Глава 61 Проснувшись на следующее утро, Ребекка привычно посмотрела на соседнюю лежанку, чтобы выяснить, встала ли уже Эмер. Но на законном месте подруги она обнаружила спящего Кедара и невольно вздрогнула, постепенно припоминая события предыдущего вечера. Эмер настояла на том, что заночует в кресле Санчии, закутавшись в одеяло, чтобы художник смог по-настоящему отоспаться; и переведя взгляд на кресло, Ребекка убедилась, что Эмер все еще спит. Даже в неярком утреннем свете ее лицо представало во всей своей красе: на щеке, казавшейся в последнюю пару дней навсегда обезображенной, не было больше ни синяка, ни царапины.«Значит, все это произошло на самом деле!» Ребекке захотелось немедленно разбудить подругу — ей столько всего надо было обсудить с ней, — но внутренний голос подсказал ей, что и Эмер, и Кедару надо позволить поспать еще. Поэтому она начала размышлять над тем, что же все-таки произошло накануне вечером, и, в частности, над тем, как необычно ответил художник на вопрос, заданный ему Эмер.— Значит, ты тоже колдун?Молодой человек, промолчав, открыл сумку и достал из нее лист бумаги, тонкую кисточку и деревянную шкатулку с красками. Прикрепил лист к твердой спинке сумки (которую таким образом превратил в мольберт), уселся наземь, окинул взглядом всех трех девушек и положил «мольберт» себе на колени. Его кисть заскользила по бумаге, нанося на нее быстрые и точные штрихи. Затем Кедар поднял голову, усмехнулся и предложил девушкам полюбоваться его рисунком.Эмер судорожно вздохнула. Сначала ей показалось, будто она взглянула в зеркало. Сходство было настолько поразительным, что Эмер не удивилась бы, если бы ее отражение отозвалось эхом и на смех, срывающийся с ее губ.Набросок понравился всей троице, но каждая из девушек увидела в нем нечто свое. Эннис как будто услышала всю историю дочери постельничего, узнала ее детские воспоминания, вникла в муки и радости куда более зрелого возраста, познакомилась с ее подругами и кавалерами, одержала вместе с ней победы и претерпела, точь-в-точь как она, неудачи, — для Эннис на рисунке оказалась запечатлена вся прошлая жизнь Эмер. Ребекка увидела нечто менее определенное: туманное будущее, веер расходящихся дорог, она почувствовала любовь и доверие, но вместе с тем — муку и разочарование; она поняла, что всему этому — и многому другому — найдется место в будущем Эмер.Сама же Эмер увидела только счастье — и сразу же поняла это. Она поднесла руку к лицу и тихо вскрикнула. Ее чудовищный синяк исчез: кожа щеки была точно такой же гладкой, как на рисунке. Ни царапины, ни опухоли — и ей не обязательно было глядеться в зеркало, чтобы догадаться, что и синяк бесследно исчез. Ребекка и Эннис округлившимися глазами смотрели на нее, а потом перевели взгляд на художника.Кедар улыбнулся. «Это подлинная Эмер» — вот что сказал его взор. А потом он посмотрел на Ребекку: «Теперь твой черед».Он перевернул лист, закрепил его на «мольберте» и принялся за дело все с той же уверенностью и сноровкой. Девушки, затаив дыхание, следили за его работой: они ждали от него новых чудес, но Кедар внезапно дрогнул, смешался, лицо его залилось краской гнева, а потом побелело от ужаса.— Нет… — простонал он. — Нет!Художник как зачарованный уставился на творение своих рук, лицо его стало пепельным, ладони сжались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, на лице выступили и резко обозначились скулы. Задрожав, он скинул с коленей сумку и рисунок, а сам рухнул ничком на землю и забился в судорогах.Эмер и Эннис бросились к художнику, тогда как Ребекка подхватила сумку и рисунок, отвергнутый творцом. Бумага порвалась и сверху оказалась ослепительная улыбка Эмер. Нехотя Ребекка перевернула лист и, не веря собственным глазам, уставилась на рисунок. На левой стороне листа в полный рост была изображена она сама — и с таким сходством, что она, казалось, могла в любое мгновение сойти с бумаги. Ребекка была нарисована в профиль, ее руки в мольбе простирались вперед. А в другом углу рисунка жалобно плакал маленький мальчик в лапах у огненного демона, когти которого впились в нежное тельце ребенка. Но пока Ребекка рассматривала рисунок, и мальчик, и демон вдруг начали таять — и скоро уже от них не осталось и следа. Их исчезновение потрясло обеих Ребекк — и живую, и ту, что на рисунке. Нарисованная Ребекка поникла в отчаянии, а подлинная подняла голову и поглядела на затихшего меж тем художника.— Он лишился чувств, — встревоженно сообщила Эмер. — И такой холодный! Мне не разбудить его.— В фургон его, — предложила Эннис. — Ему нужны тепло и покой.Они кое-как подняли художника на ноги и поволокли к фургону. И когда уже тащили его по ступенькам, за спиной у них раздался резкий хруст.Они обернулись.Лист с рисунком пылал прямо на земле, пламя в один миг объяло его, и уже скоро он превратился в горстку пепла. И порыв ветра развеял этот пепел по свету, не оставив от рисунка даже праха.
Несколько часов девушки, сменяя друг друга, просидели возле художника, но в его состоянии не произошло никаких перемен: лишь медленное дыхание служило единственным признаком жизни. В конце концов Эннис ушла, пообещав вернуться с утра, а Ребекку и Эмер сморил сон.Но вот забрезжил новый день — и Ребекке отчаянно захотелось, чтобы проснулся хоть кто-нибудь еще. Она бесшумно оделась, подошла к лежанке Кедара и присела на краешек. Так прошел час или, может, даже больше, но вот Эмер медленно и лениво открыла глаза — и сразу же схватилась за щеку.— Все прошло, — выдохнула она. — Да и не болит больше. Как будто ничего не было! Но как?..Она посмотрела на Кедара.— Спит по-прежнему, — сообщила Ребекка. Эмер, подавшись вперед, мягко потрепала художника по плечу. Он никак не откликнулся на это.— Мужик как мужик, — заметила она. — Подарит немного радости — и спит как убитый.
Когда Кедар наконец — уже за полдень — проснулся, Эннис уже довольно долго сидела с обеими подругами в фургоне, разделяя с ними все нарастающую тревогу. Но вот художник обвел всю троицу все еще мутным взором.— В-вас трое? Н-надо загадать желание. А что случилось?— Да ты ничего не помнишь, — изумилась Эмер. — Про вчерашний вечер? Ты вылечил мне лицо.— П-просто н-написал его, как надо, — усмехнулся Кедар. — А остальное сделала Паутина. — Он поглядел на Ребекку, что-то вспомнил и отчаянно заморгал. — Боги, — вырвалось у него. — Ты это видела?— Только часть, — ответила она. — Можешь объяснить мне, что все это значит?— Не знаю… что-то… что-то тебя разыскивает… — Его зеленые глаза остановились на ее, словно прося прощения. — Я хотел было удержать это, но…— А что насчет мальчика? — спросила она.— К-какого м-мальчика?Ребекка пересказала ему все, что она увидела, пересказала, преодолев страх, но Кедар только покачал головой. Ребенка он не помнил — и огненного демона тоже не помнил. Он знал только, что нечто зловещее покушается на Ребекку, пытаясь распространить на нее свою власть.— Выходит, не мы одни ищем, — тихо сказала Эннис.— Ясно как Божий день, — подтвердил Кедар. — Н-но ч-что м-мы ищем?Остаток дня и вечер прошли в разговорах и спорах; Эннис и Кедар немного рассказали девушкам о себе. Истории их жизни самым удивительным образом походили друг на друга. Оба в весьма раннем возрасте осознали, что имеющиеся у них таланты представляют собой не столько благословение, сколько проклятье. Оба пытались сдерживать собственные способности, стараясь больше походить на других детей, и у обоих ничего из этого не вышло. Повинуясь внутреннему зову, они покинули отчий дом, чтобы заняться тем, ради чего, должно быть, и появились на свет.Было ясно, что жизнь с тех пор не баловала их, но ни тот, ни другая не хотели распространяться на эту тему, предпочитая остановиться на событиях и переживаниях самого последнего времени. Кедар стал бродячим художником, не зависящим ни от кого на свете, тогда как Эннис в поисках понимания и безопасности нашла приют в кочевых фургонах ярмарки. Оба познакомились с учением Еретиков в разговорах с собратьями по ремеслу и вслед за этим почувствовали себя волшебниками. Но отнеслись к своему дару очень по-разному.Открыв в себе чудесные силы, Эннис испугалась и с еще большей опаской начала относиться к незнакомым людям. Стала еще более замкнутой и подозрительной и даже истории свои рассказывала, лишь когда была уверена, что слушают ее только надежные люди.Кедар, напротив, всей душой предавался вновь открытой способности колдовать и ценой долгих и упорных трудов разработал свое умение настолько, что теперь даже мог воздействовать на хрупкое звено, связующее его с Паутиной. У него редко возникал повод продемонстрировать свои таланты, а тратить их втуне ему не хотелось, но он получал неизменное удовольствие, привнося в жизнь определенные элементы волшебства. Но так было до тех пор, пока он не нарисовал Ребекку. Звено, связующее его с Паутиной, оказалось в данном случае столь пугающе прочным, что художнику понадобилась вся его сила, чтобы в конце концов разорвать его.Когда черед рассказывать дошел до Эмер, она свела все повествование к трем фразам.— Я дочь постельничего из Крайнего Поля, только и всего, — нетерпеливо заявила она. — Я никогда не делала ничего интересного, и у меня наверняка нет никаких способностей к занятиям магией. Бекки — вот кого вам стоит послушать!Ребекка в душе не согласилась со всеми этими утверждениями, но вслух сказала совсем немногое:— Ты куда интереснее, чем тебе самой кажется.— Да брось ты, — огрызнулась Эмер.И вот Ребекка поведала свою историю. Своих юных лет она при этом почти не коснулась, сосредоточившись главным образом на самых последних событиях: на партии в «живые шахматы», на трехсторонней связи с Эмер и с Галеном, на встрече с Санчией и на рассказе старухи о том, как прядут сновидения, на открытиях, сделанных ей самою в столице, и об ужасной истории из книги «Под солью», которую она так и не сумела дочитать до конца. Она рассказала также о волшебной картине Кавана, и, услышав это, Кедар страшно разволновался. Разумеется, он был наслышан о легендарном Каване, однако своими глазами видел лишь его незначительные работы. Те, которые не «оживали».— Если бы я только знал об этом, — посетовал он. — Я же был совсем рядом! А он был одним из самых первых Еретиков.Затем они обсудили дела тайного общества: и Эннис, и Кедар высказали собственную точку зрения на сей счет, был затронут и вопрос об истоках секты.— О первых годах существования движения практически не осталось письменных свидетельств, — сообщила Ребекка. — Выглядит это так, словно всякие упоминания о них искореняли сознательно, как будто кто-то вознамерился помешать нам узнать, чего же они добивались на самом деле.— Не они, а м-мы, — уточнил Кедар.Вслед за этим поднялся спор о загадочных наборах букв. Ребекка показала Эннис и Кедару все четыре, со стыдом признавшись, что пятого она не запомнила. Поведала о легендах, связанных с Камнями Окрана, и о своих снах. Загадка чрезвычайно увлекла обоих еретиков, однако разгадать ее и они не смогли.Потом Ребекка показала художнику и сказительнице сочетание игральных карт, оставленных ей Санчией. Она вновь разложила тот же самый пасьянс в надежде на то, что на кого-нибудь снизойдет внезапное озарение. И этого тоже не случилось.— М-мне совершенно ясно, что это в-вовсе не еще один зашифрованный н-набор букв, — покачав головой, заметил Кедар. — В-возможно, правда, что здесь заключена п-подсказка, как обращаться с уже имеющимися.— Ну и в чем же заключается эта подсказка?Ребекка и сама успела прийти к тому же выводу.— А в-вот этого я не знаю.Они проговорили несколько часов, но только еще сильнее во всем запутались. Рано поужинав — потому что пообедать они просто-напросто забыли, — они перешли к обсуждению положения дел в стране и начинающейся войны. Подобно большинству жителей Эрении, они знали не так уж много, так что и здесь им пришлось ограничиться почти исключительно собственными догадками.— И все же это как-то связано с войной. — Ребекка вновь указала на наборы загадочных букв. — Я в этом уверена.Но объяснить, в чем именно заключается эта связь, она не смогла, а остальные оказались бессильны помочь ей.Сильно за полночь они решили наконец отказаться от бесплодных усилий и немного отдохнуть. Эннис и Кедар уже собирались уходить, когда Эмер задала последний вопрос:— А что, все еретики — колдуны? — спросила она. — Вы все обладаете магическими способностями?— Нет, — прямо ответила Эннис. — Честно говоря, лишь кое-кто из нас.— Значит, вы оба люди незаурядные?— А ты что, сомневалась в этом?И Кедар улыбнулся во весь рот.
Никто не видел Крэнна в его последние минуты, а если бы кто-нибудь и увидел, ни один находящийся в здравом уме человек не осмелился бы приблизиться к нему. Его ноги сами собой брели по соляной корке, а глаза бездумно глядели на уже потемневший горизонт, могучей рукой он все еще сжимал обагренный кровью меч. Единственным звуком в белом безмолвии был скрип соли у него под каблуками.Последние нити, связующие мозг Крэнна с реальностью, оказались самым безжалостным образом рассечены. И ему самому было неведомо, что именно происходит сейчас у него в голове. Сын барона Фарранда шагал навстречу своей судьбе, уже будучи заточен в темницу, находящуюся в ином мире, — в темницу своего собственного сознания. И этот — иной — мир был проникнут подлинным безумием.Крэнн не сбавил шага, даже когда соль зашевелилась у него под ногами. Он не замечал сигналов, свидетельствующих об опасности, не замечал ни тревожных шорохов, ни опасного блеска соли в звездном свете, ни внезапной податливости здешней «почвы».В конце концов он споткнулся. Одна нога глубоко увязла в соли, не пуская его дальше. Он попытался вытянуть ногу, но только прочнее увяз. На краткий миг в его затуманенном сознании забрезжил какой-то свет, и внезапное осознание безвыходности ситуации заставило его побелеть от ужаса. Соль вокруг него заходила ходуном, накатываясь и ненадолго откатываясь медленными волнами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55