Золу выгребал из камина – ключи нашел, как от сейфа, обожженные. Не поймешь – новые, старые. Не его ли?.. В милицию заявлять нельзя, в комендатуру тоже. Придут искать, станут прочесывать лес… В городе-то его бы уже нашли. Опередил тебя младший брат, – он взглянул на Олега. – Вчера ты пришел пистолет просить, а его уже не было. Сегодня хватился… Там и оставался-то один патрон – не воевать с ним, а только застрелиться…
Он встал – низкий железобетонный потолок давил голову. Снял автомат со стены, посмотрел, повертел в руках: из спаренного валетом магазина торчал тоненький изящный патрон… Аристарх Павлович любил оружие, но этот автомат с коротким хищным стволом, сделанный не для войны, не для позиций и солдатских рук, не для защиты отечества, вдруг потерял всякую эстетическую форму, которым обладало оружие. Им нельзя было любоваться как произведением технической мысли. Он был создан для близкого боя, для стрельбы в тесноте помещений, городских улиц и в толпе. Он напоминал бандитский обрез…
Он становился символом времени, как когда-то – трехлинейная винтовка в революцию и короткоствольный кавалерийский карабин – в гражданскую войну.
Гражданская война любила короткие стволы…
Аристарх Павлович повесил автомат и вытер руки.
– Тоже хочется взять? – вдруг спросил раненый.
– Нет, не хочется! – резко ответил Аристарх Павлович. – Вы стреляете друг в друга, а я, как похоронная команда, тела ищу. И найти не могу! Похоронить некого! Даже могил ерашовских не будет…
– Ну, извини, отец, – смутился раненый. – Я понимаю…
– Ничего ты не понимаешь! – отрезал Аристарх Павлович. – Спросите Олега, кто были Ерашовы в России? Почему их род просуществовал триста лет? Это только по документам! А до этого – сколько? Не потерялся, не рассыпался, не сгинул в опале!.. И почему прошлая революция раздавила всю семью, почти все корни вырвала?.. И почему теперь эта, нынешняя, опять уничтожает Ерашовых? И уничтожит, если начнется большая кровь! Вот на сей раз уж и корешка не останется!.. А подлые выживут! Подлые не стреляются и в отставку не уходят!
– Мы – навоз, – вдруг признался Николай. – В землю уйдем, как удобрение. На нас вырастет новая Россия.
Аристарх Павлович посмотрел на Олега: вот чьи слова он вчера повторил…
– А если чертополох вырастет? – спросил он. – Сорняк навоз любит!.. Нет, господа офицеры, мы не навоз. С таким сознанием хорошо в атаку ходить, не страшно умирать: вроде бы цель есть. А жить с этим невозможно.
– Олег, сейчас ты уйдешь вместе с отцом, – приказным тоном сказал Николай.
– Если сейчас Кирилла… нет в живых – я не уйду, – глядя в стол, проговорил Олег. – Теперь брата нет на той стороне. Дайте мне автомат.
– Уйдешь, потому что кто-то должен жить, – проговорил Николай жестким, металлическим голосом. – Отец прав.
– В таком случае уходите вы, – заявил Олег. – У вас есть семьи, дети – я один.
– Нам нельзя сейчас выходить, – терпеливо сказал Николай. – Зверь еще помнит вкус крови… Ты же свободен, можешь жить легально и безбоязненно.
– А как жить? – спросил он у всех. – Даже церковь сделали политической игрушкой. С каким сознанием мне жить, если даже патриарх – клятвопреступник? Он же заявил – кто первый начнет стрелять возле Белого дома, того он предаст анафеме. Слово Святейшего!.. Правительство стало первым, а где же анафема ему? Где патриарший гнев?..
– Все равно оружия не получишь! – отрезал Николай. – Уходи.
– Так, – промолвил Олег. – Выходит, мне вообще места нет в этом мире? Опять я не вписываюсь ни в какую систему… Что же, пойду за Кириллом.
Аристарх Павлович обнял его, прижал голову к плечу:
– Ты что? Дурачок… Ну что ты вскипел? Места тебе нет… И хорошо, что ни в одной системе нет тебе места. А было бы? Какая ты тогда личность? Какой боярин? Бо ярый муж…
– Слушай, Олег, – спохватился Николай. – Возле дома часовня была, под открытым небом. Крест деревянный стоял, иконы в полиэтилене. Там священник служил, красивый человек, по говору – украинец, отец Виктор. Его сразу же убили, в первые минуты, намотали на гусеницы… И крест с иконами из КПВТ… расстреляли. А потом все БТРами разутюжили… Пойди поставь снова крест, ты же верующий. Ставили же раньше храмы на крови. В Питере стоит, где царя убили… Поставь и молись за нас.
– Плохой я молельник, – признался Олег. – Если душа к оружию тянется – не к Богу…
– Какой есть, – согласился Аристарх Павлович. – Где нам других искать?.. Вот на это дело я тебя благословлю.
– Мы Кирилла поищем, – заверил Николай. – Лес сейчас пустой, грибников нет. Заодно места разведаем… Вот уж никогда не думал, что придется искать человека, который стрелял в меня.
– Что же мне делать? – неведомо у кого спросил Олег.
– Пока ищи брата, – сказал Аристарх Павлович. – Ты все-таки ходил здесь, дороги знаешь. Я обойду Дендрарий и бор за озером.
– Да не об этом я, – Олег покачал головой. – Что потом искать? Кого и где?.. Как там Аннушка?
– Видел же вчера – нос заострился, не ест, не пьет, – Аристарх Павлович собрался уходить. – Лежит и читает книги бабушки Полины. О Кирилле еще не знает. И упаси Бог кому сказать, пока не найдем.
Он поднялся по вентиляционной шахте, вдохнул свежего холодного воздуха. Николай устроился на своем посту – между досок, покрытых мхом и листьями, едва заметна была его голова в камуфляжной кепке.
– Вы бы днем отсыпались, – предложил ему Аристарх Павлович. – Что здесь стоять, мерзнуть.
– Знаешь, отец, после Белого дома у меня боязнь замкнутого пространства, – смущенно признался Николай. – Не могу долго в стенах. Я и сплю здесь стоя…
Вечером того же дня приехала Вера. С порога Аристарх Павлович заметил – что-то подломилось в ней. Она делала вид, что по-прежнему боевая, деятельная и неунывающая, но это был только вид. Один на один Аристарх Павлович рассказал ей все без утайки, в том числе и об офицерах, которые скрываются на аэродроме, об Олеге и о своих подозрениях в отношении Кирилла и пропавшего кольта. Вера лишь мрачнела, съеживалась и неожиданно становилась беспомощной, слабой и потому женственной.
– Я устала, – вдруг сказала она. – Ничего не соображаю. Мне нужно поспать, с ног валюсь…
А утром Аристарх Павлович не узнал ее. Вера вновь была решительной, смелой и независимой. Она успела сделать высокую, красивую прическу, сменила бордовый костюм на строгий черный, движения стали резкими, а мысль стремительной.
– Сделаем так, отец. Вместе пойдем на аэродром к боевикам, Олега вернем домой, а этим предложим сложить оружие и явиться с повинной, – заявила она. – Потом организуем поиск Кирилла, привлечем комендатуру и милицию. Откуда у Кирилла пистолет – ты не знаешь.
– Знаю, – терпеливо сказал Аристарх Павлович. – Кольт мой, незаконно хранил…
– Аристарх Павлович!.. Доверься моему опыту, – сощурившись, проговорила она. – Вот посмотришь, никто не пострадает. Все обойдется.
– Обойдется только для тебя, Вера. Тебе простят мятежного брата, и больше не будет неприятностей. Для остальных – трагедия…
– Только не нужно преувеличивать! – недовольно заметила она. – Трагедия!.. Отсидят по году – по амнистии выйдут. Амнистия будет.
– А за что им сидеть? За что с повинной являться? – не сдержался Аристарх Павлович. – За то, что с оружием в руках защищали закон?.. Ничего не понимаю! Дурдом! Ты же юрист, Вера! Когда ты мне по телефону брякнула – закон никому не нужен, – я действительно поверил в диктатуру.
– Никакой диктатуры нет, это красная пропаганда!
– И закона нет!
– Уголовный есть!
– Ну, уголовный и при диктатуре есть! Причем такой уголовный!..
– Аристарх Павлович, давай не будем, – примирительно сказала Вера. – Ты же все понимаешь: фашисты пытались взять власть. И не будем.
– Алеша тоже фашист?
Она помолчала, бросила вскользь:
– Какой из Алеши фашист? Неудачник…
– Вот как? – покачал головой Аристарх Павлович. – А мне кажется, удачник. Дважды горел – выжил. В войне выжил, дома погиб. Потому что там он воевал, а здесь его убивали. Родной брат… Но он ведь тоже не фашист, правда?
– Кошмар какой-то, – призналась она. – Что ты предлагаешь?
– Ты же решила, что делать, самый разумный путь, – согласился он. – Я пойду с тобой… Попробуй уговорить их сложить оружие, но не оскорбляй их, не предлагай им повинную. Если найдешь такие слова – убедишь. У меня слов нет… Но если обманешь их – смотри, Вера, не отмоешься, не отмолишь. Кирилл вон не выдержал, не смог. Тебе еще хуже будет. Кирилл не видел, в кого стрелял, а ты будешь знать, в глаза им смотреть. Потом в глаза их жен и детей… И сомневаюсь, поймет ли тебя Олег. Гляди, Вера, он – Ерашов, он боярин. Я как-то раньше не замечал, думал, тюха… А он самый бо ярый из всех Ерашовых.
Она помедлила, что-то взвесила про себя, заключила решительно:
– Идем!
– И еще, Вера, – Аристарх Павлович посмотрел ей в глаза. – Запомни: если Кирилл застрелился из моего кольта – я должен признаться, что он мой.
– Вот это – полная глупость! – отрезала Вера. – На нем что, написано, что твой? Отпечатки пальцев – ерунда! Ты мог его брать у Кирилла посмотреть…
– Да не в отпечатках дело! – крикнул Аристарх Павлович. – Как ты не понимаешь?.. Я не боярин, я мужик по крови. Но я – мужик! Подумай, Вера. Ты ведь не только юрист. Ты – боярыня, столбовая дворянка.
– Вспомнил, – отмахнулась она. – Кому это надо?
– Тебе.
– Эх, Аристарх Павлович, – вздохнула она. – Знаешь, что мне надо? Выйти замуж за хорошего человека, дочку родить… Иногда проснусь утром – за стеной ребенок плачет. А у меня в груди заболит, будто молоко прибывает. Может, это сердце болит? Я ведь не знаю, как прибывает молоко… – Она встряхнулась, встала. – Ну что, пойдем, отец? Тяни не тяни – идти нужно. Поверят ли они мне?..
– Ладно, выдам один секрет, – решился Аристарх Павлович. – Если скажешь сразу, что ты сестра Алексея, – думаю, поверят. Они же семьей нас считают, по старшему брату обо всех судят. Романтики они, идеалисты, только век нынче другой…
Идти на аэродром Аристарх Павлович решил открыто, без обходных путей: днем в овощехранилище слесари монтировали вентиляцию, и ходить кругами значило вызвать лишние подозрения. Новый день был опять светлым, солнечным, в неподвижном воздухе подолгу кружились и падали последние листья с деревьев, и ничто не предвещало ненастья. По сути, Аристарх Павлович уходил с проселка в стороны, к большим деревьям, к выворотням и замшелым камням. Отчего-то казалось, что если Кирилл задумал покончить собой, то должен был сделать это за каким-нибудь укрытием. Человек всегда прячется, творя греховное дело… Он не предполагал, что застрелиться можно на ходу, на бегу, в момент, когда стало хорошо…
На аэродроме Аристарх Павлович зашел в первый ангар, где оборудование было уже смонтировано и оставалось установить терморегуляторы. Вере нравилось, что так быстро развернулось дело и что ангары уже и не похожи на ангары: от яблочного духа кружилась голова. Аристарх же Павлович ворчал, что это плохо – если пахнет яблоками, значит, они усыхают, теряют качество и вес, и придется устанавливать холодильники и увлажнители воздуха. Переходя в другой ангар, где работали монтажники, Аристарх Павлович заметил на опушке рулежной дорожки две мелькнувшие человеческие фигуры, но не придал значения, на какое-то время отключившись от реальной обстановки. Тем более в ангаре к нему приступили слесари – вечно не хватало мелочи, болтов, гаек, ремней: изношенное оборудование требовало капитального ремонта и усовершенствования. Слесари изобретали, мудрили, конструировали и, как всякие творцы, требовали немедленного воплощения идей.
Неожиданно в ангар влетели три омоновца с короткоствольными автоматами, в полумасках.
– Всем к стене! – гулко разнеслась команда, но никто не пошевелился. На лицах было удивление, словно от сюрприза-маскарада.
– К стене! – рявкнул один и устремился к кучно стоявшим слесарям и Аристарху Павловичу.
Не веря в серьезность всего, слесари как-то неуверенно подошли к контейнерам с картошкой, однако омоновец толкнул стволом автомата Аристарха Павловича:
– К стене!
Первой сориентировалась Вера, крикнула властно:
– Что это значит?! Кто такие?
В ангар заскочили еще четверо, и тогда раздался мегафонный голос:
– Руки на стену! Не двигаться! Стреляем на поражение!
И всех мгновенно расставили вдоль контейнеров, раздвинули ударами ботинок ноги. Только Вера, вдруг побелевшая от гнева, еще оставалась в проходе.
– Прекратить немедленно! – кричала она. – Кто старший?
Омоновец ударил ее в спину своей грудью, закованной в бронежилет.
– К стене!
Вера отлетела к контейнеру и машинально оперлась о него руками. Омоновец профессионально ударил ее по ногам.
– Ноги! Ноги раздвинь, сука!
Вера неожиданно развернулась и с размаху ударила его по щеке.
– Подлец! Скотина!..
В следующее мгновение она уже лежала на бетоне и ствол автомата упирался в спину.
– Вера, не сопротивляйся! – запоздало крикнул Аристарх Павлович. И тут же получил по печени.
– Молчать!
Омоновцы ощупывали одежду слесарей, на пол летели ключи, отвертки, плоскогубцы. Аристарху Павловичу вывернули карманы – вытаскивали бумаги. С Вериного плеча сорвали сумочку.
– Ну, скоты! – кричала она. – Вы ответите! Вы мне за все ответите!..
Из сумочки омоновец вытряхнул пистолет и, как кошка, прыгнул за ним, схватил. Другой мгновенно подлетел к Вере, прыгнул на спину и, завернув руки, потянул из-за бронежилета наручники. Вера сдавленно захрипела:
– Сволочи, мразь…
– Молчи, Вера! – снова крикнул Аристарх Павлович.
Ее схватили, поставили на ноги и почти волоком потащили к выходу. Омоновец рванул Аристарха Павловича за плечо, звякнул наручниками.
– Руки!
– На тебе мои руки, – сказал Аристарх Павлович.
Наручники оказались малы, и кабаньи клыки их не сходились на запястьях. Омоновец завозился с ними, пытаясь защелкнуть. Руки его были в кожаных перчатках с отрезанными пальцами – какие-го механические, неживые руки…
– Сними маску, – спокойно попросил Аристарх Павлович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58