— ...чтобы скрыть подлинную цель — мою мать и отца. И это может означать, что теперь на очереди Лоис и я. — Секунду поколебавшись, она сказала: — Пока вы что-нибудь не предпримете.— Мы делаем все, что в наших силах, — заверил Карелла.— Я так не думаю. Тогда почему в течение двух-трех недель убили четверых человек?— Сегодня — две недели, — заметил Браун.— Ну вот и выходит: ничего не делаете. Где, черт бы вас побрал, вы были той ночью, когда убили мать?Детективы промолчали.— Разве вы не видите, что это — боевая тропа?— Как вы ее себе представляете, мисс Шумахер? — как можно мягче вымолвил Карелла.— А так. Сначала убили папину шлюху, потом его самого. Можно было подумать, что дело только в них. Но потом убивают другую шлюху...— Но эта «другая»...— Миссис Шумахер, его любимая жена, — насмешливо произнесла она. — Маргарет, самая первая шлюха. К сентябрю они были женаты уже два года, и что же? Разве не ирония судьбы? Но в июне, когда свадебная трапеза еще не была убрана со стола, он нашел себе новую подружку. Дело в том...Браун подумал, что ее хронология несколько хромает.— ...эта личность, кто бы она ни была, сначала убивает новую шлюху, а потом моего отца...Браун досконально помнил, что со Сьюзен Брауэр разделались только в нынешнем году.— Это была попытка показать, что между ними существует связь.— Но связь таки была, — заметил Карелла. — Ваш отец имел с ней...— Я знаю, что он с ней делал, слава Богу, читаю газеты, мерси. Моя версия: убийца переходит потом к Маргарет для того, чтобы мы думали, что он охотится на всех папиных куколок, тогда как охотится он за всей проклятой шумахеровской семьей. Не надо быть гением сыска, чтобы это усечь. Я-то думала, что вы всерьез считаете себя сыщиками. Ну, а кого вы желаете видеть в качестве следующей жертвы? Мою сестру? Меня?— Вы ошибаетесь в своих заключениях, — сказал Браун.— Правда? — Она повернулась к нему. — А у вас какие заключения? Первые три убийства были...— Вы ошибаетесь в сроках. Например, когда именно он начал с Брауэр.— Да знать не хочу, когда он с ней начал, но знаю, что отец был с ней в близких отношениях в прошлом июне.— Не могло такого быть.— А я говорю — могло.— Мисс, у нас есть письмо вашего отца. Он пишет, что встретился с ней под Новый год.— А ее письмо датировано прошлым июнем, — заявила Бетси.Оба сыщика внимательно посмотрели на нее.— Чье письмо? — спросил Карелла.— А как вы думаете? Его содержанки, во всех газетах было. Крошка-солнышко Сьюзи.— У вас есть письмо, которое Сьюзен Брауэр написала вашему отцу?— Да.— Откуда оно у вас?— Нашла.— Где?— В Вермонте.— В доме, подаренном вашим отцом?— Не в доме, а в гараже. В обувной коробке. Я прибиралась, когда въехала, и...— Только одно письмо в коробке?— Да.— Какого содержания письмо? — спросил Браун.— Привет! — С притворной стыдливостью она полузакрыла лицо руками, голубые глаза расширились. Она улыбнулась, как актриса Ширли Темпл, затем пропищала тоненьким голоском: — Ах, бэби я бы хотела поцеловать тебя в... Бай!Браун кивнул.— Такое вот письмецо...— И когда вы его нашли? — спросил Карелла.— В прошлом июле. Когда переехала туда.— Не может быть, — опять произнес Браун. — Он и Сьюзен...— Не смейте мне говорить: не может! — вскричала Бетси. — Прекрасно помню, когда это было. Стало важнейшим днем моей жизни.— У нас есть его письма к ней, — сказал Карелла, — все этого года.— И ее, адресованные ему, — добавил Браун.— А я нашла письмо год назад, — настаивала Бетси. — С датой: пятница, тридцатое июня.— Оно должно быть нынешнего года.— Вы хотите сказать, что я не знаю, когда я... Послушайте, есть у вас календарь?Карелла взглянул на Брауна, помедлил, полез в ящик стола. Достал записную книжку с календарем, добрался до июня, посмотрел и сказал:— Тридцатое падает на субботу.— Посмотри, как было в прошлом году, — миролюбиво посоветовал Браун.В конце книжки, где были указаны временные пояса и почтовые коды США, Карелла нашел календарики прежних лет. Разглядывая крохотные цифры, он просмотрел и прошлогодний и сказал, обращаясь к Брауну:— Она права, тридцатое июня — это пятница.Браун кивнул.— И то письмо все еще у тебя? — спросил он... "Пятница, июнь, 30 Привет! Мне нравится эта игра. Жаль, что ты ее раньше не придумал. Когда увидимся, снова растолкуешь мне правила. Можно, если я буду писать все, что в голову придет? О, милый, я покажусь тебе донельзя неприличной... Сегодня дождит. Хочешь поплескаться вместе со мной и поиграть под дождем?.. Ты всегда спрашиваешь, что на мне надето. Сейчас — черный эластичный бюстгальтер с таким вырезом, что соски все на виду. Черные шелковые чулки на подвязках с узеньким пояском. Черные штанишки, тоже с вырезом, но в самом низу. Черные туфли на высоком каблуке. Чулки такие шелковые, гладкие. Тебе понравится гладить их, забраться в штанишки, поорудовать в них пальцами. Мои ноги так широко раскинуты для тебя! И может быть, зная, как во мне все трепещет в ожидании тебя, овладеешь мной сразу же... Интересно, думаешь ли ты обо мне, когда спишь с женой? Сижу здесь и думаю только о тебе, о твоем мощном аппарате. Почему ты не со мной? Может, надо самой погладить себя, а? Щекотать себя в самом чувствительном месте? Да, да, я это и сделаю, а сама буду думать о тебе, о том, что ты весь во мне, во всем моем теле. Буду тебя всего, всего рассматривать и услышу все, что ты говоришь в такие минуты. О, как я хочу, чтобы ты не гладил меня, а лизал, всю, всю, всю... У меня перехватит дыхание, и я не смогу сказать тебе, как мои груди твердеют, тяжело наливаясь желанием, похотью, да, похотью... Я вся исхожу похотью, вся, вся, вся... Люблю, когда ты ласкаешь грудь, она даже краснеет от истомы. Я вся готова для тебя. О, войди же, войди! Сначала медленно, с натугой, глубже и глубже, а потом быстро-быстро. Приди и возьми меня, возьми. Люблю тебя, люблю... Я вся исхожу всеми соками, даже когда тебя нет со мной, но от одной лишь мысли о тебе... Да ты сущий демон, если доводишь меня до такого состояния... Заскочи ко мне, я тебе подарю новую игрушку. Бай!" Это письмо было напечатано на той же машинке. На которой были напечатаны письма, найденные в сейфе Артура Шумахера; шрифт, безусловно, идентичный. Как и остальные семнадцать писем, оно начиналось точно так же:День недели... Пятница.Потом месяц... Июнь.И число — цифрами: 30.А 30 июня в прошлом году была пятница. Звонок в газетный архив подтвердил, что действительно тогда шел дождь. Правда, ни на одном из писем, включая найденное в гараже Бетси, в пустой пыльной обувной коробке в Вермонте, не был проставлен год. Но все даты совпадали с прошлогодними! Теперь не оставалось никакого сомнения, когда они были написаны.Да, но если бы вообще кто-нибудь...Тогда все данные....И все-таки...О, если бы кто-нибудь из мастеров сыска в 87-м участке сразу взял на себя труд сверить даты на письмах с календарем! Причем именно тогда, когда были найдены эти письма. Тогда сразу бы установили, что даты ни на одном из них не соответствовали дням недели нынешнего года.Правда, было нетрудно это установить...Нет и нет! Они обязаны были проверить.— Мы должны были свериться, — сказал Браун.— Никто не без греха, — заметил Карелла.И это было верно.Тем не менее, если Артур Шумахер познакомился с Сьюзен Брауэр после января этого года, она никак не могла написать эти письма в июне или июле прошлого года.Это элементарно.Но в таком случае кто же их все-таки написал?Ни одно не было подписано. Каждое начиналось со слова «Привет!» и заканчивалось сокращением от слов «гуд бай» — коротеньким «Бай!». И содержание было одинаковое, и стиль, если это можно так назвать. Тот, кто писал хотя бы одно из них, написал и все остальные.— Как ты думаешь, что она здесь имеет в виду? — спросил Браун.— Где? — откликнулся Карелла.— Тут, насчет игрушки.— Не знаю.Браун посмотрел на него.— А что? — спросил Карелла.— Тоже не знаю. Но что-то это, кажется, напоминает.— Ты говоришь об игрушке?— Может, это не игрушка.— Тогда...— Просто — что-то, — сказал Браун.— Заскочи — и я подарю тебе новую игрушку, — подзадорил Брауна Карелла.Они взглянули друг на друга.— Может, какая-нибудь, э-э, сексуальная игрушка? — предположил Карелла.— Возможно, но...— А может, она имела в виду любовь втроем.— Вот как...— Да, да. Новая игра. Знаешь?— Хм...— Еще одна девка. Втроем. Заскочи, получишь новую забаву.— Ага, — хмыкнул Браун. — Но это тебе ничего не напоминает?— Нет. Ты говоришь об игрушке?— О новой, понимаешь? Новой игрушке. Разве что-нибудь... Где-нибудь было что-нибудь о новых игрушках?— Вроде нет. Я...— Ну, что-то о приобретении новой игрушки...— Нет... Я...— Или о покупке новой игрушки... Или о поступлении новой игрушки...— О Боже! — воскликнул Карелла. — Пес! * * * С течением времени эта закусочная сменила много названий, а теперешний владелец окрестил ее «Вива Нельсон Мандела» сразу же после триумфального визита в этот город южно-африканского лидера. В тот вторничный вечер в забегаловке было полно народу. Бент поедал бифштекс по-деревенски с пюре, зеленым горошком и густо намасленными гренками, а Уэйд разделывался с жареным цыпленком, подкрепляя пиршество тоже обильно намазанным маслом хлебом. Вообще-то они пришли сюда не за тем, чтобы поесть, но каждый местный полицейский хорошо усвоил, что всегда следует перехватить кусок-другой, как только выдастся такая возможность. Кто его знает, из-за каких гадостей можно остаться голодным.Пришли они сюда, чтобы перемолвиться парой слов с шестнадцатилетней белой девицей по имени Долли Симмс.— Есть у старухи Долли расовые предрассудки, как ты думаешь? — спросил Уэйд.— Совсем никаких. Ее эта проблема не колышет, — сказал Бент. — Шляется с двумя черными нарко из-под Вашингтона. Крэк.— Если Смайли поклялся на Книге, значит, так оно и есть...Смайли был унылого вида стукачом, информатором, которого полицейские изредка использовали. Они держали его на крючке, ибо ему грозил пяток лет тюрьмы за вооруженное ограбление. Книгой звалась Библия. Бент, не стесняясь, довольно громко заявил, что сомневается, сказал им Смайли правду или нет. О том, что Долли Симмс жила с двумя черными фраерами из Вашингтона. Долли была профессиональной проституткой.— А ты думаешь, она действительно приходит сюда поесть? — спросил Бент.— Ты же слышал от Смайли. Каждый вечер, перед работенкой.— Понимаешь, с трудом могу есть это дерьмо. Я же черный.Оба засмеялись.— Зато цыпленок ничего себе, — заметил Уэйд.Бент посмотрел на блюдо коллеги.— Сменили из-за Манделы здесь вывеску, стало быть, и название блюд надо было менять.— Да нет, не надо, — сказал Уэйд. — Он и так заполучил почти два миллиона. И что? Призывает нас восстать и прикончить белый люд.— Он так не говорил, — возразил Бент.— Его жена говорила, там у себя дома, в Стране Алмазов, в ЮАР; сказала, что все мы, черные американцы, должны присоединиться к тамошним братьям, когда придет время драться с белыми в ЮАР. Ну разве не дерьмо все это, Чарли?— У нас связи с Африкой.— Ну ясно, конечно: можно подумать, что у миллионов черных этого города есть братья повсюду в южно-африканских анклавах.— Но есть же, есть связи, — настаивал Бент. — Как-никак, а мы говорим и о наших здешних корнях.— Какие еще тут корни?! Мои корни в Южной Каролине, где мама и папа родились, — сказал Уэйд. — А прежде — дедушка и бабушка. И знаешь, какие у них корни? Знаешь, откуда мои прабабки и прадеды? Из Ганы. Мы ее когда-то звали Золотой Берег. И уж это никак не по соседству с Южной Африкой.— Не забывай, сколько рабов оттуда, — не унимался Бент.— Нет. Большинство рабов не оттуда. Нет, сэр. Работорговля велась с Западной Африкой. Не веришь? Загляни в книжки, Чарли. Такие страны, как Дагомея, и Берег Слоновой Кости, и Гана, и Нигерия — все они у Гвинейского залива. Вот откуда шла работорговля. А иногда из Конго или Замбии. Ты что, об Африке вообще ничего не знаешь?— Да нет, я знаю, где все эти места. — Бент был явно оскорблен.— Нельсон Мандела просыпается, отсидев двадцать семь лет за решеткой, — сказал Уэйд, набирая пары, — и вот он приезжает сюда, еще шатаясь от долгой спячки, и вещает, как тип, который не знает, что уже весь мир сбросил с себя путы коммунизма. И призывает сцепить наши руки с руками наших черных южно-африканских братьев. Хотя, заметь себе, ни один из наших здешних братьев в первую голову не является выходцем оттуда. Он что, считает, что говорит с глупыми негритосами?— Мне кажется, он тут сделал кое-что неплохо, — сказал Бент.— А мне кажется, что он только все ухудшил, — категорически заявил Уэйд. — У нас здесь и так своих серьезных проблем невпроворот, и пышные парады в честь иностранных визитеров решить их не могут.— Тогда зачем ты жрешь жареного цыпленка? — спросил Уэйд. — Раз уж ты такой заклятый белый-пребелый, почему бы не скушать кусочек хлеба без протеина, намазанный бесхолестериновым маргарином?— Я — черный, — заявил Уэйд. — Поспорим на что хочешь, останешься без порток. Но я не южно-африканец, тоже спорю на что угодно... Ага, вот и она идет.Он глядел на дверь. Бент заглянул через его плечо. Оба увидели девчонку — невысокого изнуренного подростка, весом не более сорока килограммов. На ней были красные шведские сапожки, черная юбчонка-мини и лавандового оттенка блузка, полускрывавшая тощую, куриную грудь. Вьющиеся волосы гармонировали с цветом сапог. На лбу было явное клеймо потаскухи, а на всем лице буквально пропечатано: наркоманка. Полицейские вскочили и ринулись к двери. Уж эту-то они бы не упустили.— Мисс Симмс? — спросил Уэйд.Зайдя справа, он встал между нею и дверью. Теперь не ускользнет. Бент стоял слева.— Мы офицеры полиции, — сказал он, показывая жетон с эмблемой.Это ее никак не тронуло. Моргнув, покосилась на жетон, затем взглянула сначала на Бента, потом на Уэйда. Они подумали, что ее мозг окаменел от наркотика. На часах было чуть больше семи, впереди трудная ночь, а Долли уже полностью вырубилась из всего.— Мы хотели бы задать вам пару вопросов, — заявил Уэйд.— О чем? — спросила она.Тусклые глаза не могли сфокусироваться на чем-либо. На устах полуулыбка. Они гадали, на каком зелье она «торчала».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38