Разве ты не надеялся на разум? На твоих глазах из России колонию делали, ты же все надеялся…
– Но сейчас в Москву входят войска! Дворцовые дивизии пошли!
– Что, и Кантемировская? – быстро спросил Алексей.
– Танки у Кремля… Утром и сюда подойдут.
– У меня же брат!.. Там мой брат! Из отпуска отозвали…
– Я помню, Леша, – тихо проговорил Седой. – Сам выбивал распределение… Потому ты и должен уйти. Символ слишком дурной.
Алексей ощутил, как дрогнули сначала пальцы, затем враз вспотевшие ладони. Он тут же стиснул кулаки, сказал трезво:
– Нет, Кирилл не пойдет! Не может пойти.
Однако и сам не поверил в сказанное. Зачем отозвали из отпуска? Зачем собирают молодняк?.. А чтобы было кому исполнять приказы. Лейтенанты пойдут в огонь и в воду…
– Уходи, – тихо попросил Седой. – Если даже его нет, ты все равно станешь думать…
– Нельзя мне уходить, Саша, – проговорил Ерашов. – Тем более нельзя… А эту хлопушку возьми. Она теперь ни к чему… Я бы с наемниками подрался…
– И наемники будут, и профессионалы, – успокоил Седой. – И даже лавочники с железными прутьями. Всех хотят кровью измазать…
Алексей подал ему автомат:
– Мне теперь и уходить нельзя, и стрелять… Ну возьми! Думаешь, одному тебе хочется пустить пулю в лоб? Возьми от греха!
Седой взял, взвесил в руке.
– И ты такой, как все…
– Дай мне мегафон, – попросил Ерашов.
– Зачем тебе мегафон? – Седой вновь начинал злиться. – Ты-то афганец, офицер!.. Не майся дурью!
– Митинговать буду завтра, Саша, – признался Алексей. – Ни разу в жизни не ходил на митинги. И речей не говорил…
– Какие речи?! Кто слушать станет!.. Все, речи отговорили. Завтра на другом языке заговорим…
– К брату пойду.
– А если его там нет?
– Все равно, – упрямо сказал Алексей. – Буду звать. Кто-нибудь услышит.
– Это безумие! – Седой мотнул головой. – Тебя сразу убьют. Ты же видел зверей!
– Рука не поднимется… Не дашь мегафон, пойду так.
– Я тебя понял! – тихо проговорил Седой. – Красиво умереть хочешь? На площади? На публике?.. Напрасно, Ерашов. Никого твоя смерть не остановит. Никто не содрогнется!
– Да я жить хочу! – бросил Алексей. – Но мой брат будет там, на той стороне. У меня получится! Я его когда звал к себе – он всегда приходил. И сейчас прибежит! Только услышит голос и прибежит!
Между тем гас за окном зеленоватый ночной свет и поднимался новый, предутренне синий, с далекими багровыми тенями…

* * *

В день исчезновения Аннушки Аристарх Павлович вернулся с аэродрома поздно: в овощехранилищах монтировали старое оборудование, выкупленное по остаточной стоимости у городского управления торговли. В доме уже был переполох: сразу же вспомнили угрозы рэкетиров, и никто не сомневался, что Аннушку похитили. К тому же было веское доказательство – накануне вечером кто-то лазал к ее окнам и, убегая, потерял шляпу. Олег съездил в институт и узнал, что Аннушка сегодня там не появлялась, не заходила она и в свою коммуналку. Ерашовым наконец-таки поставили телефон, и теперь вся семья сидела у аппарата – звонили и ждали звонка.
В самом разгаре были поиски Алексея, каждый день связывались с Верой, со следователем, который занимался розыском пропавших людей, однако никаких известий пока не поступало.
А тут новая беда…
С тех пор как пропал старший Ерашов, Екатерина ни разу не усомнилась, что он обязательно вернется и срок в три недели его безвестного существования – не срок. Она так привыкла ждать мужа, столько перестрадала с ним, что давно уже и слезы выплакала, и научилась терпеть и переносить любые неожиданности. После Афганистана, долгих и частных командировок в Таджикистан и Северную Осетию ее уже было не напугать нынешним «мирным» исчезновением.
Однако и она вдруг потеряла самообладание:
– Дом этот проклятый, что ли… Как приехали сюда на похороны, так все и пошло. Куда же дальше-то ехать? Какое еще место искать?
Это была не истерика, а какая-то осмысленная безысходность.
Олег порывался куда-то бежать, казнился, трепал и скручивал четки до тех пор, пока не разорвал нить. Янтарные костяшки картечью раскатились по полу…
Аристарх Павлович решил пока не заявлять в милицию: если Аннушку похитили, надо ждать гостей, возможно, сегодняшней ночью, либо письмо с предложением о выкупе. Он достал кольт, вытащил магазин – оставался последний патрон. Вчера истратил два: первый раз в сердцах пальнул по воронам, второй раз в воздух, когда пытался задержать неизвестного под окнами Аннушки. Кроме детей, спать никто не ложился: Кольку с Мишкой решили завтра не отправлять в школу.
Около двух часов ночи в парадную дверь как-то робко позвонили.
– Отец, дай мне ружье! – вдруг попросил Олег. – Я пойду с тобой!
– Сиди, – бросил Аристарх Павлович и подошел к двери, спросил кто.
– Не бойтесь, поговорить нужно, – отозвался кто-то из-за двери. – Выйдите на минуту.
Аристарх Павлович вернулся в залу, сказал спокойно:
– Поговорить хотят, пойду…
– Не пущу одного! – вдруг сказала Валентина Ильинишна и сорвала с вешалки пальто. – Они и тебя заберут. Они всех нас по одному… Хватит! Война так война!
– Хорошо, – согласился он. – Если через минуту не вернусь – выходите все. А пока стойте у двери.
Он вышел на крыльцо и огляделся – пусто…
– Ну, где ты?
– Здесь, – отозвались с лесов над головой, и в следующий миг на площадку крыльца спрыгнул мужчина лет сорока пяти. – Не бойтесь, я от подполковника Ерашова, Алексея Владимировича.
– Где он? – вздрогнул Аристарх Павлович.
– У вас в доме посторонние есть? – спросил мужчина.
– Нет, только свои.
– Все равно… Отойдем куда-нибудь, поговорим, – подумав, сказал он и глянул на лампочку над дверью. – Тут как на эстраде…
Минуты наверняка не прошло, однако дверь распахнулась и на крыльцо вышли Валентина Ильинишна, Екатерина и Олег. Мужчина шагнул в тень балки от лесов и отвернулся.
– Ступайте назад, – велел Аристарх Павлович. – Все в порядке, это ко мне, по делу…
Недоверчиво поглядывая на незнакомца, они скрылись за дверью, но оставили ее приоткрытой.
Аристарх Павлович спустился с крыльца и направился к сараю, мужчина последовал за ним.
– Где Ерашов? – на ходу спросил Аристарх Павлович, но не дождавшись ответа, резко обернулся. – Где? Говори!
В темноте белели одни глаза…
– Убили… Расстреляли почти в упор!
Аристарх Павлович механически дошел до стены сарая, уперся головой и замер.
– Кто? – спросил глухо.
– Неизвестно, – проронил незнакомец. – Какой-то солдатик из Таманской дивизии.
Аристарх Павлович повернулся спиной к стене и медленно сполз по ней, опустившись на корточки. Глаза привыкали к темноте, но сознание протестовало…
– Ты был с ним?
– С ним был… На моих глазах убили, – сипло объяснил он. – Вышел с мегафоном, звать стал… На ступенях и лег. Из крупнокалиберного расстреляли, сволочи! В упор!
– Зачем вы полезли в этот Белый дом?! – взорвался Аристарх Павлович. – Командиры, офицеры!.. Это же загон, бойня!
– Никто не ожидал такого зверства, отец…
– Тебя как зовут?
– Николай…
– Так вот, Коля… – хрипло заговорил Аристарх Павлович. – Всю жизнь живу в этом городке, в провинции, и в политике плохо разбираюсь. И в политиках тоже… Но ты им в лица посмотри! Я ушам не верю, да глаза-то есть. Ну посмотри ты на них! Заткни уши и смотри!.. Покажи мне хоть одно доброе лицо, в котором бы душа светилась! – Он замолк, сглотнул ком. – Что теперь… После драки кулаками не машут. Сгубили Алешу… Эх, что же вы натворили, ребята! Слез-то сколько будет теперь…
– Прости, отец, – вымолвил Николай. – Мы все равно победили зверя… Это должно было случиться в России. Не в Белом доме, так в другом. Пока ведь кровью не умоемся – не прозреем. У нас же все мордой об лавку…
– Ладно, Коля, – Аристарх Павлович поднялся. – Ты мне скажи, где теперь тело искать? У кого спросить?
– В списках погибших его нет… Придется смотреть в моргах, среди неопознанных.
Аристарх Павлович стиснул зубы.
– Что же ты не посмотрел, коли живым вышел?
Николай опустил плечи:
– Мне нельзя объявляться. Я в других списках… Нас живыми не берут.
– Понятно, – после паузы проронил Аристарх Павлович. – Значит, и Алешу бы живым не брали?.. А что же ваших генералов под белы ручки выводили? Живых и здоровых?
– Не спрашивай меня об этом, отец! – вдруг выкрикнул Николай. – Я простой русский офицер… И в Белый дом пришел защищать Россию и Конституцию. И себя, чтоб мне не плевали в лицо мои дети! И отвечу только за себя…
Аристарх Павлович приобнял его, вздохнул:
– Ну, извини… Не знал, что больное место.
– Если можешь, отец, укрой нас хотя бы на неделю, – попросил Николай. – Троих… Один ранен. Пулю достали, а рана гноится… Только не в доме. Алексей говорил, в лесу аэродром есть какой-то…
– Есть, – подтвердил Аристарх Павлович. – Да теперь уж скоро не будет, скоро все прахом пойдет.
– Через неделю уйдем, – заверил Николай. – В тепле отлежаться, рану почистить и температуру сбить…
– Он идти может?
– Да мы на машине…
– Пешком пойдем, – Аристарх Павлович оторвался от стены, сделал несколько шагов. – Ждите здесь, за сараем… Скажи мне еще раз, где Алеша?
– Не веришь?..
Аристарх Павлович пошел к дому, поднялся на крыльцо. Валентина Ильинишна стояла за балками лесов с ружьем в руках. Он отнял ружье, обнял ее, повел в дом.
– Аннушка нашлась, – сообщила она. – В Москве, у мамы…
Едва они вошли, навстречу бросился Олег, злой и счастливый одновременно:
– Представляешь, отец, сволочи какие! Телеграмма из Москвы пришла в семь часов! Не принесли! Доставщики ворон боятся!..
Он увидел лицо Аристарха Павловича, осекся и попятился.
Не раздеваясь, Аристарх Павлович встал посередине зала, посмотрел на Олега, на Валентину Ильинишну и остановил взгляд на Екатерине: язык не поворачивался, будто он вновь потерял дар речи…

* * *

От вокзала они добирались на такси и по пути заехали на рынок, накупили овощей, фруктов, солений и мяса, так что едва взошли на двенадцатый этаж – дом был новый и лифт еще не работал. И сразу же принялись за дело. В необжитой квартире было пусто и неуютно, однако замкнутое пространство и железная дверь с сейфовым замком успокоили и расслабили Аннушку. На кухне оказался новенький холодильник и стол с четырьмя табуретами, в спальне – недорогой диван и два кресла в зале. Но временность жилья и его скромность не смутили ее.
– Мне нравится, – сказала она. – И хорошо, что двенадцатый этаж, к небу ближе… А чья это квартира?
– Конспиративная, – обронил он.
Она хотела еще что-то спросить и, видимо, вспомнила их сегодняшнее положение, понятливо замолчала.
– Мы устроим пир на двоих, – заявил Кирилл. – Это пир во время чумы, но у нас есть причина.
– Да, – согласилась Аннушка. – Мы впервые остались вдвоем…
– Жалко, что не взяли свадебного платья, – Кирилл обнял ее. – Я его так и не видел…
– Потому что война…
– Молчи! – приказал он. – Не вспоминай!.. Пусть этот мир провалится к чертовой матери! Его нет! Есть мы с тобой, Адам и Ева. От нас пойдет все человечество.
Она потрогала его небритые щеки – уколола руку.
– Мне это нравится… Ты стал какой-то другой.
– Какой?
– Помудрел, что ли… Только лицо у тебя иногда…
– Ну-ка, ну-ка, скажи, какое лицо?
Аннушка прижалась к плечу, прошептала:
– Нет, просто я отвыкла… Ты перестал смеяться, как раньше. Я все-все понимаю, Кирилл. Ты мне дорог всякий. И такой еще дороже.
– Ловлю на слове! – он приподнял Аннушку, чтобы смотреть лицо в лицо. – Повтори еще раз!
– Такой – дороже.
– Еще!
– Такой – дороже! И именно сегодня я хочу быть твоей женой!
Потом они готовили стол, почти свадебный, и все уместилось в чайный сервиз на шесть персон да на целлофановых упаковках. И пока они возились на кухне, замкнутое пространство и в самом деле удалилось от всего мира, и эта квартира, пустая еще, свежевыкрашенная и необжитая, напоминала первозданную землю. Когда почти все уже было готово к пиру, Кирилл удалился приводить себя в порядок: вымылся в душе, побрился и, запершись в спальне, достал из чемодана мундир. Китель еще был сносный, но бриджи измялись, а нет ничего несуразнее и пошлее, чем офицер в неглаженном парадном мундире. В доме же не было утюга…
Ему не хотелось выходить даже на лестничную площадку, не хотелось открывать железную дверь, которая, как в самолете на большой высоте, казалось, хранит герметичность и обеспечивает жизнь в безвоздушном пространстве. Старым солдатским способом он спрыснул мундир водой и медленно протянул помятые места, обернув через трубу отопления – не фонтан, конечно, но старшина не придерется… Он оглядел себя в бритвенное зеркало – другого тоже не было – мундир сидел как влитой, и боевой орден, и капитанские погоны с золотым полем, золотыми звездами и красным просветом.
Цокая подковками, Кирилл вышел в залу к Аннушке.
– Капитан Ерашов! Честь имею!
Потом он хотел рассмеяться, сбросить стесняющий движения мундир, засучить рукава рубашки с белыми погончиками и сесть к столу.
Аннушка привстала, настороженно оглядела его:
– Зачем этот маскарад сейчас, Кирилл?
– Это не маскарад, – натянуто засмеялся он. – Я все-таки жених, надо показать товар лицом! Я тебе нравлюсь?
– Нет, – проронила она и поджала губы.
– Странно! Лейтенантом нравился, а капитаном не нравлюсь?
Он еще надеялся, что это игра в обиду, он все-таки ждал восторга и беззаботного веселья…
– Почему ты капитан? – холодно спросила Аннушка. – И что это за медаль?.. Что все это значит, Кирилл?
– Это значит, заслужил, – стараясь сохранить веселость, сказал он. – И не медаль, а боевой орден.
Он когда-то сам учил ее разбираться в воинских званиях…
– Где заслужил?
– На учениях!
– Чему же ты учился на этих учениях?
– Мячики кидать, – скрывая раздражение, произнес он. – Может, закончим вечер вопросов и ответов?
Аннушка встала, неловко зацепила ножку стола – зазвенели бутылки и чайные чашки.
– Нет, не закончим… Сюрприз приготовил? Звезда всходит наша?… Боже мой, думала ведь, думала. Когда услышала, что твоя дивизия вошла в Москву… Но ты меня сегодня утром обманул!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58