Большое дело — убийство со многими жертвами, отбивающее чечетку, поющее, играющее на фортепиано, суперзвезда на фоне пустяковых сумасбродных статистов...Словно режиссер крупной телекомпании, поучающий ветеранов-сценаристов, каким образом находить ключ к такой рутине, как использование мотивировок в построении сюжета, лейтенант Бернс учил своих подчиненных основам их мастерства.— Это дело началось с мертвой девушки, — сказал он.Сьюзен Брауэр. Мертвая девушка. Двадцать два года. Конечно, девушка, хотя Шумахер-то уж точно считал ее женщиной.— Отсюда вы и должны начать все заново, — продолжал Бернс. — С мертвой девушки.— Если вас интересует мое мнение, — вставил Энди Паркер, — У вас уже есть преступник.Карелла думал о том же самом.— И этот преступник — дочка-хиппи, — сказал Паркер.Карелла подумал, что так оно и есть.Глядя на Паркера, на его неглаженый костюм, мятую рубашку и галстук, весь в пятнах, на небритые щеки и подбородок, Карелла уже, наверное, в сотый раз вспоминал сыщиков в засаде у дома Томми. Он еще не потолковал с ними, ибо не знал, как взяться за это деликатное дело. Он также еще не поведал Анджеле, что крутые изменения в поведении ее мужа не имели ничего общего с сексом на стороне, но были связаны с тем фактором, который большинство наркоманов считали куда более «кайфовым», чем любой изощренный секс... Он надеялся, что ни у Питерса, ни у Макмиллэна еще не было снимков Томми, входящего и выходящего из дома под наблюдением. Ну как можно быть таким оголтелым глупцом?Паркер продолжал свою речь:— Начать хотя бы с завещания. Где найдешь более подходящий мотив для убийства?— Но это не начинается с мертвой девушки, — напомнил ему Бернс.— Она — дымовая завеса, очень простая и надежная, — убежденно и пылко отозвался Паркер.— А была она указана в завещании, — спросил Клинг, — мертвая девушка?Его мысли витали вокруг Эйлин Берк. По утрам в понедельник тяжко бывает приниматься за работу, особенно если она складывается ежедневно из сплошных убийств.— Нет, — ответил Браун. — В завещании только дочки, нынешняя жена...— Уже сама мертвая, — со знанием дела вставил Паркер.— А также ветеринар и продавщица щенков, — подытожил Браун.— По скольку причитается им? — спросил Хейз. — Этим двоим?— По десять «штук»! — сказал Карелла.— Суть в том, — заявил Паркер, — что дочкам отошла половина состояния. И если это — недостаточный резон...— Сколько? Как ты сказал? — переспросил Хейз. — Состояние?— Ты что, сегодня осатанел, что ли? — отозвался Паркер. — Ты кто, бухгалтер?— А я вот хочу знать, во сколько оценивается состояние. Ну и что? — вызывающе спросил Хейз.— Предполагается, что это уйма денег, — сказал Карелла. — У нас нет точных цифр.— Сколько бы ни было, — снова подал голос Паркер, — а достаточно, чтобы дочка-хиппи пустила слюнку.Для него это была рафинированная метафора, и он огляделся, словно проверяя, одобрили ли ее присутствующие.— А как насчет того, что она знала, что именно четыре пули прикончили даму? — спросил Уиллис.— Кстати, да, — произнес Карелла.— А в газетах это было?— Нет, но в одной телепередаче было.— Какой компании? — спросил Бернс.— Мы сейчас выясняем, — сказал Браун. — Могло быть «М энд М». Или кто-нибудь из бригады убийств проболтался.— Ах уж эта бригада. — Бернс кисло поморщился.— Это не значит, что липли влепила четыре пули в голову леди, — заявил Паркер, — чтобы избавиться от нее. Она старика укокошила, чтоб сграбастать свою четверть мешка...— При условии, что она знала об этом, — сказал Бернс.— Она это знала, Пит. — Еще от мамочки, — уточнил Паркер.— Что ж, обе дочки подросли за время развода, всего два года назад. И обе знали, что внесены в завещание.— а кто теперь наследует долю жены, раз она умерла? — спросил Клинг.— Завещала брату, в Лондоне.— Единственный наследник?— Угу. Но мы ему звонили, и он таки находился в своем Лондоне. Не приезжал в Штаты уже четыре года.— Забудьте о нем, — сказал Паркер. — Отсюда до Лондона, как до Луны. Дочка-хиппи охотилась за монетой. Дело закрыто. Точка.— Зачем же она еще двоих убила? — спросил Клинг.— Ненависть в чистом виде, — высказался Паркер.— Вы бы слышали, как она произносит слова «жена Шумахера», — добавил Карелла.— Да и первая жена тоже, — сказал Браун. — Вы бы только слышали. Она их обоих ненавидела. Старого мужа, новую жену...— Так же, как хиппи, — защитил свою версию Паркер.— Нет, нет, давайте потихоньку, — предложил Уиллис. — Старая леди ненавидит Шумахера. Раз.— Правильно, — кивнул Клинг.— Вот она и выметает его прочь. Плюс всех его баб.— Одним камнем двух птичек. Тр-рах! — сказал Клинг. — Любовницу и теперешнюю жену.— Трех птичек, — поправил Хейз. — Считая Шумахера.— Это так, но я же не количество жертв подсчитываю. Я имею в виду, что она приканчивает женщин и в то же время ставит дочек в очередь у кассы.— Опять верно, но для этого она должна убить Шумахера.— Конечно.— Я об этом и говорю, — сказал Хейз.— Естественно.— А что, если они укокошили его втроем, сообща? — подбросил идею Уиллис. — Вдруг перед нами трое убийц, а не одиночка. Как в «Восточном экспрессе»?— Это еще что? — спросил Паркер.— Агата Кристи.— А это что такое? — снова спросил Паркер.— Забудьте, — отмахнулся Уиллис.— Кстати, там больше трех жертв, — заметил Хейз.— А младшая дочка любила его, — произнес Карелла. — И я не думаю, что она...— Это она только так говорит для отмазки, — сказал Уиллис.— Да, это так, но...— Горючей слезы не прольет, — съязвил Браун.— Иногда такие — самые худшие из всех, — вставил Уиллис. — И я знаю, что в «Восточном экспрессе» больше трех жертв, Кот-тон. Привел это просто в качестве примера.— У нас здесь что — публичная библиотека? — спросил Бернс.— Как?! — Паркер был потрясен.— Ну, а что с этой щенковой леди? — допытывался Клинг.— Что именно?— Она знала про завещание?— Утверждает, что ничего не знала, — ответил Карелла.— Весьма натурально удивилась, — добавил Браун.— И потом, — заметил Хейз, — кто пойдет на убийство ради паршивых десяти «штук»?— Я, — заявил Паркер, и все засмеялись.— Кроме того, она его знала-то всего ничего, — напомнил Браун.— Так, давала ему советы на ходу, — пояснил Карелла.— Она знала его собаку еще щенком, — сказал Хейз. — И тот, кто пришил пса, должен был его ненавидеть.— Правильно. Хипповая дочь, — подтвердил Паркер. — Будь я на вашем месте, я бы ее задержал и шлангом хорошенько отделал.Все опять засмеялись. Кроме Бернса.— Откуда выскочили еще двенадцать тысяч? — спросил он.— Какие? — удивился Хейз.— Наличными, в шкафу девушки, — ответил Бернс. — И как убийца проник в ее апартаменты? Кто-нибудь взял показания у дежурного привратника?— Да, сэр, — сказал Клинг. — Я и Арти.— И что же он показал?— Не видел никого подозрительного.— Впускал он или не впускал кого-нибудь в ее квартиру?— Он сказал, что то и дело снуют посыльные и он не помнит, поднимался кто-нибудь наверх или нет.— Не мог вспомнить?— Да, сэр.— Не мог вспомнить? — холодно переспросил Бернс.— Да, сэр. Он именно так сказал.— А вы не пробовали расшевелить его память?— Сэр! Мы бились с ним час, может, даже больше. Его заявление лежит в деле.— Он по-английски двух слов связать не может, — сказал Браун. — Откуда-то со Среднего Востока.— Вот и поговорите с ним еще раз, — приказал Бернс. — Вернитесь к началу. * * * Вначале была мертвая девушка.Глотка перерезана. Множественные порезы на лице. Лет девятнадцать — двадцать; длинные светлые волосы, изумленные голубые глаза, очень широко раскрыты. Красивое молодое тело под исполосованным кимоно с кроваво-красными маками.Они опять были в ее шикарной квартире, стояли в той же самой комнате, где убитая лежала тогда у кофейного столика. На столе — мартини, колечко лимона на дне бокала, фруктовый нож на полу, рядом с телом, лезвие в крови, которая, казалось, выхлестнулась из сотни ран и порезов.На этот раз привратник был здесь с ними.Его звали Ахмад Какой-то. Карелла записал фамилию, но произнести ее не мог. Невысокий, квадратный, цвета пыли; узенькие усики, похожий на дворцового охранника в своей серой униформе с алой окантовкой, прячущий глаза, усиленно пытающийся понять, что говорили полицейские.— Вы сюда кого-нибудь впускали?— Моя не помни, — произнес он.Ярко выраженный восточный акцент. Они не допытывались, откуда он родом. Карелле подумалось, что не худо бы иметь переводчика.— Постарайтесь вспомнить, — сказал он.— Много присылки всегда, — промолвил Ахмад, беспомощно пожав плечами.— Это должно было быть в конце дня или вечером.Медэксперт установил, что смерть наступила примерно между пятью и шестью часами. А привратник, было видно по всему, ломал себе голову. Карелла догадался, что слова «пополудни» и «под вечер» были для него пустым звуком.— Пять часов, — сказал он. — Шесть часов. Вы работали в это время?— Да, работал.— О'кей. К вам кто-нибудь подходил и спрашивал мисс Брауэр?— Моя не помни.— Это важно, — сказал Браун.— Да.— Эту женщину убили.— Да.— Мы стараемся найти, кто убил.— Да.— Ну так помогите нам, пожалуйста. Постарайтесь вспомнить, впускали вы кого-нибудь наверх или нет?Что-то сверкнуло в глазах привратника. Сначала это заметил Карелла, потом Браун.— Вы чего-то боитесь? — спросил Карелла.Привратник отрицательно помотал головой.— Скажите нам.— Никого не видел.Но он таки видел, видел! И они теперь это знали.— В чем дело? — поинтересовался Карелла.— Что, хотите проехаться с нами в полицию? — спросил Браун.— Обожди секундочку, Арти, — сказал Карелла.Снова игра: добрый полисмен — злой полисмен. Команды поднять занавес не требовалось: оба знали свои роли наизусть.— Тоже мне — обожди, — зло передразнил Браун, входя в роль безжалостного зверя. — Этот тип зубы нам заговаривает, лжет в глаза.— Ну, он немножко напуган, — мягко сказал Карелла. — Так, сэр?Привратник кивнул, потом опять помотал головой, снова кивнул.— Ну-ка, мистер, пошли, — зарычал Браун, доставая наручники из-за пояса.— Обожди же, Арти, — увещевал его Карелла. — В чем дело, сэр? Ради Бога, скажите, чего вы так боитесь?Привратник выглядел так, словно в любую минуту мог заплакать навзрыд. Усики дрожали, глаза увлажнились.— Присядьте, сэр, — попросил Карелла. — А ты, Арти, убери наручники с глаз долой.Привратник уселся на кожаную софу, Карелла сел рядом. Браун оскалился, повесил наручники на пояс.— А теперь скажите, — мягко попросил Карелла. — Пожалуйста.Оказалось, что он — незаконный иммигрант. Купил липовый вид на жительство и карточку для получения пособия, то и другое по двадцать долларов. И теперь смертельно боялся вляпаться в эту историю: власти же тогда все узнают и вышлют на родину. В Иран. А он знал, какие чувства питают американцы к иранцам. Если он влезет в эту историю, власти пришьют ему дело с убитой девушкой. Вот он и не хотел вляпаться... Все это он поведал на ломаном английском, готовый разрыдаться.Карелле подумалось, что, будучи нелегальным иностранцем, Ахмад очень быстро многому научился: никто в этом городе не хотел влезать ни в какие истории.— Все-таки скажите мне, — попросил он, — посылали вы кого-нибудь в квартиру мисс Брауэр?Ахмад рассказал все, что собирался рассказать. Теперь он взирал в мистическое пространство с обреченностью фаталиста.— Мы и пальцем не тронем ваш вид на жительство, — сказал Карелла. — Нечего из-за этого беспокоиться. Просто расскажите, что было в тот вечер. О'кей?Ахмад продолжал смотреть в бесконечность.— Ах, дерьмо, ну хватит, — проговорил Браун, снова доставая наручники. — Поехали.— Что ж, — тяжело вздохнул Карелла. — Я сделал все, что мог. Теперь он твой, Арти.— Витториа, — промолвил Ахмад.— Что? — спросил Карелла.— Ее имя, — сказал Ахмад.— Чье имя?— Женщина, которая приходила.— Какая женщина приходила? — спросил Браун.— Тот день.— В тот день приходила женщина?— Да.— Назовите ее имя еще раз.— Витториа.— Может, Виктория?— Да, Витториа.— Ее имя — Виктория?— Да.— А фамилия?— Сигаа.— Как?— Сигаа.— Как бы вы это написали? По буквам.Ахмад непонимающе посмотрел на них.— Как у него это выходит по буквам, Стив? Начинается с буквы "С"?Ахмад, вздрогнув, повторил:— Сигаа.— Какая она из себя?— Высокая, тонькая.— Тонкая? Худая?— Да, тонькая.— Белая, черная?— Белая? — переспросил Ахмад.— Какого цвета волосы?— Моя не знай. Она носить...Не найдя нужного слова, Ахмад накрыл голову носовым платком и завязал его под подбородком.— Шарф? — спросил Браун.— Да.— Какого цвета глаза?— У нее очки.— На ней были очки?— Да.— И вы не видели цвета глаз?— Темные очки.— Солнечные очки?— Да.— А в чем была еще?— Брюки, рубашка.— Цвет?— Песок.— Что сказала?— Говорила она, Витториа Сигаа, скажи мисс Брауэр.— Что именно?— Что Витториа Сигаа здесь.— И вы сказали?— Сказал, да.— Что потом?— Она велела послать наверх.— И та пошла?— Да. Идти на лифте.— Все-таки, как по буквам? С, И, И, Г? — опять спросил Браун.— Сигаа, — сказал Ахмад.— Сколько было времени? — спросил Карелла. — Когда она поднялась?— Пять. Немного больше.— Вы видели ее, когда она возвращалась?— Да.— Это во сколько времени?— Шесть.— Ровно в шесть?— Немного больше.— Значит, она была там целый час?Ахмад замолчал.— Вы смотрели на свои часы?— Нет.— Это был просто ваш подсчет?Снова молчание.— Была на ее одежде кровь?— Нет.— А что вы еще о ней помните?— Сумка. Хозяйственная.— Она несла сумку?— Вы имеете в виду сумку для покупок?— Да.— Видели, что было в сумке?— Нет.— А наверх она с сумкой поднималась?— Да.— И спустилась с ней.— Да.— Все-таки, может быть, попробуете сказать по буквам фамилию?Ахмад опять углубился в безнадежное молчание.Браун покачал головой и сказал:— Это — Сигер.Почти точно, почти рядом, но уж во всяком случае не так, как назвал Ахмад: не Сигаа... * * * В телефонных справочниках всех пяти округов города оказалось тридцать восемь Сигеров, Сейгеров и Сеегеров, но никто из них не был Викторией. Также имелись восемь Сиегеров и одиннадцать Сигрэмсов. Тоже не с именем Виктория. Сотни и сотни Сигалов, Сегелов, Сегельсов, Сиглов и Сиголов. Одна оказалась Викторией но не той, семеро из них просто предварялись в справочнике буквой "В".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38