- Ну, а про Кийра, — спрашивает после короткого молчания Тоотс, — о том, что Кийр едет в Россию на управляющего учиться, ты тоже что-нибудь слышал?
— А как же, золотко мое! Сразу же после помолвки Жорж сложит свои пожитки и уедет. Уедет немедля. Ах да, и рекомендательные письма уже заготовлены.
— Что за рекомендательные письма?
— А вот когда вы в воскресенье к кистеру в гости ходили, вы же видали там молодую барышню, не то Эркья, не то Эрнья, не знаю уж, как ее там звать. Отец этой барышни или же ихний папаша — так у господ-то именуется — служит, говорят, где-то в России управляющим большого имения. Ну вот, эта самая барышня и дала Жоржу письмо к папаше, чтобы тот взял Жоржа к себе и сделал из него толкового земледельца или управляющего.
— Ах так, — задумчиво говорит Тоотс. — Значит, эти разговоры тоже правда.
— Правда, правда! Сущая правда!
— Ну да, за портного выходить негоже, так перекраивают его в опманы. Но, черт подери, какой из Кийра управляющий! Я-то знаю, как тяжело мне вначале пришлось, разве Кийр все это выдержит? Вообще непонятно, кто такой план придумал — ехать в Россию и учиться на управляющего?
— Я тоже не знаю. Хоть я теперь лысый и, значит, должен бы поумнеть, ведь говорят, все лысые — мудрецы, но этого никак не могу понять. Видно, кто-то башковитый придумал, еще умнее, чем я.
— Нет, — рассуждает Тоотс. — Умный такого совета не даст. Это был остолоп и остолопом останется, так и помрет остолопом. Ну ладно, а когда же помолвка?
— Вот этого Тээле и сама точно не знает, но думает — пожалуй, в будущее воскресенье.
— Гм… в будущее воскресенье. А что она сейчас делает, эта самая Тээле?
— Ничего. А чего ей делать невесте-то. Наверно, будет приданое готовить. Нет, она все же славная девушка, прямодушная, все, что думает, то и выложит откровенно. Всем хороша, только вот за такого обормота замуж идет… Ну, так вот я и говорю: «В лавке болтали такие удивительные вещи…» А она сразу же: «Какие удивительные вещи? Ах, о том, что я замуж выхожу? А что в этом удивительного? Все девушки стараются непременно выйти замуж». А я ей: «Ну да, это-то верно, тут ничего удивительного нет. Но женишок этот… в лавке говорили, будто…» А Тээле снова: «Женишок, ну… женишок как женишок. Не станешь же ты, Либле, моего жениха хулить?» — «Ну нет, говорю. Чего мне его хвалить или хулить, не мне с ним жить, барышня Тээле сама знает, чего он стоит, раз она Жоржу этому и сердце свое и хвост — ох, да что я говорю! — сердце и руку отдала». А она мне: «Ну вот, это другой разговор. А то некоторые тут норовят жениха моего охаять — мол, рыжий он… и портной… А другие и такое говорят, будто у рыжих всегда дурной нрав и все они страшные злюки. Но я знаю — у Жоржа золотое сердце. А портным он тоже не на всю жизнь останется: скоро сложит свои пожитки и поедет к папаше барышни Эркья или Эрнья ландвиртшафту обучаться». И все она с этакой усмешкой, а сама видать, радуется, словно невесть какое сокровище ей выпало. Вот и пойми этих женщин, особливо молодых. Нет, вообще-то она девушка толковая, богатая, образованная, любезная… да вот только…
Звонарь растерянно пожимает плечами и крутит себе еще одну здоровенную, как палка, цигарку.
— Ну да, — добавляет он под конец, — попробовал я еще повести разговор эдак сторонкой. В Паунвере, говорю, найдутся и готовые управляющие, а тут жди еще, когда из Кийра толк выйдет. А девушка тут же в ответ:
«У этих готовых управляющих далеко не такое доброе сердце!». Подумать только — далеко не такое доброе сердце! Тоже — нашла себе золотой самородок! Ну да, «ради сердца золотого можно годик подождать…»
— М-м, — бормочет Тоотс, — золотое сердце… А в воскресенье у кистера об этом сердце были совсем другого мнения. Но все равно! Безразлично! Если эта кантсе история так обстоит, значит, так и должно быть. Ну и черт с ними, ну их к дьяволу со всеми их золотыми сердцами!
— Да, — отзывается звонарь, — дела не поправишь. Со стороны дома доносятся голоса, кто-то громко что-то кому-то разъясняет и упоминает про выгон. Управляющему кажется, будто он узнает голос Авдотьи, вернее Мари, но с кем там девушка объясняется — из-за деревьев и кустов не видать. Спустя несколько секунд на тропинке появляется «Тотья» в сопровождении какого-то молодого человека и показывает рукой в сторону сарая.
— Кто бы это мог быть? — с удивлением спрашивает управляющий.
— Не знаю, — отвечает звонарь. — Я так далеко не вижу.
— Это… это… — шепчет вдруг Тоотс, — это же Кийр. Что этой культяпке здесь нужно?
— Ну вот, легок на помине!

XXI
С добрым утром, — вежливо говорит Кийр, приподнимая свою узкополую шляпу.
— Доброго здоровья, мастер-портной, — отвечает Либле. — Что слышно хорошенького?
— Что слышно хорошенького, — усмехается рыжеголовый. — Живешь так вот, день за днем. Да я уже больше не портной, теперь я Йоозепа товарищ по должности. Раньше мы с ним были только товарищи по школе, а теперь и по работе, так что вдвойне товарищи.
— Вот те на! — изумляется Либле. — Как же это так вдруг вышло? Как это вы сразу бросили свое портняжное ремесло и заделались управляющим? Это прямо-таки новость, в первый раз слышу. Так вот что значил мой сон ночью! Я сразу Мари сказал: «Попомни мое слово, сегодня мы обязательно услышим про какое-то диво». Гляди-ка, так оно и есть! Жорж уже, выходит, и не портной вовсе, а опман.
— Ну, — недоверчиво ухмыляется Кийр, — неужели все эти новости еще до вас не дошли? В деревне, куда ни пойдешь, всюду об этом трещат.
— Ничего не слыхали, — покачивает головой звонарь. — Может, вы что-нибудь знаете, господин Тоотс?
Тоотс тоже пожимает плечами и трясет головой. Кийр, опершись на тросточку, пристально следит за сидящими на пороге. Эти две обезьяны там, у сарая, явно притворяются простачками, на самом деле они, конечно, все уже знают. Невероятно, чтобы этот пройдоха Либле еще ничего не знал о сватовстве. Но все равно, пусть поступают как хотят, дела это не меняет; если это им доставляет удовольствие, он готов и сам рассказать.
— А чему тут, правду говоря, удивляться, — начинает он, — скоро поеду в Россию и стану управляющим. Ведь для этой должности никакого особого волшебства не нужно. Школьного образования у меня тоже хватит, даже с излишком. Иной и такого образования не имеет, а глядишь — уже управляющий; и ничего, что только год в школу ходил.
— Оно будто и так, — рассуждает Либле, — оно конечно, чего тут еще про ученость говорить, но все же — как это так вдруг получилось? Сразу — утюг побоку и айда в опманы?
— Ну, как бы там ни получилось, — втягивает Кийр голову в плечи, — а так оно и есть.
Рыжеволосый с явным удовольствием разглядывает хмурую физиономию своего школьного приятеля и вдруг выпаливает:
— Приходите в воскресенье в Рая, там и услышите, как вес произошло. Приходите под вечер, ну так… часам к пяти, тогда и потолкуем подольше обо всем этом. 3а стаканом вина и бутылкой пива разговор лучше спорится. Да-да.
— В Рая?.. — таращит глаза Либле. — За стаканом вина и бутылкой пива?..
— Да, да, — пищит Кипр. — В Рая, в Рая.
— Ну нет, — отвечает Либле, — что за стаканом вина и бутылкой пива, это для меня дело понятное, это ясно, но почему в Рая?.. Шутками пробавляетесь, шутите, конечно, а думаете другое: чтобы мы к вам пришли, в дом вашего папаши, портного. Верно?
— Нет, нет, в Рая.
— Хм… Ну вот, разве не говорил я утром женушке: сдается мне, узнаем сегодня диковинные вести. Так око и есть. Она, чудачка, еще не верила: «Ах, да какие там могут быть диковинные вести!». А теперь на тебе — шагай в воскресенье в Рая, вино да пиво хлебать! Нет, ты мне хоть кол на голове теши, а с первого разу ничего не пойму. В Рая… хм… Может, господин Тоотс смекает, о чем тут речь?
Но Тоотс по-прежнему пожимает плечами и усердно грызет стебелек полевицы.
— А не будет ли в этом самом Рая, — продолжает, лукаво подмигивая, звонарь, — ну да, не будет ли в этом Рая… что-нибудь эдак вроде сватовства или помолвки? А? У меня в голове вроде бы проясняется.
— Как знать, — краснея, ухмыляется портной. — Может, и так.
— Ага-а! — вскрикивает звонарь. — Вон откуда ветер дует! Ну, теперь и я понял — почему в Рая. Чего ж вы сразу не сказали? А то заставляете сначала голову ломать, прямо кровавый пот на лбу выступает. Эге-ге! Вот оно что! Слыхали, господин Тоотс, какими делами однокашник ваш заворачивает?
— Отчего же не слыхать, — мрачно говорит управляющий. — Поздравляю!
— Да, да, поздравляем, желаем счастья! — добавляет звонарь.
— Очень вам благодарен! — вежливо приподнимая шляпу, отвечает рыжеволосый.
— Ну да, еще бы! — все больше оживляется звонарь. — Счастья — прямо целый воз… и да плодятся у вас рыженькие, как мошкара. А впрочем, поди знай, будут ли детишки рыжеволосые: Тээле, она скорее русая… светловолосая. Да эти и неважно, это потом увидим, когда начнут они на свет появляться и хоть один уже будет налицо.
Кийр краснеет по самые уши и глядит в сторону на вековой дуб.
— Да, да, — продолжает звонарь, — гляди-ка, вон там и аист наготове, только приказа ждет. Теперь вы, господин Кийр, уже, так сказать, одной ногой в супружестве, дайте-ка быстренько этому самому аисту заказ, тогда вовремя готово будет: только и знай, что бери, будто тебе кто старый долг уплатил.
— Ха-ха-ха! — смеется Тоотс, отворачиваясь к сараю.
— Вы слишком далеко заходите, Либле, — с укоризненной улыбкой замечает Кийр.
— Господи помилуй, как это я слишком далеко захожу? Ведь детей на свет производить — это же тебе не шалость какая или фокус, самим человеком выдуманный; так уж сам бог раз н навсегда устроил, и определил, и Адаму повелел. Да и с чего бы, на самом деле, мне, старому хрычу, далеко заходить — у меня у самого дочурка дома, скоро женихов дожидаться станет. Этой дорогой всем нам идти, как сказала одна старая дева, глядючи на свадебный поезд. Стесняться тут нечего! Уж мы с господином Тоотсом заявимся в воскресенье в Рая, как часы, а там и подольше потолкуем — так ведь вы сами сказали. А сейчас у меня одна забота — пойти домой да жену как следует пробрать, чтобы не была такой умной и в другой раз не говорила: «Какие там еще диковинные вести!»
— Пожалуйте, пожалуйте в воскресенье, — повторяет рыжеволосый. — Но вот о чем мне хотелось попросить школьного приятеля: не будет ли он так любезен написать мне рекомендательное письмо в Россию. Он говорил, что служил там в нескольких имениях, что у него есть знакомые помещики… и меня вроде бы лучше примут, если Тоотс даст мне с собой письмецо. Если это ему не трудно…
— Можешь получить, — отвечает Тоотс, морща лоб. — Если есть время подождать, хоть сейчас напишу письмо Иванову.
— Нет, нет, — возражает Кийр. — К Иванову этому я не хочу, у него в голове исиас, начнет еще дубинкой лупить…
— Ишиас, а не исиас! — поправляет его управляющий имением. — Ну, разумеется, триумфальных ворот он к твоему приезду строить не станет, на этот счет будь спокоен, но служить у него можно, ежели кто действительно хочет работать, а не едет лишь для того, чтоб называться опманом.
— Нет, к Иванову я не хочу.
— А других таких хороших знакомых у меня нету.
— А что, — вмешивается в разговор звонарь, — разве у молодого барина Кийра не заготовлено рекомендательное письмецо?
— Есть, конечно, — отвечает Кийр, — но чем больше, тем лучше; одно не поможет, так другое.
— Ну, раз у тебя уже есть, — растягивая слова, замечает Тоотс, — чего ж ты еще и у меня просишь. Одной хорошей рекомендации вполне достаточно.
— Чем больше, тем лучше, — улыбается Кийр, втягивая голову в плечи. — Когда уезжаешь из дому так далеко, надо быть предусмотрительным. Ведь когда тебе больше не захотелось учиться в приходской школе и ты в Россию уехал, были же у тебя какие-то бумажечки в кармане? Если не ошибаюсь, ты говорил о каком-то своем родственнике в России, о дядюшке или…
— Лучшая рекомендация дельному человеку — это он сам, — подчеркивая слова, отвечает Тоотс. — А если ты лодырь, так тебе и дюжина писем не поможет. И с другой стороны: как я могу тебя рекомендовать? Ведь я знаю только, что ты портной и умеешь шить пиджаки с разрезом сзади.
— Верно, верно! — подхватывает Либле. — А мерку старик всегда снимает сам, сам и кроит тоже, парням остается только на машинке сострочить. Молодой барин Жорж, может быть, уже умеет и мерку снять и раскроить ежели потребуется; однако это все же не земледелие. Нет, я так думаю: раз у вас уже одна рекомендация есть, так не стоит вторую клянчить. Да, а что это недавно рассказывал этот самый, как его, черта… Хиндрек из Лилле? Он тоже бродил по России и сейчас вернулся. Так вот, там, в России, внизу, значит, на южной стороне, будто бы вечно гуляет страшный ветер, так что… вас, молодой барин Кийр, такого щупленького, еще чего доброго унесет… Ежели поедете, суньте себе в карман утюг, все надежнее будет, не то попадете ненароком в бурю да и улетите к самому Черному морю. А кому потом нужен будет такой негр или арап? Тогда и детишки уже не рыжие или белобрысые пойдут, а кикиморы, черные, как чертенята.
— Ха-ха-ха! — хохочет Тоотс. — Да, ветер в России буйный. Но дует он больше снизу на север. Кое-каких легковесных путешественников он живо пригонит обратно в родные места и посадит на ту же самую кочку, где они и до отъезда квакали.
— Ну, — сердито отвечает Кийр, — если эти рекомендации надо так выпрашивать, то не нужно мне их вовсе. Обойдусь и без них. Никто не сможет потом попрекать, что помог. А ветер пускай себе дует. Если его не испугались те, что всего одну зиму проучились, так мне и подавно нечего бояться. Пусть дует божий ветер, куда ему угодно, как бы он не унес кое-кого в Сибирь или на Сахалин.
— Ну-ну, — рассудительным тоном возражает Либле, — это уж самый свирепый ветрище, храни нас бог от такого. Уже и тот, что к Черному морю дует, ни к чему. Я вот ломаю, ломаю себе голову, а все в толк не возьму…
— Что? — спрашивает Кийр.
— Да вот что — вернетесь вы оттуда черный как уголь… будут ли тогда дети и впрямь черные или же глиняного цвета? Тээле, я уже говорил, она светловолосая… Белая, черный, черный и белая… Нет, дети все-таки получатся серые, как чертенята, или глиняного цвета ведь прежняя-то рыжая голова…
— Бросьте вы наконец, Либле, своих детей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49