-Корте и побегали по лабиринту. Даже помахали королеве, которая стояла на мосту в Виндзоре, специально поджидая, чтобы мы пропыли мимо и сняли шляпы.— Он действительно хотел взять тебя на реку. Ты не должен думать, что он забыл.— И на Хенлейскую регату. Ее мы тоже видели, или я ошибаюсь? В лучших шмотках. Корзина набита нашей любимой едой. Чипсы для Стэна. Кукурузные шарики в шоколаде для Шэр. «Макдоналдс» для меня. А когда съездили туда, мы отправились в большое путешествие на мой день рождения — Греческие острова, яхта, и только мы с папой.— Джим, ему нужно было разобраться в себе. Мы с твоим отцом были вместе с детства. Ему требовалось время, чтобы понять, хочет ли он продолжать наши отношения. Но со мной, со мной, а не с тобой. В его отношении к вам, детям, ничего не изменилось.— Да, конечно, мам. Ничего. — Джимми тихо фыркнул.От этого звука по спине Джинни пробежал холодок.— Джимми, — проговорила она. — Мне нужно кое о чем тебя спросить.— Валяй, мам. Спрашивай, что хочешь. Но я ее не трахал, если ты об этом. Папочка был не из тех, кто делится добром.— Ты знал, кто она такая.— Может, и знал.Она стиснула салфетку в кармане, принялась отщипывать от нее клочки. Ей не хотелось знать ответ, потому что она уже знала его. Тем не менее вопрос она задала.— Когда отец позвонил тебе и отменил путешествие на яхте, что он тебе сказал? Джим, ответь мне. Что он сказал?Из темноты выскользнула рука Джимми. Он взял что-то лежавшее рядом с игрушечным веслом. Зажег спичку и держал ее перед своим мертвенно-бледным лицом. Он смотрел прямо в глаза матери, пока спичка не догорела. Когда пламя лизнуло его пальцы, он не дрогнул. И промолчал.
Линли наконец нашел место на Самнер-плейс. Сержант Хейверс назвала бы это парковочной кармой.Ночь была чудесной, росисто-прохладная тишина изредка нарушалась автомобилем, проезжавшим по Олд-Бромптон-роуд. Линли спустился по Самнер-плейс, внизу, рядом с маленькой часовней, перешел улицу и направился к Онслоу-сквер.Свет в квартире Хелен горел только в одном окне. Она оставила лампу в гостиной, в маленьком эркере, выходившем на площадь. Увидев это, Линли улыбнулся. Хелен знала его лучше, чем он сам.Он поднялся в квартиру. Хелен читала, пока не уснула, потому что на покрывале, обложкой вверх, лежала раскрытая книга. Линли взял ее, но в почти полной темноте не смог разобрать названия и убрал книгу на прикроватный столик, воспользовавшись вместо закладки золотым браслетом Хелен. И посмотрел на нее.Она лежала на боку, подложив под щеку правую руку, ресницы темнели на фоне кожи. Губы сжаты, словно ее сны требовали сосредоточенности. Прядь волос спустилась от уха к уголку рта, и когда Линли убрал ее, Хелен пошевелилась, но не проснулась. Он улыбнулся — сон у нее всегда был удивительно крепкий.— Кто-нибудь проникнет сюда, унесет все твои вещи, и ты даже не узнаешь, — сказал он как-то. — Ради бога, Хелен, в этом есть что-то ужасно нездоровое. Ты не засыпаешь, а просто теряешь сознание. По-моему, тебе нужно обратиться к врачу.Тогда она засмеялась и потрепала его по щеке.— Вот преимущество абсолютно чистой совести, Томми.— Мало тебе будет от нее проку, если ночью в доме начнется пожар. Тебя, наверное, и сиреной не разбудишь, а?— Должно быть. Какая жуткая мысль. — Она на мгновение посерьезнела, потом, просияв, произнесла: — Ага, но ты-то проснешься, правильно? А значит, мне следует подумать о том, чтобы держать тебя поблизости.— И ты это делаешь?— Что?— Думаешь над этим?— Больше, чем ты представляешь.— И?— И нам надо поужинать. У меня есть восхитительная курица. Молодой картофель. Стручковая фасоль. И ко всему этому «Пино».— Ты приготовила ужин? — Вот это новость. Сладкое видение домашнего рая, подумал он.— Я? — Хелен рассмеялась. — Боже, Томми, я ничего этого не готовила. О, я тщательно проштудировала книгу у Саймона. Дебора даже отметила пару рецептов, которые не потребовали бы чрезмерного напряжения моих ограниченных кулинарных талантов. Но все это показалось таким сложным.— Это же всего лишь курица.— Ты разочарован. Я тебя разочаровала. Прости меня, милый. Я совершенно ни на что не годна. Не умею готовить. Шить. Не играю на пианино. Не обладаю талантом к рисованию. На ухо мне наступил медведь.— Ты же не на роль героини Джейн Остин претендуешь.— Сплю на симфонических концертах. Не могу сказать ничего умного по поводу Шекспира, Пинтера или Шоу. Думала, что Симона де Бовуар Симона де Бовуар (1908—1986) — французская писательница, жена Ж.-П. Сартра, представительница экзистенциализма.

— это какой-то коктейль. Как ты меня терпишь?Хороший вопрос. Ответа у него не было.— Мы — пара, Хелен, — тихо проговорил он сейчас, стараясь не разбудить ее. — Мы — альфа и омега. Мы плюс и минус. Мы брак, который совершился на небесах.Из кармана смокинга он достал маленькую коробочку из ювелирного магазина и положил на книгу на столике. Потому что, в конце-то концов, сегодня был именно тот самый вечер. Сделай этот момент незабываемым, подумал Линли. Пусть он будет проникнут романтикой. Прибегни к помощи роз, свечей, икры, шампанского на фоне негромкой музыки. Скрепи это поцелуем.Из всего вышеозначенного в его распоряжении было только последнее. Линли присел на край кровати и губами коснулся щеки Хелен. Нахмурившись, она пошевелилась и повернулась на спину. Линли поцеловал ее в губы.— Ляжешь? — пробормотала она с закрытыми глазами.— Откуда ты знаешь, что это я? Или ты предлагаешь это любому, кто появляется в твоей спальне в два часа ночи?Она улыбнулась.— Только подающему большие надежды.— Понятно.Хелен открыла глаза. Темные, как и ее волосы, по контрасту с кожей они делали ее царицей ночи. Она вся состояла из теней и лунного света.— Как там у тебя? — мягко спросила она.— Трудный случай, — ответил Линли. — Игрок в крикет. Из национальной сборной.— Крикет, — пробормотала она. — Кошмарная игра. В жизни в ней не разобраться.— По счастью, для данного дела мне этого и не требуется.Она смежила веки.— Тогда ложись. Мне не хватает твоего храпа над ухом.— Я храплю?— Тебе никто раньше не жаловался?— Нет. И я думал… — Он заметил ловушку, когда ее губы медленно изогнулись в улыбке. — Ты же как будто спала, Хелен?— Спала. Спала. Как должен и ты. Ложись в постель, дорогой.— Несмотря…— На твое пестрое прошлое. Да. Я тебя люблю. Иди в постель и согрей меня.— Сейчас не холодно.— Мы притворимся.Он взял ее руку, поцеловал, пальцы Хелен ответили слабым пожатием — она снова проваливалась в сон.— Не могу, — сказал Линли. — Мне нужно рано встать.— Ну и что, — пробормотала она, — поставишь будильник.— Я не захочу, — сказал он. — Ты слишком меня отвлекаешь.— Тогда это не сулит ничего хорошего нашему будущему, да?— А у нас есть будущее?— Ты знаешь, что есть.Он поцеловал пальцы Хелен и убрал ее руку под одеяло. Хелен рефлекторно снова повернулась на бок.— Приятных сновидений, — проговорил он.— М-м-м. Да. Спасибо.Он поцеловал ее в висок, встал и пошел к двери.— Томми? — невнятно позвала Хелен.— Да?— Зачем ты заезжал?— Оставил тебе кое-что.— На завтрак? Он улыбнулся.— Нет, не на завтрак. С этим ты сама разбирайся.— Тогда что?— Увидишь.— Для чего это?Хороший вопрос. Он дал самый разумный ответ.— Наверное, для любви. — И для жизни, подумал он, и всех ее хитросплетений.— Как мило, — сказала Хелен. — Какой ты внимательный, дорогой.Она завозилась под одеялом, ища самую удобную позу. Линли постоял в дверях, дожидаясь, пока не выровняется дыхание Хелен. Услышал ее вздох.— Хелен? — прошептал он. В ответ — дыхание.— Я тебя люблю, — сказал он. В ответ — дыхание.— Выходи за меня замуж, — сказал он. В ответ — дыхание.Умудрившись выполнить взятые на себя на эти выходные обязательства, Линли запер квартиру, оставив Хелен досматривать ее сны. Глава 7 Мириам Уайтлоу молчала, пока они не пересекли реку, проехав через Элефант и Касл и свернув на Новую Кентскую дорогу. Тогда она пошевелилась, только чтобы произнести слабым голосом:— Из Кенсингтона до Кента никогда не было удобной дороги, правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69