Щенки не успели в себя прийти, как Полина уже повела полицейских к выходу. Знаете, не очень-то годится покидать надолго кассу с наличными, особенно если ты в лавке одна. Ну уж, она думает, они-то знают, что собой представляет этот город...— Итак, — напомнил Карелла, — в первый раз он нанес вам визит...— Это был звонок насчет специального ошейника против блох. Именно так. Он хотел узнать, в каком возрасте пес может носить такой ошейник. Уже тогда назвал имя собаки — Амос. Пикантное имечко, правда?Браун нахмурился.— Амос — то, Амос — другое... Я ему и сказала, если он планирует взять собаку с собой на остров, — вы же знаете, у него с женой загородный дом, — сейчас надеть на Амоса ошейник — самое время. Ему уже три месяца, взрослая собака... Такой ошейник везде годится, особенно если много растений вокруг... Вот Шумахер и пришел как-то на той же неделе, и я ему продала специальный ошейник. Кстати, они бывают разных видов и размеров. А этот — «Зодиак». Ой, нет, не могу, дайте вздохнуть!.. Просто не могу в себя прийти, извините... И потом я сначала сказала не совсем точно — что я его совсем мало знала.— Так. Значит, теперь вы говорите, что он заходил к вам довольно часто...— Не очень, но уж каждый месяц — обязательно. Что-то вроде этого. Так, заглядывал по пути, поблизости столько интересных заведений. Вот он заходил и ко мне, покупал что-нибудь для Амоса, всякую милую чепуху: искусственную косточку, игрушки... Мы беседовали об Амосе, он мне рассказывал, как тот себя ведет. И то, и се...— В своем завещании он пишет, что вы давали ему советы и консультации.— Ну уж — консультации! Вот советы, это да, согласна. Как сделать животное довольным. Любое. Я-то знаю. Они же как люди. Каждый на свой манер, поэтому и подход должен быть индивидуальным... А когда он приводил Амоса, я его осматривала, гладила, восхищалась... И вот однажды... Ну, особой моей заслуги здесь нет, любой ветеринар бы это заметил... Короче, я увидела, что Амос — все время с высунутым языком, как будто жалуется на боль в пасти... Я посмотрела, вначале подумала, что на нёбе нарост, а оказалось — заноза. Бедненький, откусил, наверное, веточку и так страдал! Представляете? Как будто все время зубная боль, а сделать ничего не можешь. Ну, я эту занозу — тррах! — и вырвала. Кровинки не пролила... Хорошо. Все это так. Но ведь это вправду не стоит десяти тысяч.— Ну, по-видимому, мистер Шумахер считал, что стоит, — сказал Карелла.— Но вы точно не знали, что указаны в завещании? — спросил Браун.— О Боже, конечно же нет! Скорее бы маму порадовать, только у нее инфаркт будет...— И он никогда вам ничего не говорил о завещании?— Никогда.— Может, все-таки мельком как-нибудь, при визите...— Никогда. Нет.— Когда вы его видели в последний раз? — спросил Браун.— Когда он заходил... Постойте. В январе? А может, в феврале... Уйма времени прошла, просто не припомню... И до сих пор не верю!— Ну а его жена? Она когда-нибудь сюда приходила?— Нет. После покупки собаки ни разу.— Вы с ней никогда ни о чем не говорили?— Никогда.— А может, виделись с ней? Или просто где-нибудь ее видели?— Нет. Да вы на меня-то посмотрите, всю трясет. Я буквально в шоке.Браун меланхолично подумал, как же это так получается, что он незнаком с людьми, которые пожелали бы завещать ему десять «штук»... * * * Артур Шумахер действительно любил эту собаку.Откуда ему было знать, что они уйдут из жизни одновременно, в результате стрельбы на поражение. И тем не менее позаботился о пристойном захоронении и вечной охране могилы «вышеупомянутого Амоса», да еще завещал доктору Осгуду и Полине Уид по десять «кусков» за памятные изящные услуги и знаки внимания. Из всего остального состояния, включавшего, в частности, недвижимость, и вообще независимо от характера имущества, он выделил половину жене, Маргарет Шумахер, и еще по двадцать пять процентов обеим дочерям — Лоис Стайн и Бетси Шумахер. Сыщикам, впрочем, все еще не была известна общая сумма состояния, но, по словам Глории Сэндерс, тоскующей соломенной вдовы, эта сумма была весьма и весьма весомой.Сьюзен Брауэр в завещании не значилась.Но, помимо депозитного сейфа, в сберегательном банке неподалеку от шумахеровского офиса существовал также банковский текущий счет на его имя. Изучение счета, проведенное после того, как судебные власти дали на то разрешение, выявило, что фактически он брал со счета наличными по пять тысяч в начале каждого месяца. И теперь уже не оставалось сомнений в том, что эти деньги перекочевывали на текущий счет самой Сьюзен. Однако логичного объяснения «живым» двенадцати тысячам, найденным у нее в шкафу, так и не было. Может, он ей подкидывал кое-что дополнительно? А если так, где их брал?— Возможно, крал, — просигнализировала знаками Тедди, жена Кареллы.Карелла посмотрел на нее, дивясь, как столь широкая и благородная натура могла прийти к одной лишь мысли о жульнической сути ближних вообще.— В своей фирме, — продолжала она. — Или со счета жены, если у нее он имелся.— Ну, не думаю, что он — вор, — показал тоже знаками Карелла.— И все-таки откуда взялись эти деньги?— Вдруг, — предположил он, — у него есть еще счета? Этот же он скрывал от жены. Так почему бы не утаить и другие? Понимаешь, никак не скажешь, что это была цельная натура. Развелся с Глорией, чтобы жениться на одной блондинке, а потом прилип еще к одной. Может, это был стиль его жизни — держать несколько счетов. На всякий случай. Ты не думаешь?Тедди смотрела на его руки, точно на телеклипы, где демонстрировались городские банки. Гранитные, храмовые врата, блистающие конторки клерков, красивые белокурые дамы; шампанское, замороженное в серебряных ведерках, тайные страсти под сенью красных шелковых балдахинов...— Но он искренне любил свою собаку, — показала она.— О да, — подтвердил Карелла. — А также ветеринара, а также женщину, которая продала эту собаку Маргарет. По десять тысяч обоим, это — как? Маргарет, — объяснил он с помощью знаков, — первая блондинка. А Сьюзен — вторая. Сьюзен. СЬЮЗЕН.— Возможно, я должна была бы завести щенячий магазин. Или стать ветеринарным врачом.— Неплохая идея, деньжишки нам бы пригодились... Она отлично все предвидела, правда? Глория. ГЛОРИЯ, первая жена — крашеная блондинка. Все заранее обговорила. Вообрази, каждой дочке по двадцать пять процентов! Тьма мужчин разводятся и напрочь забывают, что у них есть дети... Марк! — заорал Карелла. — Эприл! Даю вам пять минут.— Вот дерьмо так уж дерьмо, — тоже проорал Марк из гостиной.Карелла помолчал.— Но, знаешь, — сказал он потом жене, — мы все еще не можем разыскать вторую дочку, хиппи. Помнишь, я тебе рассказывал?Тедди кивнула.— Исчезла! — сказал Карелла. — Ну-ка, погоди, пойду загоню их в постель и вернусь. Я тебе хочу еще кое-что досказать.Она взглянула на него.— Когда они заснут, — уточнил Карелла.Она удивленно поморщилась. Он произнес губами имя «Томми».Тедди вздохнула.Близнецы чистили зубы в ванной комнате. Им уже по одиннадцать лет! Надо же, как летит время...— Марк неприлично выразился, — наябедничала Эприл. — Сказал слово «дерьмо».— Я слышал, — отозвался Карелла.— Ты должен его оштрафовать.— Непременно. С тебя десять центов, Марк.— А мама слышала?— Нет.— Тогда — пять.— Это еще почему?— Если только один из вас слышит, как я ругаюсь, значит, полштрафа.— Что это он придумывает, па? Такого уговора не было.— Конечно, выдумщик. Десять центов, Марк. На кон.— Дерьмо. — Марк плюнул в раковину.— А теперь и все двадцать, — заметил Карелла. — Идите, поцелуйте маму и бай-бай.— Слушай, — спросил Марк сестру, выходя из ванной, — а почему ты никогда не выражаешься?— Еще как! — сказала она. — Я знаю словечки почище твоих.— Тогда почему я ни разу их не слышал?— А я ругаюсь в темноте.— Но это просто смешно! — возмутился Марк.— Вполне возможно, зато не стоит мне ни гроша...Он слышал, как они пожелали Тедди спокойной ночи, постоял в прихожей, внезапно ощутив чудовищную усталость и вспомнив отца. Когда он и Анджела были совсем детьми, папа всегда рассказывал им на ночь всякие истории. Иногда ему казалось, что отец испытывал от этого большее наслаждение, чем они... Ну, а теперь пробил час телевизора...— Увидимся завтра утром! — прокричала Эприл. Скромный ритуал. Раз сказала, значит, сбудется. Всегда сбудется на следующее утро. Он развел их по комнатам, взрослые уже, стало быть, и комнаты разные. Сначала он «заложил» в постель Марка.— А я люблю ругаться, и все тут, — сказал тот.— О'кей, о'кей. Но тогда плати.— Это несправедливо.— А что вообще справедливо?— Дедушка всегда говорил, что надо быть честным.— И был прав. Вот и будь.— Ладно. Буду честным-пречестным.— Я тоже стараюсь.Карелла поцеловал его в лобик.— Спокойной ночи, сынок.— Спок но, па.— Я тебя очень люблю.— И я тебя.Подойдя к другой комнате, он послушал, как молилась на ночь Эприл, затем вошел и сказал:— Доброй ночи, мой ангел, спи спокойно.— Увидимся завтра.— Да, да, увидимся завтра.— А вообще-то, па, в темноте я ругаюсь.— Тогда лучше зажечь свечу.— Что-что?— Люблю тебя... — Он поцеловал и ее...Тедди ждала его в гостиной. Она читала, сидя в кресле, при свете торшера с натурально широким абажуром. Когда он вошел, отложила книгу; ее руки показали:— Так расскажи же, что хотел.И он рассказал ей, как прошлой ночью тайком преследовал Томми и видел, как он сел в красную «хонду-аккорд», за рулем которой находилась женщина.— Уж и не знаю, что сказать Анджеле.— Сначала сам убедись абсолютно во всем, — вздохнула Тедди. * * * Их осведомитель сообщил, что недавно видел двух молодых фраеров из-под Вашингтона: одного по кличке Сонни, другого по имени Дик. В заброшенном доме, недалеко от авеню Риттер. С ними была девица, но вот как ее зовут, ему невдомек. Не из Вашингтона, а местная. Все трое «сидят» на крэке.Такую вот информацию получили Уэйд и Бент примерно в девять вечера от наркомана, и выдал он ее потому, что они арестовали его за взлом аптеки на прошлой неделе. Он сказал, в их среде пробежал слушок, что «легавые» ищут фраера по кличке Сонни.Его-то он и видел поутру. Сонни, того другого бездельника и их подружку. Ей лет шестнадцать... Ну как, помог он полиции? Дельное сотрудничество? Они сказали, что очень дельное, и бросили его в клетку до десятичасового приезда тюремного фургона...Указанное здание находилось недалеко от авеню Риттер, там, где некогда стояли элегантные жилые дома. В основном здесь обитали евреи, то поколение, что сменило выходцев, проделавших скорбный путь из России и Польши. Чтобы поселиться в лабиринте улиц южной оконечности Айсолы. Потомки эмигрантов давно покинули этот район Риверхеда. Он стал пуэрто-риканским, хотя и бывшие островитяне тоже дали деру отсюда, поскольку домовладельцам оказалось выгоднее вообще бросить дома на произвол судьбы, нежели за ними ухаживать. В наше время эти улочки, да и сама Риттер, выглядели словно послевоенные Лондон, Берлин или Нагасаки, несмотря на то что Америка никогда не подвергалась воздушным налетам. То, что некогда было бьющим жизнью торговым и жилым центром, в наши дни выглядело подобием призрачного лунного скалистого ландшафта. Отныне здесь громоздились неустойчивые руины, адская смесь из завалов кирпича и нескольких чудом уцелевших строений, обреченных на неминуемую гибель. Здесь не наблюдалось даже жалких и трогательных претензий на спасение. Ничто уже не могло предотвратить неумолимого наступления джунглей там, где когда-то бурлила и пульсировала яркая и богатая городская жизнь.Сонни, Дик и их малолетняя спутница предположительно ютились в доме 3341 по Слоун-стрит, единственном строении среди жуткой свалки кирпича и бетона, рваных гнилых матрацов, битого стекла, щебня, в обществе диких псов и хищных крыс. По бледно-лунным небесам скользили рваные тучи, когда сыщики, выбравшись из автомобиля, рассматривали это строение. В одном из окон мерцал слабый свет.Третий этаж.Уэйд показал на это окошко. Бент согласно кивнул.Оба не сомневались, что кто-то жег там свечу. Вряд ли то был костер, слишком жарко, хотя, впрочем, эти типы могли поджаривать какую-то жратву. Вероятнее всего, сидели вокруг огня, как индейцы, потягивая крэк. Сонни, Дик и их шестнадцатилетняя подружка. Тот самый Сонни, у которого был пистолет в ночь, когда убили отца Кареллы. Тот самый, у которого до сих пор мог быть все тот же пистолет; конечно, если только он не продал его за лишнюю понюшку крэка.И Уэйд, и Бент не проронили ни слова, но каждый вынул оружие, после чего детективы осторожно вошли в здание. Выстрелы посыпались, едва сыщики добрались до второго этажа. Четыре удара почти автоматной очередью прогремели в ночной тишине, взорвав ее. Детективы молниеносно оставили пустой середину лестницы, один бросился направо, к перилам, второй — к стене, и это вывело их из линии огня. Кто-то стоял на площадке третьего этажа. Внезапно проплывшее облако высвободило луну, осветившую гигантский человеческий силуэт. Оказалось, что дом был без крыши, и фигура показалась им такой огромной на фоне неба. С пистолетом. Правда, видение длилось меньше секунды, после чего силуэт исчез. Наверху послышалось быстрое бормотание, шлепки, нервическое хихиканье девицы, затем уже совсем приглушенный шепот и топот ног, хотя вниз никто не побежал. Уэйд ринулся вперед, Бент прикрыл его, трижды пальнув вверх, после чего оба кинулись на третий этаж, рассекая спертый воздух металлом револьверов. Квартира справа оказалась совершенно пустой, если не считать пиал для приготовления крэка и дрожащей свечки в красном пластмассовом подсвечнике. Сыщикам и полсекунды не потребовалось, чтобы установить, куда все подевались: в тыльной части дома была пожарная лестница.Однако важнее всего было вот что: отныне в распоряжении полиции имелись четыре стреляные гильзы, найденные на лестничной площадке третьего этажа. Их можно было сравнить с теми, что были обнаружены на полу пекарни. В ту ночь, когда был убит Энтони Карелла. Глава 9 Пятница никак не могла ни на что решиться. Каждое утро грозило дождем, небо то и дело превращалось из серой миски в бледно-желтый горчичник, готовый вот-вот воссиять солнцем, но все равно рассыпалось рваными серыми клочьями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38