Не думаю, что Кеннет охотно выложил матери, что до сих пор лелеет надежду увидеть, как вишневый мяч летит за линию, и услышать одобрительный рев толпы, когда на табло в «Лордзе» рядом с именем К.Флеминга появятся еще шесть перебежек. Конечно, он не сказал так напрямую, и никто не знает, как ей удалось вытянуть из него правду. Она не сообщила мне всех фактов. Знаю только, что ей понадобился почти год, чтобы завоевать его доверие, завоевать, но она это сделала.И однажды он проговорился, смущаясь и называя это глупостью.— Я надеялся играть в крикет, — вероятно, признался он. — Вот на что я надеялся. Я круглый идиот, но не могу отделаться от желания попробовать себя в этой игре.Чтобы выяснить все до конца, мать наверняка сказала что-нибудь вроде:— Но ты же играешь, Кен. И Кена, видно, прорвало:— Не так, как мог бы. Не так, как хочу. И мы оба это знаем, не так ли?И эти несколько фраз, стоящее за ними страстное желание, а более всего использование волшебного слова «мы» послужили для моей матери разрешением, которое ей требовалось. Изменить его жизнь, изменить жизни его жены и детей, собственную жизнь и навлечь на всех нас беду. Глава 8 Линли высадил сержанта Хейверс у Нью-Скотленд-Ярда только в середине дня. Они оба вышли из машины и, стоя рядом с вращающейся вывеской Ярда, разговаривали вполголоса, словно миссис Уайтлоу, оставшаяся в «бентли», могла их услышать.Миссис Уайтлоу сказала, что не знает места нынешнего проживания дочери. Но телефонный звонок в Ярд и двухчасовое ожидание сняли данную проблему. Пока они обедали в пабе «Плуг и свисток» в Большом Спрингбурне и возвращались в Лондон, детектив-констебль Уинстон Нката искал Оливию Уайтлоу по базе данных. Он позвонил в машину Линли, когда они ползли по Вестминстерскому мосту, и сообщил, что есть одна Оливия Уайтлоу, живет в Малой Венеции на барже. Несколько лет назад она ловила клиентов в районе станции «Эрлс-Корт», но оказалась слишком ловкой, чтобы погореть на своем деле. В настоящее время она живет с неким Кристофером Фарадеем, отрапортовал Нката. На него ничего нет. Даже квитанции за неправильную парковку.Линли подождал, пока сержант Хейверс закурила и жадно затянулась, и, посмотрев на часы — было около трех, — приказал ей вместе с Нкатой поехать на Собачий остров побеседовать с семьей Флеминга. На это уйдет не меньше двух — двух с половиной часов, а то и все три. День катился быстро.— Давайте попробуем встретиться у меня в кабинете в половине седьмого. Если сможете — раньше.— Хорошо, — сказала Хейверс, затянулась напоследок и направилась к вращающимся дверям Ярда.Когда она исчезла в здании, Линли сел в машину и включил зажигание.— Ваша дочь живет в Малой Венеции, миссис Уайтлоу, — сказал он, отъезжая от тротуара.Та никак не отреагировала. Она вообще едва двигалась с тех пор, как они вышли из паба. Не пошевелилась миссис Уайтлоу и сейчас.— Вы никогда не встречались с ней — случайно? Не пытались найти ее за все эти годы?— Мы плохо расстались, — ответила миссис Уайтлоу. — У меня не было желания искать ее. Не сомневаюсь, что это чувство взаимно.— Когда умер ее отец…— Инспектор. Прошу вас. Я понимаю, что вы делаете свою работу…«Но» и сопровождающий его протест остались невысказанными.В Кенсингтоне Линли вышел из машины и помог выйти миссис Уайтлоу. Она оперлась на протянутую руку. Ее рука оказалась прохладной и сухой. Пальцы Мириам Уайтлоу крепко сжали кисть Линли, затем, когда он повел ее к крыльцу, нашли опору чуть выше. Она прислонялась к нему. От нее слабо пахло лавандой, пудрой и пылью.В дверях она долго вставляла ключ в замок, царапая металлом по металлу, пока не смогла попасть в замочную скважину. Открыв дверь, миссис Уайтлоу повернулась к Линли.Выглядела она настолько больной, что Линли предложил позвонить ее врачу.— Все в порядке, — сказала миссис Уайтлоу. — Я постараюсь заснуть. Прошлой ночью я не спала. Возможно, сегодня…— Пусть ваш врач выпишет вам что-нибудь. Она покачала головой:— От этого нет лекарства.— Может, вы хотите что-то передать своей дочери? Отсюда я еду в Малую Венецию.Ее взгляд переместился поверх его плеча вдаль, словно она обдумывала вопрос. Уголки ее губ были опущены.— Скажите ей, что я всегда буду ей матерью. Скажите, что Кен не меняет… не изменил этого.Линли кивнул. Подождал, не добавит ли она еще что-то. Не дождался и спустился с крыльца. Он уже открыл дверцу автомобиля, когда услышал:— Инспектор Линли? — Он поднял голову. Миссис Уайтлоу стояла на верхней ступеньке, держась за кованые перила, обвитые в этом месте побегом звездчатого жасмина. — Я знаю, что вы делаете свою работу, — сказала она. — Я благодарна вам за это.Он подождал, пока она войдет в дом и закроет за собой дверь, и направился на север, как и прошлым вечером — под платанами и ясенями Кэмден-Хилл-роуд. По дороге он позвонил Хелен, но попал на автоответчик, извещавший, что ее нет, и предлагавший оставить сообщение.Чертыхнувшись, так как терпеть не мог автоответчики, Линли тем не менее дождался сигнала и произнес:— Здравствуй, родная, — и задумался. «Здравствуй, родная» и что? Нашла ли ты оставленное мною кольцо? Понравился ли тебе камень? Ты выйдешь за меня? Сегодня? Сегодня вечером? Черт. Как же он ненавидит эти автоответчики.— Боюсь, я буду занят до вечера. Поужинаем вместе? Часов в восемь? — Он сделал нелепую паузу, словно ожидал ответа. — День прошел хорошо? — Еще одна глупая пауза. — Послушай, я позвоню, когда вернусь в Ярд. Не занимай вечер. В смысле, если получишь это сообщение, не занимай вечер. Потому что я понимаю, что ты можешь вообще не получить этого сообщения. И если нет, я не могу требовать от тебя, чтобы ты сидела у телефона, верно? Хелен, у тебя уже что-то запланировано на вечер? Не могу вспомнить. Может, мы…Прозвучал сигнал. Автоматический голос проговорил: «Спасибо за ваше сообщение. Время — три тридцать одна». Связь прервалась.Линли выругался и положил трубку. Не передать словами, как он презирает эти проклятые механизмы.Поскольку день был чудесный, в Малой Венеции все еще оставалось много людей, посвятивших день знакомству с лондонскими каналами. Они проплывали на туристических корабликах, слушали пояснения гидов и оживленно приветствовали пересказываемые ими сплетни. Гуляли по набережной, восхищаясь яркими весенними цветами, которые росли в горшках, расставленных на крышах и палубах барж. Бесцельно стояли у разноцветных перил моста Уорик-авеню.К юго-западу от этого моста заводь Браунинга образовывала неровный треугольник маслянистой воды, по одной стороне которого тоже выстроились баржи. Это были широкие, полномерные плоскодонки, которые когда-то перетаскивались лошадьми по системе каналов, пронизывающих значительную часть южной Англии. В девятнадцатом веке они служили средством транспортировки товаров. Теперь же встали на прикол и превратились в жилища художников, писателей и ремесленников, склонных к внешним эффектам.Баржа Кристофера Фарадея стояла как раз напротив острова Браунинга — продолговатого, поросшего ивами клочка земли в центре заводи. Пока Линли шел к ней по дорожке, проложенной вдоль канала, его обогнал молодой человек в спортивном костюме. Его сопровождали две тяжело дышавшие собаки, одна из которых нетвердо ковыляла на трех лапах. На глазах Линли собаки опередили бегуна и вскарабкались по двум ступенькам, ведущим на баржу, к которой направлялся и он сам.Когда Линли дошел до места, молодой человек стоял на палубе и полотенцем вытирал пот с лица и шеи, а собаки — бигль и трехногая дворняжка, которая, видимо, не раз терпела поражение в уличных боях с более сильными противниками, — шумно лакали воду из двух глубоких керамических мисок, поставленных на стопку газет. На миске бигля было написано «сабака», на миске дворняжки — «сабака два».— Мистер Фарадей? — окликнул его Линли, и молодой человек отнял синее полотенце от лица. Линли предъявил полицейское удостоверение и представился. — Кристофер Фарадей? — повторил он.Фарадей бросил полотенце на крышу рубки, доходившей ему до пояса, и встал между Линли и животными. Бигль поднял морду, с которой капала вода, и глухо зарычал.— Все в порядке, — сказал Фарадей.Трудно было понять, к кому он обратился, потому что смотрел на Линли, а руку положил на голову собаке. Линли обратил внимание на шрам, тянувшийся по голове пса от холки до переносицы.— Чем могу служить? — спросил Фарадей.— Я ищу Оливию Уайтлоу.— Ливи?— Насколько я понимаю, она живет здесь.— А б чем дело?— Она дома?Фарадей взял полотенце и повесил на шею.—Идите к Ливи, — приказал он собакам, которые послушно побежали к стеклянному, похожему на беседку сооружению, которое венчало рубку и служило входом. Линли он сказал: — Вы подождете немного? Я посмотрю, не спит ли она.Не спит? — удивился Линли. Была всего половина четвертого. Неужели она до сих пор занимается своим ремеслом, так что приходится отсыпаться днем?Фарадей нырнул в беседку и спустился на несколько ступенек. Дверь рубки осталась приоткрытой. Линли услышал резкий лай одной из собак, скрежет когтей по линолеуму или дереву. Он подошел к беседке и прислушался. Там приглушенно разговаривали.Слова Фарадея едва можно было разобрать. — … полиция… спрашивают… нет, не могу… тебе придется…Голос Оливии Уайтлоу доносился ясней и звучал гораздо более взволнованно.— Я не могу. Ты что, не видишь? Крис, Крис!— … успокойся… все нормально, Ливи…Послышались тяжелые, шаркающие шаги. Зашуршала бумага. Хлопнула дверца шкафа. Другая. Третья. Довольно скоро шаги приблизились к двери.— Не ударьтесь головой, — сказал Крис Фарадей.Он надел брюки от спортивного костюма. Когда-то они были красными, а теперь вылиняли до того же ржавого цвета, что и его курчавые волосы. Для человека его возраста они были слишком редкими, и на макушке светилась маленькая, похожая на тонзуру, плешь.Линли спустился в длинное, тускло освещенное, обшитое сосновыми панелями помещение. Оно было частично выстлано ковролином, а частично — под большим верстаком, на котором разлеглась дворняга, — линолеумом. На ковре лежали три огромные подушки. Рядом были расставлены пять старых разнокалиберных кресел. В одном из них сидела женщина, с головы до ног одетая в черное. В первую минуту Линли не заметил бы ее, если бы не цвет волос, которые выполняли роль маяка на фоне сосновой панели. Они были ослепительно-белые со странным оттенком желтого и корнями цвета грязного моторного масла. С одной стороны волосы были подстрижены коротко, с другой — отросли так, что закрывали ухо.— Оливия Уайтлоу? — спросил Линли Фарадей переместился к верстаку и примерно на дюйм приоткрыл жалюзи. Свет упал на сидевшую в кресле женщину, которая отклонилась в сторону и сказала:— Черт. Полегче, Крис.Она медленно дотянулась до стоявшей рядом с креслом пустой жестянки из-под томатов и достала из нее пачку «Мальборо» и пластиковую зажигалку.Когда она зажгла сигарету, на солнце сверкнули ее кольца. Надетые на каждый палец, все кольца были серебряные, под пару серьгам-«гвоздикам», шедшим по краю правой ушной раковины, что резко контрастировало с большой английской булавкой в левом ухе.— Оливия Уайтлоу. Правильно. Кому это я понадобилась и зачем? — Сигаретный дым отразил свет и создал ощущение повисшей между ними и колеблющейся кисеи. Фарадей открыл еще одну створку окна. Оливия произнесла: — Достаточно. Может, свалишь куда-нибудь?— Боюсь, ему придется остаться, — сказал Линли. — Я хочу, чтобы и он ответил на несколько вопросов.Фарадей включил над верстаком флюоресцентную лампу. Она залила этот небольшой участок комнаты резким белым и явно предназначенным для работы светом, в то же время своим сиянием отвлекая взгляд от старого кресла, в котором сидела Оливия.Перед верстаком стоял табурет, и Фарадей примостился на нем. Переводя взгляд с него на нее, Линли пришлось бы постоянно приноравливаться то к свету, то к тени. Ловкий маневр. Они проделали это настолько быстро и непринужденно, что Линли невольно задался вопросом — не отрепетировали ли они свое поведение заранее на случай появления полиции.Линли выбрал ближайшее к Оливии кресло.— Вам кое-что просила передать ваша мама, —сказал он.Кончик сигареты вспыхнул, как уголек.— Да? Ха-ха. Мне веселиться или как?— Она попросила сказать, что всегда будет вам матерью.Оливия разглядывала его сквозь дым, веки полуприкрыты, сигарета наготове — в двух дюймах от рта.— Она попросила передать, что Кеннет Флеминг не изменил этого.Она по-прежнему смотрела на него. Выражение лица осталось прежним при упоминании имени Флеминга.— Я должна понять, что это означает? — в конце концов спросила она.— Вообще-то, я не совсем точно процитировал. Сначала она сказала, что Кеннет Флеминг этого не меняет.— Что ж, я рада узнать, что старая корова все еще мычит. — В голосе Оливии сквозила невыносимая скука. От противоположной стены донеслось шуршание одежды Фарадея. Оливия не взглянула в его сторону.— Настоящее время, — продолжил он. — Не меняет. А потом поправила на прошедшее. Не изменил. Со вчерашнего вечера она путается в этих двух временах.— Не меняет. Не изменил. Я не забыла грамматику. И я также знаю, что Кеннет Флеминг мертв, если вы к этому клоните.— Вы разговаривали с матерью?— Я читаю газеты.— Почему?— Почему? Что за вопрос? Я читаю газеты, потому что делаю это, когда Крис их приносит. А вы что со своими делаете? Нарезаете на квадратики задницу подтирать?— Ливи, — проговорил со своего места у верстака Фарадей.— Я имел в виду, почему вы не позвонили своей матери?— Мы уже много лет не общались. Зачем мне звонить?— Не знаю. Поинтересоваться, не можете ли вы чем-нибудь облегчить ее скорбь?— Сказать что-нибудь типа «сожалею, что твоя игрушка сломалась преждевременно»?— Значит, вам было известно, что у вашей матери были некие отношения с Кеннетом Флемингом. Несмотря на все те годы, что вы не общались.Оливия сунула сигарету в рот. По выражению ее лица Линли понял, что она осознала, с какой легкостью он привел ее к этому признанию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69