Тот дернулся было встать, но в этот миг где-то в кронах раздался щелчок и кубик отлетел в сторону. Аристарх Павлович поднял его, поиграл и бросил на колени моложавому.
– Возьми на память! – сам же склонился над родничком, попил воды. – Охраннички, мать вашу… Кроме дури, ничего в голове!
Моложавый осторожно спрятал, пистолет, а кавказец стоял наготове, вертел головой и таращил глаза, не понимая, что происходит.
– И зачем ты связался с черными? Ну, какие из них наблюдатели? Башку кому-нибудь оторвать в темном переулке могут, а на другое дело их на выстрел подпускать нельзя… Когда входили в калитку, вывеску видели?
– Какую вывеску? – напряженно спросил моложавый.
– Что Дендрарий временно закрыт?
– Утром была вывеска…
– А сейчас где она? – Аристарх Павлович вытащил из-за пня вывеску. – Вот она? Мой человек пошел и на глазах у твоего охранника ее снял. А тот в это время на бабьи подолы облизывался… Теперь скажи ему спасибо, что подставил тебя. И Безручкину скажи спасибо за нас. За то, что хороших клиентов вам подкинул, денежных, мягких – голыми руками бери.
– Ладно, Данила-мастер, – с легкой хрипотцой проговорил моложавый. – Давай разойдемся. Ты нас не видел, мы – тебя…
– Нет, парень, не разойдемся! – заявил Аристарх Павлович. – Мне рисковые ребята нужны Правда, тебе еще ума надо вставить, чтоб знал, когда рисковать, а когда нет. Ты за три миллиона полез на рожон, но поверь мне, жизнь дороже. Лавочников на рынке можно трясти и за копейки, они люди безобидные. Если тебе привычней это дело – иди и тряси. А если хочешь много заработать – служить надо. Тебе об этом не говорили?
– Не говорили, но я имею представление, – с каким-то намеком произнес моложавый.
– Ну, раз имеешь представление, то должен понимать, что служить можно не всякому, не первому встречному, – Аристарх Павлович отодвинул от него свою чурку и сел подальше. – Поманили – побежал… Ну что это? Запомни: очень большие деньги очень хорошо охраняются. У нас случайных людей нет, и полудурков мы на службу не принимаем. Прежде чем голову свою под пулю пихать, ты бы походил по городу, поинтересовался, кто такой барин, откуда взялся, почему.
– Я походил… Одни говорят – мафия, другие – ни то ни се, недоразумение, одним словом.
– И это тебя не насторожило?
– Что?
– Разнобой такой в толковании?
– Теперь-то ясно…
– Ну что тебе ясно? – вздохнул Аристарх Павлович.
– Да то, что мафия, – тихо сказал моложавый. – Клянусь, если бы знал – не пришел бы.
– Забудь это слово, идиот, – сквозь зубы проронил Аристарх Павлович. – Мы – честные люди и будем заниматься здесь сельским хозяйством, понял?
– Понял, – одними губами усмехнулся моложавый. – Догадываюсь, какие фрукты вырастут в казематах аэродрома.
– А мне вот слишком догадливые не нравятся, – признался Аристарх Павлович. – Барин так вообще любит, чтобы у него служили люди скромные, умные, но без претензий.
– Я все понял.
– Хорошо, что понял. – Аристарх Павлович подал ему вывеску с калитки. – Возьми… И запиши мне телефон, по которому тебе что-то можно передать. От Данилы-мастера.
Моложавый достал записную книжку, вырвал листок и записал номер. Аристарх Павлович спрятал бумажку, встал боком и помахал рукой.
– Теперь вставай и иди. Понадобишься – разыщу.
– А это – зачем? – Моложавый показал вывеску.
– Затем, чтобы живым вышел отсюда! – несколько раздраженный на бестолковость, ответил Аристарх Павлович. – Чтоб в воротах тебя не стрельнули!.. Когда выйдешь, повесь на калитку.

11

Судьбу ерашовского предприятия решило одно-единственное объявление, опубликованное в городской газете: о том, что фирма изучает спрос на овощехранилища и ждет предварительных заявок. Попадание было в десятку: кроме множества мелких торгующих организаций, которые отозвались мгновенно, полетели заявки и поехали гонцы из крупных совхозов и товариществ. Каждый хозяин стремился приберечь часть урожая до весны, чтобы потом продать втридорога, и почти все из-за нищеты предлагали натуральный расчет овощами и фруктами, причем по ценам, вдвое меньше существующих осенних цен, – только бы сохранить. За одну неделю плата за хранение поднялась так, что Ерашовы могли получать треть от сохраняемой продукции. Можно было заключать договора, но пришлось оттягивать сроки: на аэродром пока еще возили кирпич, чтобы закладывать ворота ангаров, и откачивали воду из бункеров. Ни о каких халтурных бригадах не могло быть речи, требовалась мощная строительная организация с техникой, чтобы в две-три недели подготовить и оборудовать хранилища и выложить плитами взлетной полосы дорогу по зарастающей железнодорожной насыпи. За скорость пришлось платить вдвое, но по расчетам и это было выгодно, поскольку половина оплаты строительных услуг возмещалась бартером – теми же овощами и фруктами. Городские власти были заинтересованы тем, что с их плеч снимался тяжкий груз овощехранилищ, давно уже не годных, однако помогали с условием, что в этом же году Ерашовы начнут строительство развлекательного комплекса для туристов.
У старшего Ерашова голова шла кругом. Вдвоем с Аристархом Павловичем они уже не поспевали строить, искать оборудование для хранилищ, заключать договора и набирать штат работников. Специалиста по овощехранилищам они нашли, но он предъявил список такой техники, которой не достать даже в Москве, а устаревшую ставить было бессмысленно. Алексей отправил специалиста в Беларусь, где выпускалось оборудование для овощехранилищ и его можно было купить на заводе за валюту, нанять три «КамАЗа» и привезти. Однако требовался доверенный и ответственный человек, чтобы обменять рубли на доллары, отвезти наличные деньги, заплатить и доставить груз. Старший Ерашов не рассчитывал на Олега, который жил сам по себе и сторонился всякого дела; выход был один – ехать самому. В короткий срок подыскать такого человека со стороны было немыслимо, хотя желающих находилось много. Но Алексей все-таки хотел приставить брата к делу, ибо последнее время стал ощущать легкое раздражение от его покойной, независимой жизни. Он старался погасить в себе это недовольство – в конце концов каждый выбирает свою ношу, тем более опасался, что нечаянно оброненное слово отпугнет Олега. Последнее время он, кажется, забыл о монастыре, по крайней мере, не собирался уезжать. По утрам ходил в церковь, потом провожал детей в школу, иногда – Аннушку в институт, а остальное время возился со статуей Афродиты либо ходил по Дендрарию с лопатой и стальным щупом – искал останки скульптур. В один момент старший Ерашов уже собирался поговорить с братом о его будущем, но вдруг увидел, что тот целыми днями копается на участке земли, принадлежащем Ерашовым. У каждой квартиры в доме имелся когда-то нарезанный участок в две сотки, и теперь вместе с квартирами всего нижнего этажа объединились и участки. Площадь была приличная, но совершенно запущенная, и кроме кустов смородины да одичавшей клубники ничего там не росло. Олег же более менее расчистил землю, разбил ее на квадраты и теперь копал ямы, до половины засыпая их конским навозом из институтских конюшен. Он собирался сажать сад, и это тогда остановило старшего Ерашова. Если бы Олег посадил здесь саженцы, то вряд ли смог уехать от них когда-нибудь. Он как бы воплощал мечту Алексея и тем самым покорил его окончательно. Давно ли сам ничего, кроме фруктового сада и восстановления ротонды, не замышлял, а вот приперла жизнь, и размахнулся на большое дело, да еще так скоро и прочно втянулся, что почувствовал интерес.
И все-таки перед отъездом в Беларусь старший Ерашов хотел для затравки поручить Олегу несложное дело – заключить договор с Водоканалом на очистку дренажных колодцев на аэродроме и ремонт скважины, которая обнаружилась в бомбоубежище после откачки оттуда воды. Трубы были из нержавейки, поэтому со скважиной вряд ли что случилось за тридцать лет. Прочистить, установить новый фильтр и насос было намного дешевле, чем бурить новую.
Теперь все оценивалось так – что дешевле и что дороже…
Ни у себя в комнате, ни на огороде брата не оказалось, и старший Ерашов пошел к сараю, превращенному в скульптурную мастерскую. И неожиданно услышал через дверь повелительный голос Аннушки:
– Уезжай немедленно! Я не хочу видеть тебя! Ты мне противен!
В ту секунду он не подозревал, что происходит там, за дверью, и потянул ее на себя…
Олег стоял на коленях перед Аннушкой, какой-то всклокоченный, полубезумный, неузнаваемый. Увидев старшего брата, вскочил на ноги, потряс кулаками и выскочил из сарая. Сначала кинулся в Дендрарий, но постепенно замедлил шаг, сломался и, вялый, побрел в дом.
Потрясенный, Алексей несколько минут стоял возле распахнутой двери, пока не услышал тихий плач Аннушки. Она сидела на грязном табурете возле Афродиты, тоже сломленная, будто растрескавшаяся.
– Что тут произошло? – сухо спросил старший Ерашов, отгоняя мерзкие догадки. – Ну не плачь, скажи, что случилось? Тебе трудно сказать? Не можешь?
– Могу… – простонала она. – Сказать могу… Только думала, сами увидите! Сами поймете, догадаетесь!.. Нет, не увидели! Никто не увидел! Помешались на своем деле! Ничего уже вокруг не замечаете!
– О чем ты говоришь – не пойму, – признался старший Ерашов. – Действительно ничего не заметил…
Она подняла заплаканное лицо, посмотрела с мольбой:
– Прости, Алеша… Я сама виновата! Мне надо было с самого начала отогнать его. И он бы уехал и успокоился… А я пожалела. Его никто не любил, и он никого не любил. Думала, все окончится безобидно… И ошиблась!.. Но ты не злись на него. Он любит и потому как сумасшедший.
– Он не понимает, что ты невеста брата?
– Ничего он не понимает! Первая любовь в двадцать пять лет – это опасно, а он еще максималист, – Аннушка вытерла слезы. – Кирилл уехал – он совсем стал одержимый… Неужели этого никто не замечает?
– Надо было сказать об этом раньше, – посетовал Алексей. – Я бы привел его в чувство.
– А как сказать? – горько спросила она. – И что сказать?.. Он же меня предупредил: выдашь мою любовь – застрелюсь в тот же миг. Я боялась, он мог застрелиться, но сейчас уже нет. Он очень хочет жить и никогда теперь не застрелится. И потому я еще больше боюсь его!
– Да, страсти, – старший Ерашов сел и безвольно уронил руки. – Мы ослепли, ты права… Что же делать станем?
– Не знаю, – после паузы проронила Аннушка. – Наверное, я уеду к Кириллу. Будь что будет…
– Это не выход. Ты должна жить дома.
– Невозможно, – Аннушка помотала головой. – Когда вы тут воевали с рэкетирами, он прибежал за мной… И обманул меня! Сказал, будто ты просил его и меня немедленно уехать куда-нибудь месяца на три. Будто жить здесь опасно для меня. Сначала я поверила и опомнилась уже на вокзале… Тогда он поклялся, что все равно украдет меня… Придется уезжать, Алеша. Жалко бросать аспирантуру, не хочется снова идти в это общежитие… Я написала Кириллу и все ему поведала.
За все время от Кирилла пришло одно письмо, где он сообщал, что отозвали из отпуска из-за учений и теперь он занимается сплачиванием боевого подразделения – танкового взвода. На днях должны начаться эти самые учения, а после, возможно, дадут догулять отпуск. Старший Ерашов хорошо представлял, какое будет состояние у Кирилла, когда он получит письмо от невесты. Чего доброго, бросит службу и примчится…
– Ты напрасно ему написала об этом, – пожалел старший Ерашов. – Потом бы лучше рассказала… Он же взбесится там!
– А что мне оставалось делать, Алеша? – со слезами в голосе сказала Аннушка. – Олегу нельзя уходить в монастырь, пусть он живет дома. Лучше я уеду…
– Нет! – заявил Алексей и встал. – Вы с Кириллом – моя надежда. Не разрушайте дом, он еще не построен… Понимаешь, о чем я говорю?
– Понимаю… – проронила она. – Только не прогоняй Олега. Он пропадет.
Сначала он хотел немедленно поговорить с братом, но в последнюю минуту передумал и решил посоветоваться с Аристархом Павловичем. И тот, еще не дослушав Алексея, неожиданно его огорошил:
– Я все вижу. И давно вижу.
– Но что же ты молчал?
– А что сказать, если любит? Не можем же мы запретить ему. Что наши запреты, разговоры?.. И прогонять нельзя!
– Что же нам делать? – подавленно спросил старший Ерашов.
– Не знаю, – вымолвил Аристарх Павлович. – Лучше ничего не делать. Жизнь мудрее нас, пусть она сама рассудит. Вмешаемся, будет еще хуже. В любви виноватых нет.
Старший Ерашов отыскал Олега на озере. Тот сидел на мостках, сжавшись в комок, косица на голове развязалась, и ветер трепал тонкие, мягкие волосы. Вдруг стало невыносимо жаль его, как тогда, в детском доме. Только сейчас не было обидчиков, которых можно наказать и тем самым защитить брата от несправедливости.
Алексей сел с ним рядом – Олег словно и не заметил его, глядя на темную осеннюю воду.
– Как помочь тебе, брат? – спросил он.
Олег посмотрел на него с сожалением, но сказал трезво, со скрытым упрямством в голосе:
– Ничего, я сам. Спасибо, Алеша.
– Что ты собираешься делать?
– Я все равно не уеду!
– Тебя никто не гонит…
Он вдруг поверил в откровенность старшего брата, расслабился, подобрел, хотя осталась еще какая‑то задиристая нота.
– Никто не гонит, но никто мне и не радуется… Правда же?
– Правда…
– Ну вот… А все равно останусь здесь, возле Аннушки! Думайте обо мне что хотите.
Старший Ерашов попытался поймать взгляд брата – тот снова смотрел на воду.
– Аннушка – невеста твоего родного брата. Ты понимаешь это?
– Понимаю… Но ведь только невеста – не жена, – отпарировал он. – Невесту отбить не грех.
– Но ведь у брата отбить! – возмутился Алексей.
– Не кричи, Алеша, – мягко сказал Олег. – Если бы Кирилл любил ее… А он не любит.
– Откуда ты можешь знать – любит, не любит?..
– Вижу… Аннушка ему нравится, потому что очень красивая, – уверенно заявил брат. – А я люблю ее, Алеша. И теперь вся моя жизнь будет только около нее и ради нее. Даже грешить стало нестрашно… Безумие!
– А ты о ней подумал? Каково ей от твоей любви?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58