Отчаянно покраснев и коря себя за это, Марха отвернулась.
Одетая в короткую, легкую тунику поверх набедренной повязки, Орима как раз подходила к оплетенному проволокой канату, свободно висящему между двумя одинаковыми деревянными башенками, служащими для подъема и спуска; от их верхних площадок до помоста было добрых шесть футов. Обворожительно улыбаясь толпе, Орима взобралась на башенку и сделала сальто на площадке. Затем она поклонилась – по мнению Мархи, слишком угодливо, – взяла шест-балансир и соскользнула на канат. Грациозно пробежавшись до середины расстояния, она остановилась, покачивая шестом для равновесия. Толпа зашумела, раздались рукоплескания; Орима ловко повернулась и добежала до второй площадки так легко, что толпа взорвалась криками восторга. Марха ощущала злобу, как чужеродное тело, даже во рту почувствовался привкус желчи.
Орима снова спрыгнула на канат, но на какую-то долю минуты заколебалась, – мгновением дольше, чем следовало, – канат закачался, ее подбросило; она выставила ногу, нащупывая опору, но слишком поздно. С пронзительным визгом она рухнула вниз и приземлилась на четвереньки, невредимая, но разъяренная, под смех толпы. Ругаясь, Хамиль бросился ей на помощь, а акробаты поспешно высыпали на помост и принялись импровизировать какие-то трюки для отвлечения зрителей. Это не помогло. Смеясь и хихикая, выкрикривая обидные слова, толпа рассеялась, и никто не побеспокоился бросить артистам хотя бы одну монетку, на счастье.
В угрюмом молчании, стараясь не глядеть друг на друга, они загасили светильники, разобрали помост и погрузили все в фургоны, пока Орима приходила в себя под ближайшей пальмой. Марха была в ужасе, подозревая, что это ее злая воля привела к несчастью, хоть и пыталась уверить себя, что такое невозможно. К ее великому облегчению, никто не заговаривал о падении, пока не вернулись на стоянку, где Делиа и малыш Россо присматривали за шатрами. Пока мужчины распрягали и чистили лошадей, Хамиль с женщинами уныло сидел у огня. Делиа лишь коротко взглянула на них и не спросила ничего. Молчание становилось все тяжелее, и вдруг Орима, скривившись в злой гримасе, ткнула пальцем в Марху:
– Это она меня сглазила! Твоя драгоценная дочурка сглазила меня! У нее дурной глаз!
– Не пори чушь! – отрезал Хамиль. – С каждым случается упасть, рано или поздно.
– Она меня сглазила! – упрямо выкрикнула Орима и притопнула красивой ножкой.
– Заткнешься ты или нет? Не будь у тебя в голове так пусто, ты бы получше держала равновесие на канате!
– Ты свинья! Гадкая свинья!
Орима и Хамиль погрузились во взаимную перебранку с фырканьем и попреками. Остальные циркачи, возводя глаза к небу, отходили от костра подальше один за другим, пока не собрались на безопасном расстоянии, и тут уж пустились болтать напропалую. Марха побежала за Киттой; она знала, что драка закончится поцелуями, объятиями, после чего сладкая парочка удалится в шатер… об этом ей и думать было противно.
Озаренные лунным светом, подруги дошли до берега моря и долго смотрели, как пенится прибой внизу.
– Китта… – сказала наконец Марха, – как ты думаешь, ежели кому желаешь зла, это сказывается?
Китта рассмеялась, гортанно и добродушно, и смех ее был убедителен, как материнская ласка.
– Конечно же, не сказывается. А что? Чувствуешь себя виноватой маленько, а?
– Ну… теперь это глупо звучит.
– Хотя я тебя вполне понимаю, малышка. Ну, не суши душу из-за этого. Она шлепнулась, потому что поспешила, и все тут, – Китта глубоко вздохнула. – По крайней мере, мы заработали хоть что-то на хлеб…
– Но как же мы доберемся до дома? На этом гадком островке нет другого города, кроме дурацкой Лувилы, а тут народ не захочет снова любоваться, как скачет наша корова!
– Ох, девочка, что за язычок у тебя! Прямо жало!
– Но я же права!
Китта что-то проворчала себе под нос.
– Ты что? Разве нет?
– Насчет публики. Я бы не назвала Рими коровой. Верно сказал твой отец, всякий может упасть.
– Я никогда не падаю! За то она меня и ненавидит. Знаешь, чего я боюсь? Что она нажмет на отца, и тот продаст меня работорговцу. Тогда появятся денежки на переезд для вас всех. Думаю, за меня много дадут…
– Да уймись ты! Что за чушь ты несешь! Твой отец ни за что на такое не пойдет!
– Возможно. А вот она попробует.
Китта промолчала красноречивее целого свитка ответов.
Наутро Марха встала поздно. Она делила палатку с Киттой и Делией, но они обе уже давно проснулись и ушли. Их постели, аккуратно свернутые, были уложены в углу, и горячее солнце пробивалось сквозь полотно. Снаружи доносились голоса, смех и дружеские перебранки, обрывки песен и притворно-сердитой божбы – обычный шум циркового лагеря.
Девушка оделась, взяла костяной гребень и, выбравшись под открытое небо, принялась раздергивать спутанную массу своих кудряшек, жмурясь от яркого света. Все были на ногах и при деле, только отца и Оримы не видать. Почивать изволят, – подумала Марха и скорчила гримаску.
– А, вот и ты! – окликнула ее Китта. – Возле костра есть свежий хлеб в корзинке, поешь!
Они устроились на куче хвороста – Марха завтракала, а Китта рассказывала:
– Я поговорила с Винто. Его беспокоит отсутствие заработка. Твой отец намекал, что-де у него не хватит денег полностью расплатиться с акробатами.
У Мархи вдруг похолодело в животе.
– Но если он не выдаст им все жалованье, они нас оставят! У них хватит своей сноровки, чтобы прожить!
– То-то и оно. Я подумала, не замолвишь ли ты словечко перед отцом, ты-то ведь еще можешь на него повлиять!
– Если я что-то скажу, корова скажет прямо противоположное, лишь бы помычать!
– Марха! – возмущенно одернула ее Китта, но тут же горестно скривилась, признавая свою неправоту. – Ну, может тогда мне лучше поговорить? Мне как-то довелось сесть на мель с одной труппой, много лет назад, и я чертовски хорошо помню… Слишком хорошо. И не хочу… – она снова заколебалась. – А ну-ка погляди! Уж не наш ли это ловкач-варвар?
Жонглер подъехал к их стоянке на красивом – и, наверно, очень дорогом – сером мерине. Голова его была покрыта широкополой кожаной шляпой. Он спешился возле самого круга шатров, минуту постоял, осматриваясь, и повел коня прямо к кухонному костру; циркачи, сидевшие вокруг, повскакивали, приветствуя его. Сердце Мархи бешено заколотилось, когда он отвесил всем общий поклон, лениво и грациозно – так он был гибок и красив!
– Доброе утро всем вам, – провозгласил он с широкой усмешкой. – Меня зовут Саламандр, и я хотел бы переговорить с главою вашей труппы. У меня есть к нему деловое предложение.
– Хм… видите ли, он еще не выходил из шатра, – промямлила Китта. – Но вот-вот проснется!
Саламандр посмотрел на небо, видимо, проверяя положение солнца. Винто и Китта обменялись многозначительными взглядами, исподтишка оценивая стоимость его нарядной одежды и конской упряжи.
– Вообще-то я его дочь, – сказала Марха. – Может, изложите ваше дело мне?
– И впрямь, вы можете выручить меня. Я хотел бы выяснить, куда вы намерены далее отправиться, поскольку по всем признакам сей город более не представляет для вас изобильного поля деятельности.
Винто и Китта снова переглянулись, почти испуганные.
– Ну… Мы пока не определились. Скорее всего, вернемся на Главный остров, но точно не знаю.
– Понятно. Мы с моей спутницей также совершенно не представляем, куда двигаться дальше, понимаете ли, и я подумал, что…
Он умолк, завидев, что Хамиль вылазит из шатра. Поднявшись на ноги, он покачнулся и зашатался так сильно, что Марха кинулась к нему и поддержала, понимая, что он болен, и ужасаясь безжизненной тяжести его тела, привалившегося к ее плечу. Люди заговорили наперебой, но она не прислушивалась.
– Батюшка, что с тобой?
Вместо ответа он усмехнулся, лукаво, с намеком, и медленно перевел глаза на дочь, – осоловелые глаза, едва заметные под набрякшими веками. От него исходил смолистый запах, напоминающий ладан. Марха застонала, поняв, что это такое. Земля у нее под ногами качнулась и поплыла.
– Снова этот белый дым, да? Ох, отец, ты же обещал… – выкрикнула она, отталкивая его.
– Ого! – он покачнулся и осел на землю – Ты, злая зверушка!
– Как ты мог! О… это она, я понимаю, она тебя… Она доставала для тебя это зелье! Будь она проклята!
Люди уже бежали к ним. Марха вырвалась и нырнула в отцовский шатер. Рими, голая, стоя на четвереньках, отчаянно скребла землю в дыре на грязном полу, пытаясь засыпать торчащую из нее трубку. Марха вцепилась ей в волосы, приподняла и хлестнула по лицу. Женщина завизжала, как поросенок, и попыталась ответить тем же, но руки ее не слушались.
– Гадина! Ах ты, грязная помойная гадина! – Марха ударила ее снова. – Ты давала моему отцу дурман! Я потащу тебя к архону! Я тебя прикончу!
Скуля и ругаясь, Рими пыталась вырваться. Марха уже вцепилась ей в горло, когда Китта схватила ее саму сзади за локти. Из могучих рук богатырши вырываться не стоило.
– Делиа, пусть эта шлюшка оденется, и вышвырни ее отсюда! – распорядилась Китта, вытаскивая наружу Марху. – А ты, юная госпожа, пойдешь со мной.
Акробаты столпились вокруг Хамиля, засыпая его вопросами. Китта доставила Марху к костру, где стоял Саламандр, изучая потухшие угли так, словно они его и впрямь очень интересовали. Акробаты, по одному, по двое, высказав все, что думали о Хамиле, расходились в разные стороны. Марху сотрясали рыдания, от горя или от ярости, она не смогла бы сказать. Ледяной голос Китты подействовал, как холодный душ:
– С ним и прежде такое случалось, не так ли?
– Много лет назад. Но он обещал бросить, и держался. Ведь именно из-за этого моя мать ушла от него!
– И оставила тебя с ним? – не поверил Винто.
– Он меня не отдал. И обещал бросить, обещал… Она с трудом сдержала слезы и подняла взгляд.
Китта, подавленная, отвернулась, тряся головой. Винто, запустив руки в волосы, уставился в землю и замолчал.
– Ладно, – сказал он наконец. – Мне очень жаль тебя, малышка Марха, но мы с ребятами будем отделяться. Мы и сами по себе сумеем заработать на обратный путь до Главного острова, а там уж что-нибудь придумаем. – Он повернулся к Китте и добавил: – Вы с Делией, ежели хотите, присоединяйтесь!
Китта, покусывая губы, задумалась, потом посмотрела на Марху:
– Только если ты поедешь с нами, девочка. Я тебя здесь не оставлю!
Марха не в силах была сказать ни слова, словно язык у нее распух и прилип к небу, и только немо смотрела в лицо подруги.
– Ах ты, маленькая сука, гадюка ядовитая! – выкрикнула Рими, подойдя к ним, – уже одетая и облаченная невесть откуда взявшимся достоинством. – Лучше убирайся с ними! Думаешь, я соглашусь с тобой иметь дело после этого?
Марха не нашла слов для ответа.
– Заткнись, – вмешалась Китта. – Пусть ее отец сам скажет, что он думает.
– Отец будет петь под ее дудку, – еле выдавила Марха шепотом, не узнавая собственного голоса. – Если они вместе курят, он будет слушать только ее. Из-за этого он потерял первую жену, он это помнит…
Она снова заплакала, по-детски всхлипывая, презирая себя за слабость. Сквозь слезы она увидела, как Рими злобно пялится на нее, выпучив глаза, лицо ее плыло, словно темная луна. Марха вскинула руки и шагнула к мачехе; но тут кто-то крепко обхватил ее и удержал; это был варвар-жонглер.
– Хотя тебе, моя голубка, и будет весьма приятно исцарапать рожу этой красотке, но сие занятие весьма невыгодно, а также является напрасной тратой времени и сил. Дурманное зелье вцепится в нее покрепче твоих ногтей, только чуть погодя.
Рими, ругаясь, как матрос, развернулась на каблуках и удалилась. Марха вывернулась из объятий жонглера и отерла лицо рукавом. Когда она огляделась, Хамиля нигде не было видно, однако по тому, как целенаправленно двигалась Рими в сторону пальмовой рощи на краю караван-сарая, можно было догадаться, что он прячется именно там. Винто со своими акробатами, Китта и Делиа, даже Саламандр – все они смотрели на Марху, словно на больную, готовую испустить дух.
– Тебе нельзя с ними оставаться, – сказала Китта. – Просто нельзя. Не знаю, что с тобой может случиться, но…
– Я могу предположить, – проворчал Винто. – Она уже не ребенок, Китта! Она должна знать правду. Скажи, как по-твоему, много ли пройдет времени, пока этот кабан, этот выродок-отец заставит Марху и Рими продавать себя, чтобы доставать зелье?
У Мархи снова земля поплыла из-под ног, но она знала, что должна сделать. Саламандр мягко положил ей руку на плечо, но она стряхнула ее.
– Нам стоит заняться упаковкой, – резко сказала Марха. – Винто, ты можешь взять одну лошадь с повозкой в счет невыплаченного жалованья, – голос ее срывался, но она заставила себя успокоиться. – Может, имеет смысл скинуться деньгами, тогда нам хватит на отъезд отсюда сегодня же!
Китта с шумом выдохнула воздух и мысленно возблагодарила Владычицу звезд.
– Если не возражаете, я хотел бы присоединиться к вам, – сказал Саламандр. – Мы можем путешествовать все вместе. Не желаете ли проследовать со мною в гостиницу и выпить вина? Там мы можем обсудить и, так сказать, выносить наши планы.
– С удовольствием, – ответил Винто. – О деньгах потом поговорим. Сперва давайте уйдем из этой вонючей дыры!
Шли медленно. По дороге Мархе вдруг припомнилась гадалка. Добрая удача, смешанная с несчастьем, так она говорила? Ну, несчастье уже разразилось, а где же удача?
В гостинице, где остановился Саламандр, дородный хозяин застонал и принялся заламывать руки, обнаружив, что компания бродячих циркачей ворвалась в общую залу, но жонглер распорядился подать вина и пирожков, и вино оказалось на диво хорошее. Когда все уселись на подушках вокруг круглого столика и завязался неловкий поначалу разговор, Марха заметила, что Винто уже полагается на опыт Саламандра; и разные другие мелочи убеждали девушку в том, что рано или поздно этот странный жонглер станет главою всей труппы.
– Как тебе нравятся эти перемены? – шепнула она на ушко Делии.
– Нравятся, не нравятся… Знаешь, если Китта признает эту идею подходящей, я тоже соглашусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56