— Ну, давай вставай, — сказал он.— Я ничего не слышала насчет обещания.— Ну получила его, получила. О'кей?Она подумала, не следовало ли ей снова осмотреть его руки. Но потом решила, что это уже лишнее. Раз обещал, значит, должна верить. Изображая предел доверчивости, хотя колени сильно дрожали, она, широко распахнув куртку, сказала:— Ничего на мне нет такого, мистер Уиттейкер. Видите? Безоружная.— Ну-ка, повернись, задери куртку сзади.Она повернулась, вновь увидев автомат в его руках, подняла куртку, под ней — желтая рубаха. Ни кобуры, ни пистолета. Ничего.— Годится? — спросила она.А что это у тебя на ремне? — спросил он.— Уоки-токи, переговорное устройство; ты не подумай, что это какое-нибудь хитрое оружие или что-то там еще в этом роде.— Брось его на веранду.— Не могу. Я же должна с ними переговариваться. Вдруг они что-нибудь захотят нам сказать, а?— Ну-ну, ладно.— Могу я поправить куртку и рубаху?— Давай, Красная, давай.— Ты что, хочешь, чтобы я опять волосы отрезала? — Ей послышалось хихиканье. — Тогда хватит обзывать меня Красной. Красная...В ответ — ни гу-гу.— Могу повернуться опять к тебе лицом?— Можешь.Она вновь посмотрела на окно, но не увидела Уиттейкера. Только Долли с безучастным выражением лица.— Можно мне подойти поближе?— Зачем?— Чтобы говорить, а не орать на всю улицу. Обещание в силе?— Ну, раз я тебя еще не пришмолял, значит, в силе. Так?— Но мне требуется твое слово. Что не убьешь меня.— Не убью, обещаю.— Тогда я подхожу ближе. Годится?— Я же сказал: давай, двигай.— Не хочу никаких случайностей. Хочу, чтобы ты был в курсе всех моих действий, тогда и случайностей не будет.— Ну давай, давай.Она подошла к плоским плитам, устланным перед входом, затем пошла к ближайшему окну, а теперь двигалась по веранде.— Эй! Ну-ка, стой, где стоишь, — приказал он.— Ладно. Стою.— Здесь ты в самом подходящем месте.— О'кей.— Ну и какие же у тебя появились идейки?— Босс сказал: вертолета нет. Не может достать. На Харбе страшное происшествие. Авария.— Харб? Это еще что такое?— Харб, река. Ах да, ты же не местный, ты из Вашингтона...— Откуда тебе-то известно?— Ну, у нас есть кое-какие данные...— Ну и что за происшествие?— Прогулочный теплоходик, представляешь, врезался в паром у Беттауна... И все наши вертолеты сейчас там, помогают спасать людей...Явная ложь! Но и вся игра изменилась. Двое, держа ломик-фомку наготове, скоро будут на цыпочках, как бы слегка пританцовывая, пробираться к запертой на засов двери подвала. И как только девчонка освободится...— Вот и скажи боссу, чтобы он предоставил нам чей-нибудь частный вертолет.— Я его попрошу, но только послушается ли он меня. Знаешь, что я думаю?— Что же?— Уж лучше обойтись лимузином. Пока лайнер там дозаправится...— Какой лайнер? Он мне дает реактивный?— Мне казалось, что я тебе это уже сказала. Его как раз в эту минуту заправляют.— Да нет, ты сказала только, что нет вертолета.— Да нет же, самолет почти готов, его кончают заправлять на аэродроме Спайндлрифт. Через часочек все будет готово, и, если я уговорю шефа подогнать вам большущий шикарный лимузин, вы как раз вовремя поспеете. Скорее даже, чем вертолетом, для тех есть, знаешь, особая летная сетка передвижения над городом...Теперь она могла разглядеть его лицо, он еще ближе выдвинулся. Все обдумывал, все обстоятельства.— А еще я попрошу босса придать вам эскорт мотоциклов. Так вы до порта вообще за сорок минут домчитесь!Казалось, идея начинала ему улыбаться. Этакий высокопоставленный вашингтонский эмиссар, в своем лимузине, да еще с эскортом, катит к собственному лайнеру... Ей почудилось, как шарниры со скрипом ворочались в его мозгу, в темноте...— Отпущу девчонку, когда мы будем на борту лайнера, — сказал он.— О, дорогой мистер Уиттейкер, ну как я осмелюсь сказать это моему боссу?— А мне начхать на то, как ты ему скажешь...«Полегче, — подумала она. — Теперь полегче на поворотах».— ...ведь это я держу ствол у ее виска. Я.— Знаю, знаю, — сказала она. Сердце сильно-сильно билось. — И я не хочу, чтобы ее задело, мистер Уиттейкер... Чтобы никого не задело. Но я же должна пойти к шефу и передать ему разумное предложение. Уверена, что вы это понимаете. Он же вам дает и лимузин и лайнер. И я должна сказать, что вы что-то даете взамен.«А теперь надо поразить его блистательной логикой моих рассуждений», — подумала она.— Я знаю, что смогла достать для вас лимузин. Я уже это с ним обсудила. А он заполучил для вас лайнер, его сейчас уже заправляют. Он вам все предоставил, он джентльмен до мозга костей; соблюл все правила, все условия, не так ли? Ну да, с вертолетом не получилось. Но разве это мы виноваты, что произошла авария? А я ведь должна пойти и сказать: «Смотрите, мистер Уиттейкер обещает освободить девушку, но требует гарантий». Каких — сами назовите, я передам. И если мы все обговорим, смотрите, что будет! Вы получаете все, что хотели, обеспечиваете сохранность девицы, и через пять, десять минут вы уже на пути к самолету, к свободе! Что вы на это скажете?— Откуда мне знать, что все это не фокусы с вашей стороны? Не выдумка?— Поэтому я и прошу вас назвать гарантии, ваши гарантии, которые необходимы вам же для вашей же безопасности. Только назовите их, я все передам шефу. Поймите, мы же не хотим, чтобы были какие-нибудь накладки. Вы нам объявляете, чего вы желаете, мы вам говорим, что можем для вас сделать. Вот так каждый будет знать свое точное место, и никто не пострадает. Что вы на это скажете?«Давай же, давай, рожай», — подумала она.— Откуда я знаю, что даже лимузин-то будет... Я выпускаю девку, а вы врываетесь сюда, вся ваша армия...— Нет, мы пришлем лимузин прежде всего. Сможете сами убедиться: он будет стоять вон там.— Где?— Да где вам угодно. Мне кажется, лучше у левой части дома, там есть маленькая верандочка. Так сгодится?— Скажи боссу, я хочу, чтобы в лимузин виски поставили.«Ну, — подумала Эйлин. — Вот он и приготовился сорвать сделку».— Нет, — твердо сказала она, — я не могу обеспечить виски.— Это почему же?— Мы заботимся о всеобщей безопасности. Так? Так. Я знаю, что вы держите ваше слово, мистер Уиттейкер. А вот виски не умеет держать свое.Ей снова послышалось, как в доме иронично хмыкнули.— Итак, что я должна сказать боссу? — спросила она. — Если я пригоняю лимузин, отпускаете вы девицу на свободу?— Предположим, сначала я должен убедиться, что лимузин там есть...— Да мы его прямо к дверям верандочки подкатим, вон там. Вам останется только ноги свесить с веранды и влезть в машину.— Но предположим и другое: я вижу, что лимузин есть, отпускаю девку, а вы меня — на кусочки? — да так, что у меня ни единого шанса залезть в лимузин уже не будет.Отрабатывает все в деталях. Знает в глубине души, что никто не даст ему возможности подняться на борт, чтобы лететь на Ямайку, не даст насладиться прохладительными напитками под палящим тропическим солнцем. И все-таки торгуется!.. Несмотря ни на что борется даже с самой надеждой на то, что вдруг крупно, немыслимо подфартит в конце концов. Стоит лишь отпустить девицу, забраться в лимузин...— Хорошо. Как бы вам хотелось, чтобы мы все проработали заранее до мелочей? — спросила она. — Нижний предел такой: мой босс хочет быть уверенным в том, что девушка в безопасности. Еще до того, как Уиттейкер садится в этот лимузин.И тут он вдруг заявил:— Эта затея с лимузином крайне опасная. Я в него сажусь, вы взрываете в нем меня и Сонни — в пекло! Не пойдет так, Красненькая. Скажи своему вонючему боссу, что мне нужен вертолет: чоп-чоп-чоп... И мне наплевать, где он его достанет. Хочу, и все. И передай, что девка садится в вертолет вместе с нами, я ее отпущу только после того, как Сонни туда сядет. Ясно? Тогда и получите вашу драгоценность. Ясно? И скажи боссу, чтобы поторапливался, даю ему на раздумье пять минут. Иначе он девку действительно получит, но — в дохлом виде. Пять минут. Так и скажи. * * * Толпа, собравшаяся на улице за баррикадами, все больше и больше приходила в неистовство. Было уже три часа ночи, но никто о сне и не помышлял. В голове у всех было только одно: ожидание кровавой развязки. С этим ярким чувством все и шатались по улицам; должна же развязка в конце концов наступить, взорваться, пролиться морем кровищи, затихнуть в трупном окоченении... Подливая масла в огонь, Проповедник вновь взялся за свой горн-рупор. Не имея достаточно конкретной подходящей тематики, Проповедник ни к селу ни к городу стал вспоминать ужасающие случаи из судебной практики разных штатов. По его пламенным словам выходило, что везде творилось только расовое беззаконие: афроамериканцев демонстративно и предвзято осуждали за не совершенные ими злодеяния, как-то: групповые изнасилования и прочее в том же духе... И ему не было никакого дела до того, что нынешняя драма происходила как раз при той мизансцене, когда двух черных убийц и белокожую проститутку никак нельзя было просто отнести к ряду белых злодеев, перечисленных Проповедником. Ведь главным для него было покрасоваться перед телевидением, эффектно и выгодно попасть в кадр, прозвучать как бы вопиющим гласом черного люда. Тогда как этот самый люд отлично знал, что Проповедник был крысой, провокатором, заботящимся лишь о собственном выдвижении на первый план, о своей карьере.— Скажем «нет» позорному расистскому неправосудию! — вопил он в свой рог. — Скажем «нет» позорному расистскому, неправосудию!И толпа, только что почти уже убаюканная бесконечным шахматным поединком, где кто-то маневрировал черными и белыми фигурками, которые затем невидимо исчезали далеко-далеко, в неопределенном пространстве и измерении, эта толпа теперь охотно наэлектризовывалась и с энтузиазмом подхватывала примитивное скандирование: «Скажем „нет“ расистскому неправосудию!» Для большего удовольствия орава разбивала слова на четыре темпа, притоптывала в такт тапочками, сандалетами, пятками и ботинками, а чудовищно нелепое песнопение обрушивалось каскадами на фасад дома, где сидела в окне побелевшая от ужаса и окаменевшая Долли Симмс. * * * Разумеется, она так или иначе слышала и различала оркестровку уличного хора, в которую вплетался неумолчный стрекот полицейского вертолета, зависшего над головой. Сонни и Диз затаились внутри комнаты, перешептываясь; Сонни держал голову Долли под прицелом своей сокрушительной девятимиллиметровки. Цель была идеальной в море света, лившегося с улицы. Долли вяло думала, что шептались они о том, чтобы ее убить. Она-то знала, что на это их мозгов хватит, этих шизиков... И тем не менее у нее было впечатление, что теперь все для нее стало как бы безразлично. Будь что будет.— Мистер Уиттейкер!Опять — Красноголовая. Снова там, в кустиках; есть же ведь люди, которые не отступаются, идут до конца... Нет, вы только подумайте: сама отрезала себе волосы, а?.. Наверное, тоже была не совсем в себе. Шизанутая. Может, даже весь мир сошел с ума. Все, кроме Долли. Которая, как она предполагала, через пять — десять минут будет мертва-мертвешенька. И кто его знает, вдруг там жизнь будет малость полегче. После всего, что она наговорила и натворила здесь... — Мистер Уиттейкер? Это снова я, Эйлин...— Они вас не слышат. Не могут расслышать, — сказала Долли.— Что?!— Вертолет жужжит слишком сильно.— Пойди к ним и скажи мистеру Уиттейкеру, что нам надо переговорить.— Он меня пристрелит, если я от окна отойду.— Просто скажи ему, что есть важный разговор.— Не могу.Эйлин поднесла ко рту уоки-токи:— Инспектор?— Здесь, — отозвался Брэди.— Отведите проклятый вертолет, я даже своих мыслей не слышу.— Вас понял, — сказал Брэди. * * * В том месте, где Уэйд орудовал ломиком-фомкой, было слышно, как от дома отлетал вертолет; четкий стрекот его лопастей уступал хору толпы, который теперь становился значительно громче, словно крик приказывал машине не удаляться. Непрестанные вопли поднимались чуть ли не до черноты небес, скандируя: «Скажем „нет“ расистскому неправосудию!»— Ослы проклятые, — пробормотал Уэйд, снова вцепляясь зубьями фомки в стальную полосу засова. Наконец металл лопнул. Уэйд, отбросив свой инструмент в сторону, высвободил запор. Буквально за три секунды Карелла открыл двери подвала и бросился вверх, к ступенькам. Вертолета уже не было слышно, только громкое людское завывание.В подвале оказалось темным-темно.Ощущался запах угля и вековой пыли.Они предполагали, что подвальные ступеньки были где-то впереди, чуть слева.О том, чтобы зажечь свет, и подумать было нельзя.— Куда он уходит? — спросил Сонни.— Заткнись, — посоветовал Уиттейкер.— Но он улетает, братец. Ты что, не слышишь?— Да слышу я. Заткнись, — сказал Уиттейкер, подошел к окну и прокричал: — Красная! Эй! Ты где, черт бы тебя побрал?— Здесь я, — отозвалась Эйлин.— Где? Ну-ка, встань, я тебя не вижу...— Нет уж, — сказала она.— Чего-чего? Что значит нет? Не хочешь ли ты мне сказать...— Мистер Уиттейкер, пришла пора серьезно поговорить о сделке. Вы знаете, что есть...— Не смей мне говорить, что мне говорить, а что нет, ты, о женщина! Запомни: девица в моих руках. Так? И ты не...— Ну ладно. Вы что же, хотите там навсегда застрять с ней? Да? Или хотите все уладить миром, то есть отправиться в аэропорт? Вертолет — здесь. Я, я достала этот проклятый вертолет для вас, ну и почему бы вам тоже не протянуть мне руку помощи? Я тут из-за вас в лепешку разбиваюсь, уговаривая, а вы, мистер Уиттейкер...Она услышала, как он захихикал.— Угу, очень, оч-чень забавно, — сказала она. — А вы из меня дурочку делаете в глазах моего босса. Хотите вы или нет, чтобы вертолет опустился? Или хотите, чтоб я туда и сюда бегала всю ночь... Вот у меня уоки-токи, посмотрите. — Она вытянула руку так, чтобы он мог разглядеть переговорный аппарат в гуще кустов. — Только намекните, что вы желаете, и я свяжусь с боссом. Я же стараюсь облегчить проведение всей операции. Стараюсь сделать так, чтобы вы свободно взобрались на борт вертолета, а невредимая девушка осталась здесь. Ну что, хотите вы мне помочь, мистер Уиттейкер? Я лично стараюсь для вас, бьюсь изо всех сил. Мне нужно хоть немножко вашей помощи.В здании наступило полное молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38